Старый дом (сборник)

Должно быть, это оттого, что сердце, птицы, солнце и радость издавна знают друг друга!

Земля на пригорках просохла, и порывы ветра поднимали легкие облачка пыли. Сквозь плотную, осевшую за зиму корочку земли пробиваются наружу крохотные зеленые язычки ростков. Прошумят теплые весенние дожди, напоят землю, и из зеленых светлячков разгорится буйное пламя молодой поросли, зашумят под ветром густые травы. Зацветет каждое растеньице на свой лад, примет каждый цветок плодотворную пылиночку, и глянь — уже наливается, зреет на солнышке ядреное семечко. Настанет срок, и с легким треском раскроется сумочка, лопнет стручок, и снова земля оплодотворится семенами. Из года в год, из века в век живет на земле живое, давая жизнь себе подобным!..

Смахнув ладонью со лба пот, Олексан прислонил лопату к стволу корявой сосны, присел на пригретый солнцем камень. Солнце уже опустилось за зубчатую гряду леса, а камень еще хранил в себе тепло его дневных лучей.

Здесь всегда стояла тишина. Казалось, даже ветер, пролетая над этим местом, старался не шуметь, и птицы пели не в полный голос. И люди здесь тоже разговаривают вполголоса, словно боясь кого-то потревожить, Такое место…

Олексан пришел сюда засветло и не заметил, как завечерело. На обеих могилах земля осела, он по-хозяйски, не спеша накидал на них земли, аккуратно разровнял. Потом лопатой нарезал прошлогоднего дерна и настлал на невысокие холмики: пройдет немного времени, и зацветет над мертвой глиной зеленая поросль травы.

Где-то среди ветвей печально посвистывала одинокая птичка. Посвистит и перестанет, будто ждет ответа. Потом снова раздается ее печальный голос, и не понять, то ли подружку зовет, то ли тоскует по потерянному другу.

Сгорбив плечи, Олексан долго сидел на камне. Словно во сне, вставали перед ним образы отца и матери…

…Вот отец, сунув топор за ремень, отправляется утром на работу. Он ступает неторопливо, широко расставляя ступни, шагает по земле походкой хозяина, знающего себе цену. Зря он не взмахнет рукой, лишнего слова не скажет, не обернется из-за пустяка. Он и дома, в своем хозяйстве, был нетороплив и расчетлив, знал цену каждой щепочке. Здесь все было сделано его руками, он сам обтесывал каждый колышек и клинышек, а потом хозяйство убило его, раздавило… Похоже, что лишенные души вещи убили живого человека!

…Мать, провожая маленького Олексана в школу, поучает его: "Не ходи с хлебом на улицу, чужие мальчишки попросят. Другим не давай, сам ешь! Знай себя, и ладно! Поди, эти твои товарищи только и ждут, чтобы у тебя из рук кусок вырвать!" И сама Зоя всю свою жизнь прожила, не любя людей, и люди тоже не любили ее. Наверное поэтому на ее похоронах было мало людей, да и те сплошь старушки…

…Лежат они под этими холмиками, его отец и мать. Что хорошего оставили они после себя на земле? Кто плачет по ним, кто скорбит по умершим? Не было между ними любви, и сына они вырастили без любви. Оттого и он, Олексан, их кровный сын, как ни старался отыскать в душе любовь к ним, не мог найти ее. И сейчас на душе не было большой скорби, одна лишь гнетущая жалость… Было жаль, что не так они прожили свою жизнь, но теперь уже слишком поздно. Олексан пытался сказать им об этом, но его никто не хотел слушать: ведь яйца кур не учат… И Зоя и Макар всю свою жизнь старались отгородиться от людей высокой стеной, обнесли свой дом глухим забором: мы вас не трогаем, и вы не мешайте нам жить по-своему. Вы сами по себе, мы сами по себе. А оказалось, что от жизни, от людей заборы не помогают. Человек не может без человека, без людей!

…Последние лучи невидимого солнца подожгли высокое облако в небе. Олексану стало холодно, он зябко повел плечами и поднял голову. Да, уже поздно, Глаша должно быть, заждалась его дома. Провожая его, она с жалобным видом попросила: "Возвращайся скорее, Олексан. Боюсь я дома одна!" Смешная ты, Глаша…

"Да, смешная ты, Глаша. Мы с тобой такие близкие и в то же время такие разные. Живем под одной крышей, садимся за один стол, спим на одной постели, а живем разной жизнью, почему? Ты меня порой обнимаешь и целуешь, я знаю, что ты любишь меня, и ты мне тоже дорога и нужна. И все-таки мы с тобой разные. Ты равнодушно провожаешь каждый свой день, будто ждешь чего-то. А чего? Разве не знаешь, что каждый родившийся день — это и есть наша жизнь. Ты печалишься без слез и радуешься без улыбки. Зато тебя не узнать, если у соседей горе… Почему? Ты хорошая хозяйка, в доме у нас всегда чисто прибрано, и никто не скажет, что в этом доме живет ленивая женщина. Да, в доме у нас и прежде всегда было чисто, мать строго следила за этим, я это хорошо помню. Только не было у нас тогда шелковых покрывал и тюлевых занавесок, это принесла с собой ты. А все остальное было так же, как и при тебе. Может быть, оттого мне порой кажется, будто ничего не изменилось в нашем доме и до сих пор живы мои отец и мать? Разве все осталось по-прежнему? Глаша, Глаша, как же мы будем жить с тобой дальше?.."

Нагретый солнцем камень медленно отдавал свое тепло. Олексан, очнувшись от дум, рывком поднялся, взяв лопату, неторопливо очистил каблуком приставшую к железу глину. Кинув последний взгляд на невысокие два хомика, широко зашагал к дороге. "Твинь-тень, твинь-тень", — проводила его не видимая в кустах птаха.

Подходя к Акагурту, он услышал песню. Пели на холме Глейбамал, в конце деревни, где весной земля просыхает рано. В низинах еще бугрился ноздреватый весенний снег, здесь уже оттоптаны "пятачки" для плясок и хороводов. С незапамятных времен акагуртская молодежь устраивает здесь свои игрища, оно и понятно: место тут высокое и видно далеко окрест. Под крутым обрывом неустанно шумит речка Акашур, играет мелкими камушками и ловит в свои волны свет полуночной луны, а если подойти к самому краю обрыва и раскинуть руки широко, то кажется, что легкий ветер подхватит тебя, и ты полетишь…

Олексан остановился и прислушался. Девичьи голоса выводили протяжно и чуть печально:

Он стоял, пока там, на холме Глейбамал, не затихла песня. Потом на игрище завели другую песню, гармонь заиграла плясовую.

Казалось, это было совсем недавно, — Олексан тоже ходил на игрища, веселился вместе со всеми, а теперь пойди, попробуй — засмеют со всех сторон, а какая-нибудь бойкая девчонка окрестит "старым лаптем". Раз женатый, значит, уже "старый лапоть", не показывайся на гулянках… Что ж, молодежь — она всегда свысока посматривает на старших, потому что не считает своих дней. Им, молодым, кажется, что они всегда останутся молодыми, а до старости… кто знает, откуда берутся старики? Может, они и родились такими? А молодежь — она верит в свою молодость!

Олексан с грустью улыбнулся своим мыслям и, вскинув лопату на плечо, зашагал к своему дому. А песня с Глейбамала догоняла его, неотступно шла следом.