Страница 24 из 96
Так неужели не вытерпеть этих мук?
Хорохорин гремел спичками. Она открыла глаза, с сожалением отрываясь от своих грез.
— Милый мой!
Он поспешно наклонился к ней и поцеловал ее в холодные, сжатые губы.
Глава VIII. ПЕТЛЯ
Самое страшное в «тенгли-фуут», в этой липкой бумаге для мух, то, что она не представляет собою ничего иного, кроме канифоли, растворенной в скипидаре и размазанной затем на листе бумаги: сладкого там ничего нет. Однако напрасно жужжать прозрачными крыльями, вырываясь к свету, когда ноги так прочно приклеены к смертельному обману!
С горы сквозь просветы деревьев были видны матовые электрические фонари, тихонько раскачивавшиеся над подъездом театра. Хорохорин смотрел туда пустыми глазами, думал: «Так жить нельзя» — и слушал, что говорила Варя.
Ее голова лежала на его коленях. Она смотрела вверх, прямо над собою, и говорила тихо:
— Неужели может быть, что и там, как на земле, живут люди? Я прочитала про марсиан, неужели они такие? Ну, скажи, скажи: могут там люди быть?
— Возможно!
— Мне рассказывали, что в Америке нашелся такой ученый и богатый человек. Он собрал на горе много топлива и зажег. Был огромный костер, огромный-огромный. Тогда Марс был близко к Земле. И вот на другой год на Марсе видели ученые такие же огоньки… — Варя вздрогнула. — Неужели они ответили?
— Я не слышал об этом, но, может быть, что-нибудь в этом роде и было.
— Да и ты еще не все знаешь! — вздохнула она. — А я хотела бы, хотела бы все знать, что только можно знать! Мне не трудно учиться, я все понимаю, и у меня память хорошая! Я иногда про себя повторяю твои лекции, почти точь-в-точь! Хочешь, когда-нибудь я тебе повторю все?..
— Да, хорошо!
— Послезавтра — демонстрация. Мы пойдем в город, и, когда я освобожусь, я забегу к тебе…
Он торопливо ответил:
— Нет, не ходи пока ко мне. Я заниматься буду, надо зачеты сдать. Я запустил все…
— Почему? Ведь это так приятно, что учишься?
— У меня нет душевного равновесия…
Она опрокинула голову назад так, чтобы заглянуть ему в лицо, и проворно сказала:
— Да… Но теперь есть? Теперь ты будешь заниматься. Я ведь не знаю, зачем это нужно! Но я разумной могу быть. Правда? Я не понимала, как другие позволяют с собой это делать, а теперь сама позволяю тебе…
Она закрыла глаза: жертва была принесена, теперь легко было радоваться совершенному подвигу.
Хорохорин наклонился к ней, подумал тоскливо: «Зачем я с ней еще связался?» — сказал тихо:
— Пойдем, Варя. Спектакль скоро кончится. Уж поздно…
Она встала без возражений. Он шел быстрее ее, она отставала. Ему же хотелось скорее выйти из рощи, он свернул на дорогу к мосту, потом пошел прямиком, чтобы сократить путь.
Где-то рядом слышались смех и возня. Он отвернулся, но знакомый голос привлек его внимание. Совсем на открытой полянке, выбиваясь из чьих-то рук, сердито кричала Анна:
— Я сказала — довольно!
На свету он увидел ее лицо: оно было кругло, полно и сыто. Хорохорин быстро свернул в сторону, увлекая за собой Варю. Анна их не заметила, она продолжала отбиваться и кричать:
— Довольно! Уйдите!
Варя упала и, охнув, стала тереть ушибленное колено сквозь платье.
Хорохорин прислонился к дереву и стал ждать ее. Там, в паутине ветвей, лунного света, темноты и хрустящей под ногами прошлогодней гнили, продолжалась возня.
Анны не было слышно. Хорохорин затаил дыхание — ему и в голову не приходило, что все это действительно могло быть.
Варя тихонько тронула своего спутника за руку.
— Пойдем, все прошло уже!
— Что прошло? — испугался он.
— Нога. Пустое совсем! Зачем ты побежал так? Это же наши парни там, наверное…
Он двинулся было назад. Неодолимая сила тянула его в рощу. Но едва он сделал шаг, как там вспыхнул желтый свет зажигалки и снова взорвался оглушительный хохот.
Варя тоскливо удержала его.
— Куда ты, пойдем здесь!
— Что же это здесь делается? — тупо спросил он, подчиняясь ее желанию и идя за нею.
— Все то же! — тихонько вздохнула она. — Уйдем отсюда…
В роще снова послышался смех. Варя зажала уши от едкой брани и торопливо побежала вперед. Она как будто разорвала страшную паутину кругом. Хорохорин вырвался на просторную дорогу со вздохом облегчения.
Живой поток темных человеческих теней расползался от театра во все стороны. Медноголосый оркестр гремел из решетчатых окон бывшей старообрядческой церковки. Дальше, в ограде новой церкви, слышались голоса, метались под высоким столбом в кольцах гигантских качелей чьи-то тени.
Оттуда, лишь только они поравнялись, послышался оклик:
— Хорохорин! Мы здесь!
Кричал Боровков, вздымавшийся высоко над оградой в кольце. Хорохорин неохотно зашел в ограду, не зная, как быть со своей спутницею. Варя шла тенью за ним, но едва они вошли, как со скамьи Варю окликнула Зоя. Она благодарно улыбнулась ей и села рядом.
Хорохорин оглянулся, отыскивая ее. Но едва он подошел к скамье, как из-под черного шарфа, закутывавшего женскую фигуру возле Королева, выскользнула рука и тихонько потянула к себе полу его тужурки.
Он вздрогнул, почти угадав эту руку.
— Хорохорин? Иди-ка сюда!
Он не противился. Еще раз в нем мелькнула какая-то смутная надежда. Он остановился перед Верою:
— Что?
— Ужасно устала я! — Она действительно чувствовала себя усталой, почти разбитой после спектакля. — Послушай, проводи меня до трамвая. Я хочу домой, пока еще трамвай есть. Но тут страшно у них ходить. Наши все остаются…
— Зачем?
— Что зачем?
— Зачем я с тобой пойду?
Она пожала плечами.
— Проводишь меня.
— А потом?
— Ну, странно, что потом? Вернешься сюда, или поедем вместе…
Он задохнулся. Он чувствовал себя прилипшим к чему-то, чего нельзя сшвырнуть с ног.
— Куда с тобой? — хрипло спросил он.
Она встала.
— Какой ты бестолковый сегодня! Идешь или нет?
Он потер лоб, сказал, слабея:
— Да, поедем вместе. Мне нужно в город. Да, мне тоже нужно!
— Ну вот, слава Богу, надумался.
Они обошли всех сидевших, прощаясь. Вера поцеловала Зою, протянула руку Варе.
— Вы с фабрики, да?
— Да!
— А вы — милая. Вы с Зоей работаете вместе?
— Нет. Мы в одной казарме живем.
Хорохорин молча жал всем руки. Ему не хотелось смотреть ни на кого. Королев взял его руку ласково, сказал:
— Ты что-то нынче, брат, плоховато говорил!
Хорохорин не ответил. Спину его жгли потупленные глаза Вари. Он догнал за оградой Веру и пошел рядом с нею.
— Это ужасно утомляет, — говорила она, — на сцене. И играть, и суета такая… Я вся как разбитая. Возьми меня под руку, что ли!
Он сделал и это, но молча. Так молча вышли они на дорогу, ведущую в город. Огни трамвая стояли неподвижно вдали.
— Не успеем к этому все равно! — сказала она и пошла тише. — Спектакль хорошо сошел?
— Я не видел!
— Где ты был?
Он помолчал, потом сказал глухо:
— Буров говорил мне раз — в пивной мы с ним встретились, — говорил, что одно это голое чувство — рецидив. Это получается действительно скотство.
— Ты о чем это? — не поняла она.
— Вот обо всем том, что происходит кругом…
— Где?
— Там, в роще, у нас в университете, у меня, у тебя…
— То есть?
Он ответил не сразу, но зато с полной отчетливостью и ясностью:
— Сначала это все оправдывается естественной потребностью, да, хорошо. Но потом это выливается в самоцель, забаву, развлечение. Это отвратительно.
— Почему же? — насмешливо спросила Вера. — Анна уверяет, что это законно: кинематограф стоит сорок копеек, а это даром…
— Это вовсе не даром, — взволнованно и очень серьезно вступился он, — это может стоить и стоит страшно дорого… Это захватывает всего человека, это тянет в пропасть..
— Ты до этого теперь только додумался?
Он посмотрел на нее и пришел в себя.