Страница 19 из 110
Большая раздутая спина повара, обтянутая белой курткой, покачивалась ритмично. Окошко так и закрыто. Повар снял свой колпак, у него оказалась светлая коротко стриженная голова. Колпак лежал на разделочном столике рядом с жаровней, в него было завернуто что-то. Столик для разделки, на котором лежал колпак, забрызган остатками помидоров.
«Как же мне с тобой? — подумал Ник, примеряясь. — Очень уж ты здоров!»
Он поискал глазами вокруг. С одного из шкафов свисала тонкая коричневая веревка. С виду веревка была достаточно крепкой.
«Не упустить главное!..» — сказал себе Ник и, сосредоточившись, шагнул внутрь маленькой кухни.
Этот крупный, горячий человек оказался всего лишь большой жировой подушкой. Только подступиться было страшно, а взял за горло руками — и делай все, что хочешь, с ним, мни мышцы, как розовое желе.
Легко завернув за спину руки кряхтящего повара, Ник туго стянул дрожащие запястья, завязал, откусил лишнюю веревку зубами. После чего повернул его, как огромного резинового болвана, и повалил послушное грузное тело на разделочный стол, нажал так, что было слышно, позвоночник хрустнул о край. Повар застонал, прикусил губу, но не крикнул.
— Чего ты от меня хочешь? — спросил он, выдыхая запах чеснока и вина.
— Где? — спросил Ник.
Он обмотал руку маленьким толстым полотенцем и взял из жаровни палочку. Пошевелил немножко угли, чтобы металл раскалился.
Пусти, пожалуйста! — попросил повар. — Больно… Пусти меня, мальчик! Я ничего плохого тебе не сделал, пусти меня!
— Где? — .повторил Ник.
Он прицелился. Удивительно, но раскаленная палочка вовсе не дрожала в его руке. Острый кончик казался безобидным, будто его обмакнули в красное масло. Когда красное масло на острие прикоснулось к пухлой щеке повара, мягкая щека чмокнула, вжалась, как лягушка, раздалось шипение, завоняло горелым и живым.
— Там! — мгновенно покрывшись жарким потом, сказал повар. — Там, в подсобном помещении… — он так намок от пота, что сквозь белую куртку засветилось дряблое волосатое тело. — Забери ее! Иди!..
— Ты думаешь, — Ник не отводил руку. Он пытался заставить себя и направить острие в темный обезумевший глаз, — ты думаешь, я так просто уйду? — он понимал: одно движение, и задача будет выполнена, он убьет человека. — Ты ее изнасиловал?
— Я ее пальцем не трогал… — сорвавшимся голосом сказал повар. — Не трогал!..
Судя по запаху, он наложил в штаны. Он походил на перепуганное до смерти, парализованное страхом животное. В темных глазах появилась какая-то неприятная гниль. Ник бросил палочку в жаровню.
— Где — там?
Повар не мог показать рукой, руки его были связаны. Он дернулся, покрутил подбородком, по полным щекам потекли слезы.
— Где, покажи!
С трудом отлепившись от разделочного стола, повар опустился на пол, закивал бессмысленно. Он поднял ногу в полосатом красно-белом носке (ботинок валялся рядом) и смешно лягнул в сторону открытой двери.
— Здесь рядом… Налево иди… В подсобке она… — он всхлипывал, как маленький ребенок. — Честно, я ее не трогал!.. Не трогал!
Не прошло и десяти минут, а они вышли из ресторана через тот же служебный вход. Таня ничего не говорила, она только все время вытирала кулаком слезы. Ожидая, что она будет связана, Ник прихватил с собою нож и, одной рукой поддерживая девушку, в другой руке он так и сжимал его, нес острием вниз, будто ожидая нападения.
На запястьях девушки были багровые следы то ли от веревок, то ли от сильных мужских пальцев, но веревки резать не пришлось. Он нашел ее сидящей в темном углу кладовки. Таня закрывала лицо ладошками и прижимала к груди коленки. Она не сразу поняла, что мучения ее окончились. Она даже успела махнуть кулачком в лицо Нику (тот не отвернулся, и вышло довольно болезненно), только потом зарыдала без голоса.
— Девять минут, — сказала Ли, протягивая часы. — А это отдай, — она вынула из руки сына нож и бросила его внутрь своей пляжной сумки. — Бедная девочка!.. Господи, что они с тобой сделали…
— Ничего особенного не сделали… — Татьяна лязгнула зубами. — Изнасиловали! Больше ничего не сделали!..
— По-моему, тебе искупаться надо! — сказала Ли, и в голосе матери, столь старательно изображающем сочувствие, Ник ощутил ревность и фальшь. — Пошли, искупаемся наконец… Кофе я больше не хочу!
Хотели устроиться здесь, прямо напротив ресторана, но показалось опасно, и они прошли в том же направлении, что и накануне вечером, довольно далеко по набережной. Было невыносимо жарко, ветер дул в сторону моря, забирая последнюю свежесть. Ник хотел еще раз глянуть на затопленную у волнореза каменную фигуру.
Они спустились по каменным ступенькам и устроились среди загорающих. Ли сняла платье, достала бутылочку с кремом от загара, намазала ноги, потом вынула из сумки и протянула девочке свои темные очки.
— Прикрой глаза, детка, они у тебя непристойно красные, и рассказывай!
Татьяна вытерла губы и надела очки.
— Вчера, когда ты ушел, — сказала она уже почти нормальным голосом, обращаясь к Нику, — я пошла к себе в комнату. Я не заснула и пошла во двор. Там эти ребята… Они ликером меня угостили, орешками солеными… Я думала… Сидели, говорили, говорили… Они по-русски плохо понимают, смеялись тоже… А потом этот Рашид повернул на меня ствол и говорит: «Пошли!» Я так удивилась сначала… Я даже не испугалась…
— Они что, втроем тебя? — спросил Ник.
Ли молчала, продолжая втирать крем от загара, теперь уже в плечи. Она завинтила крышечку и убрала тюбик, Пик заметил, как она слегка ломает левой рукой свою правую руку. Ей было неприятно все это слушать.
— Вчетвером!.. Я не помню… — девочка всхлипнула. — Так больно было, больно… Я не помню! Кажется, вчетвером!
— И этот повар, он тоже? — спросила Ли.
— Тоже! Нет, что я говорю… Зачем я на человека наговариваю… Он только лицо мне протер салфеткой… Смочил салфетку в вине и протер мне лицо. Он думал, что я умерла…
— Как глупо! — сказала Ли. — Взяли живого человека и попользовались… Вот просто так… Непредставимо… — Она смотрела на море. — Взяли и попользовались втроем!
— Во время войны все бывает, — сказал Ник и понял, что сказал это слишком напыщенно.
Он не мог простить себе слабость. Он не сделал того, что хотел, теперь придется искать другого случая.
— Когда твоя группа возвращается? — спросил он, протянул руку и снял с Татьяны очки.
— Завтра!
— Я думаю, тебе здесь нечего ждать, собирай вещички и уезжай. Я так думаю, они до тебя доберутся, мало не покажется…
Он набрал пригоршню песка в кулак, подставил ладонь и выпустил на нее тоненькую струйку. Он следил за секундной стрелкой, пытаясь соразмерить возрастающий холмик песка на ладони и движение металлической паутинки по цифрам. Но песочные часы совсем не строили.
Вышибая горку песка из ладони сына легким ударом снизу, Ли сказала:
— Пошли купаться!
Ник глянул на мать укоризненно, девочка посмотрела испуганно.
— Не стоит откладывать удовольствия, — пояснила Ли. — Есть вероятность все потерять!
7
Он заснул под солнцем, Ли что-то говорила негромко, ненавязчивый ее голос пролетал мимо. Очнувшись, Ник накрыл полотенцем раскалившийся под прямыми лучами затылок. Мать уже вышла из моря, она отряхивала воду, даже после купания Ли выглядела усталой. Ее синий закрытый купальник показался черным, а губы — бесцветными и неживыми.
Опускаясь рядом на подстилку, она спросила:
— Где девочка? — холодный мокрый локоть матери задел его раскаленную сухую кожу.
— Не брызгайся, ма! Не знаю… Я заснул… Наверное, ушла. — Ник присел, придерживая на голове полотенце. — Ей действительно лучше сразу уехать, ей опасно. Нам, кстати, тоже лучше уехать. Я не знаю, что этому повару может в голову прийти.
— Тебя это удивит! — сказала Ли и отняла у него полотенце. — Но ее нет у волнореза.
— Кого нет? — не понял Ник.
На полотенце остались его волосы, он смотрел, как один волосок прилепился рыжей черточкой к ее влажному телу. Он все еще не мог проснуться. Заболела голова. Он прищуривался. Пляж перед глазами плыл желто-белым маревом. Все вокруг будто изгажено жирными черными кругами слепых пятен.