Страница 23 из 110
Свет фонаря заполнял пространство между волнорезами. Длинные дощатые тени поставленных на ребро топчанов, казалось, поскрипывали. За сверкающей полосой в воде нельзя было различить ни корабля, ни гирлянды, ни головы вечерней пловчихи. Ник присел на корточки. На расстеленном платье Ли он разложил найденное. Почистил фотоаппарат (никаких сомнений — тот самый, один из тех, что болтались на боку навязчивого фотографа), потряс его, высыпая песок. Отжал пальцами заднюю крышку. Крышка отломилась. Пленки в аппарате не было, только маленький хвостик зажат приемной катушкой, — вырвали с мясом.
Кого-то он, наверное, сфотографировал здесь? Ник попытался представить себе, как все это происходило. Двое или трое накинулись на фотографа: удар по лицу, удар в солнечное сплетение, у всех на глазах, бесцеремонно, может быть, у них было и оружие, обезьянке тоже досталось. Пока двое избивали фотографа, третий калечил фотоаппарат. Но чем не понравилась бандиту пленка? Что здесь было снято? Ник оторвал хвостик пленки и посмотрел зачем-то на свет, будто мог что-то увидеть. Он понял, что нужно уезжать. Не подумал, не испугался, а просто понял без особых эмоций.
Ледяное прикосновение руки вывело из транса. В свете прожектора голое тело Ли казалось особенно белым и беззащитным, она приседала и закрывала грудь скрещенными руками.
— Разотри меня, Ник! — попросила она, щелкая зубами. — Холодно же!
Сложенной шерстяной кофтой Ник с силой растирал спину матери. Наконец ей стало жарко. Ник ничего не говорил. Прямо перед ней на платье были сложены рядом кепочка и разбитый фотоаппарат, а слева от фотоаппарата маленькие прозрачные осколки.
«Ерунда какая… — Ли перевернулась на спину, подставляя для растирания замерзшую грудь. — Ник ничего не говорил, он только ровно и громко дышал. — Куда мы лезем? — думала она. — Они убивают здесь друг друга… Куда-то мы забираемся все глубже…»
— Поосторожней три, — попросила она. — Больно делаешь.
— Кто оставил записку? — спросил Ник и вытер пот.
— Фонарь дурацкий! — прикрываясь рукой, Ли посмотрела на фонарь. — По-моему, электричество во время войны надо экономить, а они его жгут без разбора. Подай мне купальник.
— Записка, — повторил он.
Ли натянула платье через голову.
— Мы должны сами уезжать, пока нас не убили. Возвращаемся домой?
Она застегивала кофточку. Он не тер ее лица, но лицо горело, красное, будто натертое.
— Записка, ма! Скажи, кто ее написал?
— Глупый, — сказала Ли и пошла по пляжу, черпая босыми ногами песок, туфельки раскачивались в ее правой руке. — Я говорю, нужно ехать… Но мы можем поехать вперед.
— Вперед поехать? — удивился Ник.
— Насколько я понимаю, они убьют твою девушку, если мы ее не предупредим.
— Я думаю, что уже…
Вдоль всего берега, накаляя светом пустые пляжи, стояли зажженные лампы — фонари, белые, без фильтров, злые, они, казалось, выжигали здесь всякую жизнь. Не было видно ни одной парочки, хотя в это время их должно быть много. Только группа подростков, лет по четырнадцать-пятнадцать возилась на подъеме в гору. Одинаковые белые рубашки, одинаковые черные брючки… Мальчики были чем-то заняты, но чем именно, с расстояния не разобрать. Этих подростков Ник уже видел сегодня, но не вспомнил где.
Вслед за матерью поднялся на набережную, оценил «пионеров», обернулся и, взявшись за парапет, посмотрел снова на море. Ли встала рядом.
— А я думаю, что еще нет, — сказала она. — У меня есть основания думать, что еще нет.
— Ты про Татьяну? — спросил Ник.
Бугорки песка там, внизу, напоминали ему маленькие могилки. Казалось, здесь зарыто множество свежих мертвецов. Трупы скульпторов.
— Почему Татьяну? — удивилась Ли. — Миру. Если ты хочешь, мы можем поехать в Очамчире, ты ведь уже все понял, ты ведь этого хочешь?
10
За ночь нагнало ветром легкие серые тучи. Тучи заслонили солнце. Дождя нет, но ветер приносит сырой холод с моря. Окошечко кассы закрыто, к нему прилеплена бумажка, надпись на двух языках:
«На сегодня билетов нет. Извините, у нас авария».
Самая погода ехать (пересидеть холод в электричке), но ехать не на чем. Что-то случилось на путях, то ли взрыв, то ли обычная авария, достоверной информации никакой, но определенно — нет ни одного поезда и сторону Очамчире. В обратную сторону собрали несколько составов. Билеты на завтра, пожалуйста, а дальше, вперед, никак.
— Голова кружится, — сказала Ли.
Они стояли в ста метрах от станции над водопадом. Огромная стеклянная масса с шорохом загибалась у самых ее ног, одетых в неудобные босоножки, Ник стоял радом. Рука его лежала на фотоаппарате. Большая выцветшая надпись, повторяющаяся здесь почти на каждой стене, гласила:
«Фотографировать запрещено».
— Поедем! — сказал он.
— Завтра?
«Фотографа, наверное, убили за то, что он щелкнул в неположенном месте, — думал Ник, он смотрел на воду, срывающуюся вниз. Каменный угол маленького водопада искривлялся. Вероятно, в хорошую погоду здесь было полно сверкающих брызг. Теперь только водяная пыль в воздухе. — Его убили на пляже? Интересно, что он мог такого запретного сфотографировать на общественном пляже».
— Завтра! — сказал он.
— А сейчас?
— Не знаю! На море что-то не тянет… Холодно…
— Холодно! — согласилась Ли, не отрывая взгляда от воды, она застегнула верхнюю пуговицу своей кофточки. — Возьмем билеты на завтра?
— Успеем!
Носком босоножки Ли сталкивала в поток камушки. Камушки срывались и по какой-то ненормальной траектории летели вниз, кувыркаясь в бегущей воде.
— Ты хочешь сходить туда?.. В дом… К этому скульптору.
— Зачем… Во-первых, бессмысленно. Во вторых, опасно.
— Тогда что?
— Давай купим красного вина… Давай напьемся!
— Как ты думаешь, Ник, эта девочка Таня?.. Как ты думаешь, она уехала?
— Дура, если не уехала.
— Напьемся, — согласилась Ли, — выпьем красного!
Прозрачной серой кисеей заволокло небо. Легкое газовое покрывало повисло неподвижно. Так и не прорвавшись дождем, оно и не рассеивалось.
Горячий хлеб в целлофановом пакете задевал голую ногу Ли, и сквозь целлофан она каждый раз чувствовала его. Две бутылки крепленого вина булькали и звякали в том же пакете. Они купили сыр, немного овощей. Они почти ничего не говорили друг другу. Пить решили в келье. Запереть дверь на ключ, закрыть окошко и петь хором, пока сон не свалит. Они так уже поступали: знакомая игра, избавляющая от напряжения. В прошлый раз заплетающимся языком Ли читала что-то из Евангелия, они хохотали, а утром одинаковая головная боль была не так уж и мучительна. Утром они без завтрака шли в море, и море моментально снимало похмелье.
Они уже взбирались на монастырский холм, когда Ник увидел подростка. Такого же, как вчера. Вчера их было несколько человек, но теперь мальчик был один. Минуя дорогу, он сбежал между деревьев по отвесной тропе. В зелени мелькнула белая рубашка. Мальчик на мгновение повернул голову, как острия штыков, кольнули его глаза. В руке у него был неестественно длинный матерчатый черный чехол. В такой чехол можно спокойно запрятать винтовку.
— Погоди, ма, — Ник поймал Ли за руку и потянул, не глядя. — У меня появилась идея…
— На пленэре будем пить? — она положила голову на плечо и сбоку глянула на него. — Тогда неси это сам, — она протянула пакет. — Хлеб уже остыл, между прочим.
Ли сопротивлялась и шла очень медленно, хотя Ник и тянул ее, как мог, за руку. Он почти потерял подростка с черным свертком. Только чудом он увидел, как в конце набережной белая рубашка повернула в улицу.
«Либо он пошел куда-то конкретно, по адресу… Но тогда зачем ему винтовка, либо… — Ник представил себе, что там, в конце улицы, и сообразил. — Конечно, он пошел в заповедник. За туннелем, за железкой есть какой-то заповедник… Наверно, они там в стрельбе упражняются?..»
Опять прошли над водопадом. Ли, дурачась, притормозила на краю и долго выковыривала носком босоножки камень. Не получилось, камушек так и не упал, заповедник начинался сразу за полотном железной дороги. На платформу вела широкая сырая арка. Оказавшись под аркой, Ник успел заметить, как подросток перешагивает рельсы.