Секрет политшинели

Во сне я побывал дома. Мама объясняла Андрею, что во время бомбежки лучше всего стоять в дверном проеме капитальной стены. Даже если дом обрушится – стена может уцелеть. И тот, кто стоит в дверном проеме, спасется.

– А как же потом спуститься с голой стены? – с улыбкой спрашивал Андрей.

– Почему же с голой? Ниже на стене что-нибудь обязательно повиснет. Например, бра… Или рояль. Или никелированная кровать. Или, бывает, что куча обломков и битого кирпича доходит до второго этажа, а над ней торчат погнутые балки перекрытий. Наконец, в крайнем случае можно позвать на помощь, – закончила мама свои объяснения…

Потом началась тревога, и я встал в проеме стены… Но стена повалилась на землю. Полетел вниз и я… Все ниже, ниже. И вот ударился головой. Оказывается, я повалился набок, и голова моя стукнулась об пол.

Андрей не спал.

– Ушибся?

– Нет, ничего.

– Вставай. Вызывают.

В дверях стоял старшина Доценко с наганом в руке.

Он привел нас в одну из соседних комнат, где за небольшим конторским столом сидел плотный майор. В комнате было темно. На столе у майора горела коптилка. Она освещала его широкоскулое лицо и интендантские петлицы с двумя шпалами. Возле стола стоял и другой командир. Он был в черном кожаном реглане. На ремне через плечо у него висел маузер в деревянной кобуре. Ни лица, ни петлиц, ни даже фуражки этого командира я разглядеть не мог. В дальнем углу комнаты виднелись очертания еще одного человека – высокого и худого.

– Товарищ майор, по вашему приказанию задержанных доставил, – доложил старшина Доценко.

– Старший сержант первого стрелкового полка девяностой стрелковой дивизии Шведов, – вытянулся Андрей.

– До армии кем был?

– Рабочий я.

– Рабочий?! – переспросил майор. – Странно. Рабочие с передовой не бегут!

– Мы тоже не бежали! – твердо возразил Шведов. – Разрешите спросить, товарищ майор, где карта немецкая, которая при мне была?

– Цела карта, – вмешался командир в кожаном реглане. – Она доставлена в штаб сорок второй армии. Там артиллеристы разберутся что к чему.

– Ну, тогда хорошо, – облегченно вздохнул Андрей. – Однако мне и лично надо доложить…

– Вот лично и доложишь капитану – начальнику разведки дивизии, – сказал майор. – Можете располагаться в соседней комнате, товарищ капитан. Доценко, обеспечь там стол, стул, чернила. – Майор сделал паузу. – А этому табуретку найди. – Майор кивнул в сторону Шведова.

Я отметил, что капитан говорил с Андреем спокойно и обращался к нему на «вы».

Андрей по-уставному повернулся и пошел к двери. Капитан двинулся за ним.

– Товарищ капитан! – крикнул я. – Разрешите и мне с вами. Мы ведь со Шведовым все время вместе были.

– Если надо будет, я вас вызову. – Капитан закрыл за собой дверь.

– Доценко, – сказал майор, – отведи этого чудака обратно. Пусть еще там позагорает.

– Нет, я прошу и со мной разобраться, – выпалил я. – Прикажите и меня допросить или допросите сами, товарищ майор. Мне надоело ходить под подозрением. Я ни в чем не виноват.

В этот момент человек, молча стоявший в углу, выступил вперед и подошел к столу.

– Товарищ майор, – заговорил он просительным тоном, – разрешите мне допросить этого гаврика. Пока там разведотдел пушками да пулеметами противника интересуется, я бы от этого, может быть, кое-что поважнее узнал.

С этими словами говоривший нагнулся к уху майора и стал ему что-то нашептывать. Теперь я увидел и на его гимнастерке интендантские петлицы с «колесиком» и с двумя кубиками.

– Думаешь? – спросил майор, когда лейтенант выпрямился.

– А вы мне разрешите его допросить, вот и увидите.

– Допросить? – удивился майор. – Ты, Будяков, вроде бы не прокурор, не следователь какой-нибудь, а по строевой части…

– Ну и что же? – возразил лейтенант. – Разве вы не знаете, что я назначен дознавателем по подразделениям штаба дивизии.

– Нет, не знал, – признался майор.

Похоже было на то, что майор, так же как и я, впервые слышит слово «дознаватель».

Лейтенант Будяков это подметил и тотчас разъяснил:

– Дознаватели, товарищ майор, назначаются в подразделениях для всех первичных расследований. Не всегда в момент ЧП или чего другого в подразделении прокурор или следователь окажется. Вот как, например, у нас сейчас… Короче, прошу разрешения этого гаврика допросить.

– А как у тебя со строевой запиской, Будяков? – спросил майор. – Ты бы сперва свое дело закончил, а потом уж за чужое брался.

– Докладываю, товарищ майор, строевую записку о количестве людей я закончить не могу. Сведения о потерях из подразделений и частей дивизии поступать перестали… Сами знаете.

– Знаю, – понуро отозвался майор. – Кое-где уже и терять некого.

– А главное, – закончил свою мысль Будяков, – бдительность для меня – дело не чужое. Да и для вас, полагаю, тоже. Особенно в такой обстановке.

– Ладно, – согласился майор. – Забирай этого молокососа к себе и допроси. Только дай ему чего-нибудь поесть… Доценко, обеспечь котелок каши там или щей… И тому тоже снеси, который у капитана… Все. Выполняйте.

– Есть выполнять, – обрадованно сказал Будяков. Он засветил карманный фонарик и дернул меня за рукав.

– Двигай вперед по свету.

Мы поднялись на второй этаж и оказались в просторной комнате, окно которой было завешено черной маскировочной шторой. Будяков зажег от зажигалки коптилку. Он уселся на стул, сдвинул в сторону лежавшие на столе бумаги.

– Бери стул вон там, у стенки, – приказал он мне.

Когда я сел, Будяков с оттенком торжества в голосе произнес:

– Ну, вот что, Данилов, дело твое яснее ясного. Давай не тянуть. Быстренько говори все, как было, и кончен бал.

В комнату вошел старшина Доценко. Он принес мне котелок с горячей кашей и четвертинку хлеба.

– А ложки у вас не найдется? – спросил я, не зная, как приступить к каше.

– Ишь ты, ложку ему еще подавай! Прямо как в ресторане он здесь себя чувствует, – проворчал Будяков. – Может быть, тебе еще салфетку подать?!

Я не отвечал, плотно набив рот хлебом.

Старшина вынул из сапога алюминиевую ложку и протянул мне.

– Напрасно ты, старшина, свою ложку даешь неизвестно кому. А вдруг окажется, что это шпион какой-нибудь? Получится, что ты из одной ложки с врагом кушал? А? – Будяков засмеялся своей шутке.

– А ничего, – спокойно отозвался Доценко. – Я соби враз другую ложку раздобуду. – С этими словами он пошел к двери.

Я принялся, давясь и обжигаясь, уплетать кашу. Было боязно, как бы Будяков не отнял у меня котелок, если каша помешает мне внятно отвечать на его вопросы. Орудуя ложкой, я рассматривал лицо лейтенанта. Было оно худое и длинное. Подбородок выдавался вперед острым клином. Над лбом вились мелким барашком светлые волосы. Лицо как лицо. Обычное, ничем не примечательное.

– Ну что ж, пообедали, а теперь будем работать, – сказал Будяков.

Он начал задавать мне вопросы.

Из моих слов Будяков установил, что мы с Андреем сами, без чьего-либо приказа, отказались от попытки пройти в Стрельну. Самое пристальное его внимание привлек мой разговор с немецким артиллеристом.

– С этого бы и начал, – сказал он мрачно, досадуя теперь о времени, потраченном на другие разговоры. – Дело, выходит, серьезное. Ты, как я и думал, не простой дезертир…

– Я вообще не дезертир.

– Я и говорю, не дезертир ты. Не сто девяносто третья, а пятьдесят восьмая, один «б», то есть изменник Родины.

– Никакой я вам не один «б» и не сто девяносто третья.

– А кто же ты?

– Я доброволец. Защищаю Ленинград…

– Скажите, пожалуйста! Он – защитник Ленинграда! Без него мы Ленинград не защитим! Без трусов и предателей только и можно остановить наши войска на рубеже обороны, а значит – остановить немцев. А пока такие защитнички имеются, мы так и будем драпать да в окружения попадать. А ты говоришь, зря тебя задержали. Нет, парень, зря никого не задерживают. Ну сам скажи, много ли таких случаев, чтобы наши военнослужащие вступали в связь по телефону с немецкими подразделениями? Это же на весь советско-германский фронт, от Белого до Черного моря, единственный факт! Ладно. Давай-ка все это и запишем.