О мышлении в медицине

Диалектический материализм имеет самое непосредственное отношение к проблеме мышления в медицине, поскольку изучает принципы процесса познания и указывает направление научным поискам, дает диалектическую логику суждений и доказательств, позволяющую правильно обобщать результаты клинической и экспериментальной работы. Освоение важнейших разделов марксистско–ленинской теории–диалектической логики и этики — обогащает врачебное мышление, правильно ориентирует в изучении сложных вопросов науки и жизни.

Нельзя игнорировать и того, что, несмотря на большую специфику, мышление в медицине развивалось в соответствии с общими законами теории познания. Так же, как в философии, в естествознании и в других областях человеческого знания, в медицине широко использовались методы дедукции и индукции, анализа и синтетеза. Практически трудно разделить различные формы мышления человека, так как нет ни «чистой» индукции, ни «чистой» дедукции. Они тесно взаимосвязаны. «Индукция и дедукция, — указывал Ф. Энгельс, — связаны между собой столь же необходимым образом, как синтез и анализ»[14].

Единство этих методов познания не исключает, что на различных этапах любого познавательного процесса, в различных областях науки может получить преимущественное значение индуктивная или дедуктивная логика, аналитический или синтетический метод познания. В истории медицины были значительные периоды, когда переоценивалась одна из этих форм мышления. Например, Р. Декарт и его последователи в медицине руководствовались дедуктивными умозаключениями, считая умозрение лучшим методом познания действительности и применяя общие правила к единичным или частным фактам. Ф. Бэкон и его последователи, наоборот, приводили веские аргументы в пользу индуктивного метода и считали, что движение мысли от частного к общему является важнейшим средством получения нового знания. Исходя из этого, они развивали индуктивное, опытное направление в науке.

Преувеличение, абсолютизация одного из методов познания при недооценке или игнорировании другого порождало односторонность и схематизм мышления, что приводило многих врачей к идеализму и метафизике. Происходившая на протяжении всей истории медицины борьба мировоззрений оказывала в свою очередь на мышление врачей как положительное, так и отрицательное влияние.

Например, многие врачи конца XVIII — начала XIX веков мыслили в соответствии с принципами натурфилософии Шеллинга и Гегеля. Их привлекал и в какой–то мере помогал им в разработке сложных явлений патологии человека диалектический метод исследования. Однако искусственность и идеалистический характер философских построений натурфилософов входили в противоречие с жизнью, практикой. Это обстоятельство вызвало отрицательную реакцию со стороны основной массы врачей. Широкое распространение получило убеждение, что философские системы только порабощают мысли человека, а поэтому необходимо от них отказаться и «разбить цепи интеллектуального рабства» (Клод Бернар).

Полное отрицание роли философии для прогресса науки привело многих ученых к методологической беспомощности. Вспомним, что Ф. Энгельс писал о последствиях такого отношения ученых к философии: «Вместе с гегельянством выбросили за борт и диалектику — как раз в тот самый момент, когда диалектический характер процессов природы стал непреодолимо навязываться мысли и когда, следовательно, только диалектика могла помочь естествознанию выбраться из теоретических трудностей. В результате этого снова оказались беспомощными жертвами старой метафизики»[15].

Отрицательное отношение многих ученых к философским системам отнюдь не означало, что их мышление освободилось от влияния философии, ибо, «Какую бы позу ни принимали естествоиспытатели, над ними властвует философия»[16]. В силу самой логики познания и характера медицины основная масса врачей–ученых в своих теоретических построениях стояла на позициях стихийного естественнонаучного материализма. В борьбе против идеализма и витализма многие из врачей были непоследовательны и высказывали ошибочные суждения. Однако большинство придерживалось принципов детерминизма, стремясь найти ближайшие материальные причины болезни.

Поиски причин патологических явлений и изучение материального субстрата болезней привели к развитию патологической анатомии и созданию целлюлярной патологии. Одновременно появился весьма условный, но получивший широкое распространение термин «анатомическое мышление», под которым Р. Вирхов и его сторонники понимали стремление найти место болезни, определить ее локализацию. Анатомо-локалистический подход импонировал врачебной массе, так как секционные данные и микроскопические исследования приподнимали завесу таинственности, скрывавшую сущность болезни, казалось давали материалистическое, ясное, простое и твердое основание для понимания сущности того или иного патологического процесса.

Естественным следствием «анатомического мышления», придерживавшегося локалистического принципа, явилось развитие органопатологии и патологии клеток. Однако при этом человек в целом как индивидуальность ушел из поля зрения врача. Идея единства организма была оттеснена на задний план. Применение одного метода анализа в патологии без использования метода синтеза, без установления внутренней связи отдельных патологических явлений, возникающих в разных органах, оказалось недостаточным для понимания всего болезненного процесса и состояния больного. Поэтому к характеристике анатомо–локалистического направления в медицине имеют прямое отношение слова Гете, который устами Мефистофеля высмеивает науку, останавливающуюся только на методе аналитического расчленения явления на составные части:

Именно в силу методологической беспомощности органопатологии и целлюлярной патологии далеко не все врачи, придававшие большое значение патологоанатомическим исследованиям, стали приверженцами анатомо–локалистического направления в медицине. Многим были чужды аналитический и метафизический элементы этого направления. Видный русский клиницист Д. Д. Плетнев, анализируя аргументы Р. Вирхова в пользу «анатомического мышления», основной посылкой которого было утверждение, что «ни один врач не может мыслить о болезненных явлениях, если он для них не находит определенного места в теле», писал: «И все–таки это неверно. Уложить всю патологию в клетку не удается. Сделать больным только орган, а не человека нельзя.

Организм представляет собой не только арифметическую сумму органов, но последние так тесно между собой связаны и должны так содружественно работать, что нарушение функции одного из них тотчас отражается на всем организме, он весь делается больным»[17].

Лучшие врачи Европы пришли к мысли об ограниченности анатомо–локалистического мышления в то время, когда оно еще казалось незыблемым. В России этому способствовали замечательные традиции отечественной медицины. Развиваясь в тесном взаимодействии с материалистической философией и естественными науками, широко используя их достижения, русская мединиская школа боролась против идеализма и метафизики, критически относилась к односторонним, неполноценным научным концепциям и придавала сугубо важное значение синтетическому мышлению, синтезу знаний о закономерностях взаимосвязи организма и окружающей его среды.

Представители отечественной медицины понимали, что человеческий организм, больной и здоровый, всегда находится в зависимости от окружающего мира и, решая медицинские проблемы, уделяли первостепенное внимание раскрытию закономерностей возникновения и развития реакции организма на внешние влияния.

14

К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения. Изд. 2‑е, т. 20, стр.542.

15

К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения. Изд. 2‑е, т. 20, стр.368.

16

Там же, стр.525.

17

Д. Д. Плетнев. Сердечная слабость. М., 1918, стр.46.