Страница 4 из 155
Однако во всех недовольствах сардаром Али Мир-Джавад не находил той „компры“, которой от него ждал Атабек…
„Нет ничего легче, чем выдумать правду, — вспомнил Мир-Джавад слова учителя математики, когда на вопрос: „сколько будет семью два?“ — ответил: „восемнадцать“! — Но твоя правда все же ближе к истине, чем если бы ты ответил: „двадцать пять“, правда, в математике важна истина, а не личная правда, поэтому я ставлю тебе „два““…
„А если нет ничего легче, чем выдумать, значит, надо выдумать, чем будет нелепее, тем больше нужно убедительности… Фотография, вот что мне может послужить „компрой“, но фотография чего?“
Райцентр был таким же грязным селением, только побольше в размерах. Мир-Джавад подъехал к самому большому зданию, уверенный, что это и есть дом сардара Али. К его удивлению, дом оказался местом собраний и принятий общих решений, перед домом висела большая корабельная рында, неизвестно как попавшая в этот сухопутный район-виллайят, очень далекий от моря, выполнявшая, очевидно, обязанности вечевого колокола.
„Из какой страны, интересно, приперли такую штуку? Какой-нибудь осман подумал, что золотой, вишь, как сверкает, кирпичом толченым чистят, не иначе капрал на военной службе пуговицы заставлял вас чистить таким молотым в пыль красным кирпичом“, — думал с завистью Мир-Джавад.
Сардар Али жил рядом в маленьком саманном домишке вместе с женой и кучей ребятишек. Печать спокойствия на его блаженном лице делала похожим это лицо на древние византийские иконы.
— Как жаль, что я не могу дать вам приют в своем доме, он слишком тесен, но я вас поселю по соседству, там живет вдова с дочерью, места много, очень уютно, — печально пропел он, и седина в его бороде и на висках блеснула чистым серебром, а в глазках стояла ласка и нежность. — Я вас там буду навещать, чай пить, разговаривать, как много у вас новостей должно быть, я вечность не выезжал из района, до сих пор в горах еще стреляют, свергнутые мстят, убивают из-за угла, один внедрился в полицию, сколько зла принес. Когда не защищают те, на кого возложена обязанность защищать, да еще грабят и убивают, то страшно. Разбойники на месте законодателей. Тогда и ложь станет правдой, правда ложью, черное белым, а белый цвет отменят указом: „то, что видится белым, только серое на самом-то деле“…
— Единичные случаи, сардар, мы не позволим бывшим занять наше место. Даже палачи у нас свои будут…
— Палачей не должно быть в нашем обществе, мы долго боролись, чтобы не было палачей…
— Палачи всегда были, есть и будут, палачи нужней науки, это науку можно запретить, астрологию разную отменить, а палачи, как хлеб, необходимы. Вы же не сможете прожить без хлеба, сардар!..
Сардар Али проводил Мир-Джавада и шофера в дом вдовы. Мир-Джавад внимательно исподтишка вглядывался в лицо вдовы, пытаясь прочесть в нем истинные отношения сардара Али с ней, но глаза ее были пусты, а лицо покрыто пеплом печали, чуть позже, в разговоре, Мир-Джавад узнает, что мужа вдовы недавно убили те бандиты, что пробрались служить в полицию. Зверски убили: сожгли в сарае вместе с двумя друзьями.
„Нет, не найдешь „компры“ в их отношениях. Действительно, как говорит: друг погибшего мужа и больше ничего“… Мир-Джавад стал уже отчаиваться, он хорошо помнил слова, сказанные Атабеком: „комом“ и останешься на всю жизнь»… И тон, которым были сказаны эти слова, не оставлял ни малейшего сомнения в том, что только так и будет.
В комнату вошла дочь вдовы, Гюли, и Мир-Джавад вздрогнул, осененный решением, возникшим сразу же, при первом взгляде на нее… Красота девушки могла поразить любого мужчину: молодая лань не сравнилась бы с ней в изяществе и грациозности, пантера в гибкости и упругости. Такие глаза, как у Гюли, воспевали многие тысячи лет поэты и влюбленные… Мир-Джавад был покорен ее внешностью, но своих планов отменять не собирался, то, что он задумал, ему очень понравилось и отменять было бы вдвойне глупо. Жалость на миг коснулась его сердца и улетела, испугавшись льда.
Мягко и как-то робко Мир-Джавад попросил сардара Али ознакомить его с теми необходимыми бумагами, ради которых он и приехал с инспекцией в такую даль.
— Вы же понимаете, уважаемый, что кроме вашего виллайята, у меня еще два, а, мне хотелось бы быстрее вернуться в город… Долг заплатить.
— Разумеется, дорогой, такое рвение в работе большая редкость в наши дни. Вы заслуживаете поощрения…
Сардар Али, удивленный таким рвением, пригласил Мир-Джавада следовать за ним. Мир-Джавад, уходя, у двери обернулся и бросил такой покорный взгляд на Гюли, эту нежную газель, что даже большая жирная зеленая муха не вызвала у него желания выхватить из кармана нить резинки и расправиться с нею…
Бумаг было немного, а тех, которые бы заинтересовали Мир-Джавада, не было совсем, но он рассчитал так время, чтобы закончить с ними только поздно вечером. И тут же высказал желание уехать в другой виллайят.
— Такой идеальный порядок, клянусь отцом. Можно было и не приезжать. Но вы же понимаете, сардар, приказы не обсуждают. Их только выполняют. Быстро выполняют… Извините, побеспокоил вас, уважаемый…
Но сардар Али, как охотно мы лезем в расставленную нам западню, настоял, чтобы Мир-Джавад со спутником переночевали:
— Я не пущу вас. Ночь скоро, в горах небезопасно, я вам говорил, постреливают… Вы наш почетный гость, разве можно допустить, чтобы с вами что-нибудь случилось… И новости еще не рассказали…
— Какие новости?.. Так, сплетни: «борода» вот развелся со старой женой, с боевой подругой, которая прошла с ним все подполье в горах Серры…
— Не может быть… «Борода»… На молодой женился?
— Не женился. Живет с двумя молоденькими кузинами. Потаскушки с такими неприличными фамилиями, что и повторять — язык пачкать… Ники — ваш друг?..
— Единственный! — расплылся в улыбке сардар Али.
— Ника в большом почете у Гаджу-сана… Удивительно, что сардар Али так скромен. Подумайте, ага, не перебраться ли вам во дворец эмира? Столица — это не районный центр…
— Какой дворец? — счастливо засмеялся сардар Али. — Мои сорванцы завалят любой дворец…
— Там мраморные туалеты с золотыми унитазами…
— А что это такое?
— Что такое, я и сам не знаю, слышал, в городе говорят: вроде это уборная, но такая, что там жить хочется…
— Вай, какая жизнь настает. Через два года и до нас дойдет, будем жить, как люди…
Сардар Али не рвался в столицу, хотя его друг Ники занимал во дворце почетный пост и звал его к себе, Ники был ему обязан жизнью, во время боя Али прикрыл Ники своей грудью от выстрела в упор, и теперь простреленная кость давала о себе знать в сырую погоду ноющей болью. Сардар Али считал, что он на своем месте, и не было на свете более довольного человека, вот только война с Атабеком отнимала много сил и здоровья: Али не мог спокойно видеть, как Атабек грабит весь край и заменяет старых испытанных бойцов, с которыми сардар Али бок о бок сражался в горах, на своих лизоблюдов и прихлебателей… Наивная душа сардара Али видела в каждом доброту и верность тем идеалам, ради которых они столько лет сражались в тяжелейших условиях в горах Серры, где их вождь, добрый богатырь Кален, своим мужеством поддерживал всех в трудную минуту, когда войска Ренка пытались штурмом взять главную базу возмущенцев. Какие картины светлого будущего рисовал Кален: справедливость и любовь воцарятся в стране, стоит лишь изгнать из нее эксплуататоров (это слово Али учил произносить неделю, но до сих пор произносил по слогам), садами засадим все пустыри, осушим болота, разрушим тюрьмы, построим на их месте дворцы «…с золотыми унитазами. Мальчик рассказал правду. Его в насмешку прислал Атабек с проверкой, чтобы унизить, несомненно, своего врага»…
После смерти Калена от сухотки мозга к власти неожиданно для всех пришел Гаджу-сан. «Борьба продолжается»! — заявил он твердо. Ему необходима была борьба, он еще не всю страну держал в своих маленьких пухлых ладошках… Низенькие человечки заполнили министерства, заполонили партийный и хозяйственный аппарат, чем меньше рост, тем больше честолюбия. Стали выдумывать врагов, а это бочка без дна, сколько ни лей, не наполнишь, одни враги рождают других, а если достаточно лишь объявить: «враг»! — а у тебя и требуют доказательств, какое страшное время настает.