Страница 55 из 56
Мы с Володькой молча выслушали исповедь мужественного человека. Такое мог выдюжить только он, бывший командир роты нашего батальона старший лейтенант Подоплелов, человек с телом и духом настоящего гладиатора. Я спросил его:
– А ты видел майора Л.?
– Да! Увидел он меня и испугался. Но я ему сказал: не бойся, не трону! Вот так, у каждого из нас своя тропа войны. Мы тепло попрощались с Подоплеловым и больше его не встречали. Он ушел служить в другую часть.
Командир роты Гавриленко собрал всех взводных.
– К нам прибывает рота из нового полка, нам на смену. Все оружие, кроме личного, огневые, хозяйственные постройки – все надлежит им передать в полной сохранности. Мы получим новое вооружение. Вопросов нет? Вы свободны!
В своей землянке я завязывал вещевой мешок, когда снаружи до меня донесся писклявый голосок:
– Взвод, становись!
Я выхожу из землянки и вижу: белокурая девчушка, лет двадцати, в погонах младшего лейтенанта, стоит перед строем солдат. Все солдаты девушки, роста малого, рожицы желтенькие, скуластые, глазки-щелочки малюсенькие. На всех гимнастерки новые, чистые, тщательно отглаженные. Смотрю я на это воинство и стараюсь сдержать улыбку. Все как в кино. Младший лейтенант командует.
– Смирно! Равнение направо! Товарищ лейтенант, второй взвод второй роты прибыл для приема огневых средств вверенного вам взвода!
– Откуда прибыли?
– Из Средней Азии, – отчеканила блондинка. Взгляд ее был суровый, командирский. На полевых погонах блестела серебряная звездочка.
Роту погрузили по машинам и повезли на посадку в вагоны. Сухая болотина бросала машину из стороны в сторону. Клава Антонова вцепилась в мое плечо и шепчет: ой, боюсь, ой, боюсь, упаду!
Первые же сосны скрыли переправу. Вот и песчаный откос. На вершине откоса белеет фанерная пирамидка с красной звездочкой. В воздухе над братской могилой парит корабельная сосна, оберегая сон наших боевых друзей.
Последняя зима войны выдалась студеной. Ночное небо все в звездах. Огневые позиции открыты всем ветрам. В лесах появились польские партизаны Армии Крайовой – аковцы, иногда постреливают в наших солдат и офицеров, их идейные вожди сидят в Лондоне. Не могут угомониться поляки. А мы на огневых не имеем права забывать о своей безопасности. Солдат не хватает, все дежурят по две смены, все промерзли и простыли. А тут еще непредвиденное явление возникло. Стали девчата из роты исчезать. Звонит врач Макеева ротному командиру.
– Бойца Валентину М. направляйте в штаб. Домой поедет.
– Почему? Что такое?
– Как что? Непонятно? Домой рожать поедет.
Что ни неделя, то звонок. Недавно опять звонок Гавриленко.
– Наталью Петрову с вещмешком в штаб батальона направить.
Опять Макеева комментирует:
– Время пришло рожать.
Вот это да! Петрова? Быть не может! Как же так, первый страж целомудрия, самая правоверная подкачала. Вот это новость. Поехала Петрова домой в Москву. Пришла ко мне попрощаться.
– Товарищ лейтенант, возьмите на память! – и положила на мой столик пачку носовых платков, расшитых цветным мулине. Тончайший рисунок, тщательное исполнение, высокое мастерство художника.
– Спасибо, Наташа, ты хорошо служила, я тебя буду помнить долго.
Мороз все крепчает. Вечером заходит старшина:
– Товарищ лейтенант, не знаю, что мне делать. Сегодня на ночь некого ставить на посты. Все перемерзли, устали, еле на ногах стоят.
Выслушал я его, молчу, обдумываю. Есть моменты у командира, когда нельзя приказывать. Или проси по-человечески, или делай сам. Выкурили с ним по самокрутке. И я распорядился:
– В двадцать два ноль-ноль всех трех наблюдателей снимай с огневых. Пусть отсыпаются. Я сам заступлю на дежурство во втором расчете. Оттуда обзор хороший. В шесть утра всем дежурство восстановить.
Смотрю, у Кузьменко и лицо подобрело. Он тоже переживает за нашу службу.
Снова пришел приказ командиру нашей роты: роту направляют на оборону нового объекта на восточные немецкие земли.
За нашими солдатами, кажется, и сама весна торопится. Встреча на Эльбе наших и американских солдат – событие для всех весьма радостное. Американский президент Рузвельт подарил всем нашим офицерам по военному костюму. Первые два комплекта перепали нашему батальону.
Меня вызвали в штаб батальона. Османов встретил весьма сердечно и добродушно. Всех офицеров городка выстроили на плацу, зачитали приказ командира части и перед строем вручили мне и Сергею Андрееву по американскому костюму, как лучшим командирам батальона. Такой чести от Османова я никак не ожидал.
Он пригласил меня в свой номер, где проживал со своей женой Евдокией, младшим лейтенантом, нашим финансистом. Посадили меня за стол, выпили по сто граммов фронтовых, побалакали о службе. Османов попросил у меня прощения за прошлогодний визит на мои огневые и наложение ареста-наказания по поручению майора Л. Молодец Османов, нашел в себе мужество извиниться, сохранить честь своего имени. Никакой злобы даже тогда я не питал к нему, была только обида. А вот теперь мы с ним стали добрыми товарищами.
Командование корпуса направило к нам нового командира майора Лузинова. Он ленинградец, воевал в блокаду в городе, после госпиталя был направлен на наш фронт. Лузинов – образованный офицер, меня поражали его широкие познания. Он прекрасно знал наше вооружение, квалифицированно разбирался в автомашинах и в радиотехнике. Был он для нас добрым старшим товарищем.
У каждого из нас был свой порог, и на этом пороге военной субординации он был для нас примером.
У меня и Сергея Андреева появилась новая забота – сшить кители. Размер подарка такой величины, что хоть два костюма выкраивай. С большим трудом нашли мастера, который шил немецким офицерам, а проживал он в городе Калиш. Поехали, заказали и получили кители с немецким оттенком-абрисом.
Война идет к концу, бои идут под Берлином. У меня на душе и в голове одна мысль – посмотреть Берлин, как тогда его называли – фашистское логово. Обращаюсь к Лузинову, прошу его разрешения на поездку.
– Что вы, там еще бои идут, никак нельзя сейчас ехать.
Прошло несколько дней, и раздается звонок из штаба – меня направляют в командировку в штаб корпуса. Молодец Лузинов, не забыл меня.
Пятого мая я выехал в Ландсберг, там до Берлина рукой подать. Ландсберг – красивый, чистенький немецкий городок, весь утопает в зелени. Немцы боязливо вылезают на улицу, еще наших побаиваются. В каждом окне полощется белый флаг.
В штабе корпуса как в солидном тыловом управлении: чистота и порядок. Молодых девиц полно, все ухоженные, ладные, у каждой по несколько медалей на груди побрякивает. На меня внимания не обращают, поди, какой мальчишка в грязной прострелянной шинели. Смотрю на них и глазам своим не верю. Надо же, как устроились! Мне бы эту когорту на огневые прислали на воспитание, а их медали моим девчатам отдали. Офицеры штаба под стать своим подругам, горделиво вышагивают с важным видом по кабинетам и коридорам.
Все поручения я справил быстро и махнул на автостраду Варшава – Берлин. На попутных машинах добрался быстро. Дорога как стрела, две полосы, разделенные зеленой зоной. У въезда в Берлин КПП. У дороги огромный плакат: «Дошли до Берлина». На нем солдат обмотки перематывает. Этот плакат давно по всей Польше шел за нашими войсками, только там написано было: «Дойдем до Берлина» и указано, сколько километров осталось.
На посту регулировщики – молодые солдаты с автоматами и красными флажками. Флажок взлетел вверх, и мы поехали.
Город велик: сорок на шестьдесят километров. Западные районы города от войны не пострадали, все дома стоят целехоньки, даже стекла в окнах уцелели. Немцев не видно, попрятались, боятся наших солдат и наружу не вылезают. Все фасады домов белые-пребелые, из каждого окна белый флаг. Обхожу центр города. Александерплац, Унтерденлинден, Вильгельмштрассе – все в сплошных руинах, даже коробок зданий не сохранилось. В чудом уцелевшем особняке на Александерплац разместилась наша военная комендатура.