Страница 9 из 155
…Сейчас Мир-Джавад не закричал, спокойно взял яблоко и откусил такой большой кусок, что стало неудобно жевать.
— Пугает, старый ишак, — злобно подумал он, — бумаг все равно не получишь.
— Нравится?
— Вкусное яблоко, шеф.
— Я о другом.
— Настоящая?
— А как ты думал? Есть у меня один умелец, из настоящих индейцев, племени майя, по узелкам читать не умеет, правда, зато знает, как высушивать головы в горячем песке… Думаю коллекцию оставить по завещанию музею антропологии.
— Что, музей есть, черепа собирает?
— Темный ты, необразованный. Никакую другую должность я бы тебе не доверил, но с инквизицией ты справишься.
— Буду стараться, шеф, в совете только не отказывайте.
— Не откажу, тебе не откажу.
— Совет всесилен… Я могу идти, босс?
— Иди… Стой! — остановил Атабек Мир-Джавада в дверях. — Почему ты убрал моего пилота? Тех двух амбалов убрал, я понимаю, а зачем пилота? Это преданный мне человек, не понимаю.
— Ники будет землю рыть, а на пилота выйдет. А он меня выгораживать не станет: туда летели втроем, скажет, обратно один… В глазах у него читал этот вопрос. Пилот скажет, Ники поймет, чей я человек, вам конец…
— Все звенья обрубил, один ты остался?
— Если других дел не будет, меня тоже надо обрубать…
Атабек внезапно успокоился.
— Понимаешь, значит?
— Слепому ясно…
— Иди, работай!
Мир-Джавад вышел из кабинета. Атабек остался один. Вот оно — новое поколение… А с кем работать? Этот не болтает, а делает и быстро. Но человек для него не человек, все что угодно, но не живой человек со своими бедами, желаниями, мыслями. А этот будет знать только желания начальства и свои желания. Смутные дни наступают. Своих людей мало, приходится таких брать. Опасно с ними работать. Как дрессировщик в цирке: тигры вроде бы и ручные, а скольких учителей уже растерзали, чуть почувствуют слабину… О, черт, забыл!
Атабек позвонил. Вошел секретарь.
— Ушел Мир-Джавад? Верни его немедленно.
Секретарь скрылся… Через некоторое время, в течение которого Атабек сидел, словно загипнотизированный, глядя в одну точку, вошел Мир-Джавад.
— Слушай внимательно, джигит: самое первое дело твое в инквизиции будет знаешь какое?
— Какое скажете, босс!
— Дело Гяурова!
Мир-Джавад молчал.
— Что молчишь?
— Считаю.
— Деньги?
— Время!
Атабек недоуменно посмотрел на Мир-Джавада, и тот поспешил пояснить.
— Сколько времени мне понадобится на это.
— Сколько?
— Примерно месяц.
— Почему не спрашиваешь зачем?
— Приказ не обсуждают.
— Это твой родной дядя.
— Я его с детства помню, такого ничем нельзя остановить: ни подкупить, ни испугать… Убивать его сейчас тоже нельзя, скажут: «террор»!.. Так что месяц нужен, чтобы все подготовить…
…Вазген смотрел с жалостью на Мир-Джавада, как тот занимался своим любимым делом: расстреливал мух. Глаза Мир-Джавада горели от удачной охоты, пальцы в крови, резинка в крови.
— В кого ты такой уродился, мальчик?
— В проезжего молодца!
— В кого, в кого?
— Бабушка так мне говорит: «не в мать, не в отца, а и проезжего молодца».
— У тебя такой замечательный дядя, вот с кого тебе пример надо брать.
— Кому не лень мне примеры дают: в школе, на улице, дома. Одни говорят — эти плохие, другие — эти плохие, третьи — и те, и другие плохие. Отстаньте от меня, я сам себе — «пример».
Блики от оконного стекла плясали на его лице, оставляя кровавые следы, Мир-Джавад, как обычно, вытирал пот со лба окровавленными пальцами… Вазген вновь вспомнил ту ужасную картину, когда он, привязанный к столбу, был вынужден под ударами плетей смотреть, как юнцы, чуть постарше Мир-Джавада, насиловали его молодую жену: они резвились, как щенки, повизгивая от возбуждения, отталкивая друг друга, а потом установили очередь, у предпоследнего не получилось, бессилие вызвало у него злобу и ярость, он выхватил кинжал и распорол живот у лежащей под ним жертвы. Последний, не получив своей доли, ударил убийцу, а тот, вымазав кровью жертвы все лицо, бросился на обидчика. Их разняли: «какие могут быть счеты между своими», заставили пожать друг другу руки и поцеловаться. Второй тоже вымазался в крови. Последнему предложили изнасиловать Вазгена, быстро отвязали его от столба и сорвали штаны, но последний ударил ногой Вазгена по голому заду и ушел, обиженный и неудовлетворенный…
«То же лицо, те же страшные глаза фанатика, одна мысль овладела им, одна безумная мысль, но разве кому докажешь. Я вижу, больше никто… Гяуров, такой хороший человек, и тот о племяннике хорошего мнения: послушный, добрый, поделится последним куском… Видят то, что хотят видеть, не видят, чего не желают понять. Сейчас он жарит мух и спокойно смотрит на их муки, не просто спокойно, а с наслаждением, а потом… Гяуров смеется: „дети всегда растут исследователями, изучают природу, им любопытно“… Это — не изучение, это — самовоспитание»…
Вазген пошел к себе в комнату, но затем обернулся и тихо спросил:
— Зачем мух убиваешь?
— Заразу разносят, нам в школе объяснили, — спокойно, без злобы и раздражения ответил Мир-Джавад.
— Хочешь, подарю тебе мухобойку? «Одним махом семерых побивахом».
— Не хочу, зачем она мне? Меня мухи не интересуют, меня интересует: попаду из резинки или не попаду, куда попаду: в голову, или в крыло, или в живот. А твоя мухобойка, я видел, шлеп, и муха падает целая, как живая.
Вазген ушел в комнату. Огненные круги мелькали у него перед глазами, а чей-то голос вколачивал раскаленными гвоздями каждое слово в его голову: «И видел я в деснице у сидящего на престоле книгу, написанную, внутри и отвне запечатанную семью печатями. И видел я Ангела сильного, провозглашающего громким голосом: кто достоин раскрыть сию книгу и снять печати ее? И никто не мог, ни на небе, ни на земле, ни под землею, раскрыть сию книгу, ни посмотреть в нее. И я много плакал о том, что никого не нашлось достойного раскрыть и читать сию книгу, и даже посмотреть в нее»…
День за днем ходил радостным Мир-Джавад, а назначения главным инквизитором края из столицы не поступало. Постепенно радость стала тускнеть, возникать сомнения, в которых Мир-Джавад не хотел себе признаться: «Неужели меня обошли?.. О бумагах Атабек ничего не может знать. Тогда кто? Кто перешел дорогу?»
Наконец, Мир-Джавада вызвал Атабек. Долго молчал, подражая Великому Гаджу-сану, курил любимые папиросы «Герцогиня».
— Поработаешь пока заместителем… — виновато начал он. — Во дворце сочли, что ты еще слишком молод для главного инквизитора. Потом, теперешний главный — старый борец, соратник Вождя… Между нами, тебе скажу, он тяжело болен, долго не протянет, каких-нибудь несколько лет, рак у него, ясно?
— У главного два заместителя уже есть, вместо кого пойду?
— Не вместо кого… Будешь третьим… Директива пришла из дворца эмира: о разорении.
— Это как?
— Всех несоглашенцев, всех непопутчиков можно грабить, доход в пользу государства.
— Блеск, э!
— Ты будешь этим заниматься.
— Как скажете, босс… А если кто будет сопротивляться или жаловаться?
— Кто будет сопротивляться, того можешь убивать, а кто жаловаться, тех ссылай на самый отдаленный и холодный остров Бибирь.
— Есть, сэр!
Атабек опять надолго замолчал, но Мир-Джавада не отпускал.
— Месяц для Гяурова наполовину прошел, — неожиданно спросил Атабек. — Что-нибудь есть?
— Сэр, я ждал назначения…
— У тебя осталось, значит, только полмесяца.
— Мало.
— Я ждать не могу. — Атабек раздавил недокуренную папиросу в золотой пепельнице. — Гяуров мне мешает… А ты будешь главным инквизитором края только после смерти старого борца за справедливость, такое распоряжение я получил от самого несравненного Гаджу-сана. Кстати, он о тебе уже все знает, помнит твоего отца, так что считай, утверждение у тебя в кармане… Я за тебя стою горой, но ты должен быть Магометом. Через полмесяца ты обязан убрать Гяурова любыми средствами, или он будет арестован. Ты обещал мне блестящую работу. Я хочу ее увидеть.