Страница 40 из 56
Несколько человек, в том числе Малютин и Коробков, укрылись под каким-то брезентом. Сержант Пантелеев вздохнул и сказал:
– Черт возьми, от этой селедки и воды в желудке кишка кишке кукиш кажет. Пойду на охоту!
Он вылез из-под брезента и исчез в темноте.
На верхней палубе расположились два офицера-интенданта. Они задвинули свои объемистые чемоданы под скамейку и весь день пили водку и закусывали, доставая из чемоданов ветчину, сыр. Опьянев, тут же заснули, оставив (как показалось сержанту) чемоданы незапертыми. Пантелеев, опершись на перила, постоял, потом, как бы страдая от «морской болезни», лег на скамейку, перевернулся на спину, разбросал руки и ноги. Одна его рука свесилась со скамейки и оказалась на чемодане. Он приподнял крышку, нащупал кусковой сахар и печенье и помаленьку стал перегружать содержимое чемодана за пазуху и в карманы. Освободившись у себя под брезентом от груза, он снова исчез, повторяя свой заход. Коробков и Малютин вышли из-под брезента покурить, поднялись на вторую палубу, куда брызги не долетали. Стали у борта неподалеку от интендантов, закурили и незаметно стали наблюдать: «морская болезнь» опять свалила Пантелеева на ту же скамейку, правая рука его расслабленно свешивалась со скамейки и ощупывала чемоданы. Только один чемодан оказался незапертым, а в нем, кроме печенья и сахара, ничего не оказалось. За два приступа «болезни» Пантелеев опустошил чемодан и перенес содержимое под брезент. Всю ночь укрывшиеся под брезентом забавлялись печеньем и сосали сахар.
В Махачкале командир дивизиона, находясь у коменданта, получил распоряжение следовать в город Грозный. Командир дивизиона прислал солдата с приказанием приготовиться к погрузке в вагоны. Долго пришлось ждать, когда придут от коменданта, и Малютин предложил:
– Есть хочется – кожа трещит, пойдемте вон туда, напротив, зайдем во двор – может, чего добудем перекусить.
Малютин, Коробков и Пантелеев зашли во двор.
– Хозяюшка, не найдется ли у вас чего-нибудь поесть?
– Если вы возьмете бутылку вина, а я дам закусить.
Сели здесь же во дворе за столик под деревом, выпили, закусили, поблагодарили хозяйку, вышли, а дивизиона нет. Долго бегали по станции и окрестностям – дивизион как в воду канул.
Недолго думая, сели на товарняк и – в Грозный. Явились к коменданту, он долго рылся в дислокациях частей и объявил, что в прошедшие два дня из Махачкалы никаких частей не прибывало, а вот в Тбилиси какие-то остатки 898го артполка значатся. Друзья снова сели в товарняк и отправились в Тбилиси. Там действительно были какие-то остатки полка и отдел кадров дивизии. Прибывших поставили на довольствие. При зачислении на довольствие начальник отдела кадров удивленно посмотрел на Коробкова и спросил:
– Что вы ходите с одним квадратиком? Вам присвоено очередное звание. Запишите, – он заглянул в папку и диктовал: – Звание «лейтенант» присвоено 9-й армией 13 июня 1942 года, приказ № 0360.
Группу артиллерийского полка, как малочисленную, решено было влить пополнением в другие части, и потому послали всех на пересыльный пункт.
Там их построил подполковник и спросил:
– Кто выходил из окружения не со своей частью – выйдите из строя!
Коробков и Малютин вышли. Им выдали направление на станцию Вазиани, в лагерь МВД. Прибыв в Вазиани, нашли этот пункт. Это был большой двор, огороженный колючей проволокой, посредине двора размещалось помещение барачного типа. Прибывшие подали часовому направления, он посмотрел и кивнул на барак.
В помещении направление взяли, а прибывших отвели туда, где находились дожидавшиеся вызова офицеры. Новички долго не решались сесть, до того омерзительная была картина: во дворе были вырыты ямы, не землянки, а обыкновенные ямы, даже без ступенек, и чтобы попасть туда, надо было спрыгнуть в яму. На ямы были кое-как набросаны ветки – от солнца, внутри ям копошились грязные, худые и оборванные люди: лейтенанты, капитаны и майоры. Некоторые сидели в этих ямах по месяцу и более. Коробков посмотрел на Малютина:
– Черт нас дернул выйти из строя, ну кто нас тянул за язык? Что у нас, на лбу написано? Кому нужна наша честность?
– Да, очень глупо получилось. Хорошо, если быстро проверят, а могут сгноить здесь. Кормили их так: кусок хлеба и кусок селедки на весь день – никаких супов не положено. На одиннадцатый день вызвали обоих, только к разным следователям.
Следователь, к которому попал Коробков, писал очень много. Потребовал рассказать полную биографию. Коробков рассказал все, ничего не утаив. Потом пришлось рассказывать, как и где служил, как попал в окружение, с кем выходил и как попал на пересыльный пункт. В заключение потребовал справку о сдаче оружия при переходе линии фронта. Справка эта если и не решила все, то имела большое значение. Оба сослуживца получили пропуска, а также направления все к тому же подполковнику. После чего сели на товарный поезд и направились в Тбилиси. Видя, что Малютин задумался, Коробков спросил:
– Что задумался? Плохое самочувствие?
– Самочувствие такое, как будто меня ни за что высекли.
На пересыльном пункте Коробкова назначили в распоряжение командующего артиллерией 271-й стрелковой дивизии. Малютина назначили в другую дивизию.
Осенью 1942 года лейтенант Коробков прибыл с направлением в штаб артиллерии 271-й стрелковой дивизии. Дивизия стояла в районе Махачкалы, готовилась к боевым операциям: получала материальную часть, обмундирование, пополнялась личным составом. Долгое время Коробков находился при штабе командующего артиллерией дивизии в ожидании назначения на должность.
Командующий артиллерией полковник Пономарев обладал характером, в котором сочетались противоположности: то он добрейший и внимательный начальник, то резкий и злой деспот. Причем настолько злой, что в такие минуты офицеры штаба по возможности держались поодаль от полковника (как они сами шутили, «дабы не схлопотать по физиономии»). Правда, в период формирования дивизии таких происшествий не было, а в боевой обстановке были случаи рукоприкладства. Особенно в боевой обстановке много терпел от него шофер штабной полуторки Панасенко. В кабине полуторки всегда ездил Пономарев, и боже упаси посадить машину в грязь!.. Тогда начиналось представление: полковник орал благим матом, извергая ругательства, обещал Панасенко расстрелять сию же минуту. Как самый строгий блюститель субординации, полковник требовал, чтобы шофер знал свое место в колонне автомашин. Но Панасенко, шофер колхозной выучки, от субординация окончательно тупел, терялся и делал еще больше ошибок. Однажды ехавшая впереди легковушка забуксовала, Панасенко хотел бойко обогнать ее, показать, кстати, как он виртуозно умеет управлять машиной. Но неожиданно над самым ухом Панасенко рявкнул полковник:
– Стой! Ты что, рехнулся? Чья машина впереди?
Панасенко помолчал, соображая, потом тихо ответил вопросом на вопрос:
– Це, мабуть, командира дивизии?..
– Так какого же черта ты лезешь вперед? Ближе двадцати метров к этой машине не подъезжай! А свое «мабуть» прибереги для колхоза, там будешь гадать «мабуть це, чи, мабуть, не це». А здесь должен знать точно, кто впереди, а кто позади.
При штабе КАД (командующего артиллерией дивизии) накопилось довольно много офицеров, но Пономарев не спешил назначать их на должности, присматривался к новым людям, собирал их на занятия, оценивал способности и знания.
Лейтенант Пеккер прибыл поздно вечером, увидел, что командующий проводит с офицерами занятия, и решил явиться к командующему завтра утром. Позади палатки положил под голову вещевой мешок и улегся на ночлег. Ему хорошо было слышно, как полковник от кого-то требовал отклонение в метрах выразить в делениях угломера. Пеккер не выдержал и прошептал подсказку.
– Это кто там подсказывает? – спросил полковник.
– Лейтенант Пеккер.
– Иди сюда, Пеккер.
В палатке появился подвижный черномазый человечек в замызганной одежде и грязной пилотке, сдвинутой до отказа набекрень и державшейся на голове каким-то чудом. Он четко представился: