Страница 29 из 46
До сих пор мы говорили о рабстве в его самом очевидном проявлении – насильственном лишении человека личной свободы и физическом принуждение его к выполнению определённых обязанностей. Однако понятие зависимости и эксплуатации одними людьми других гораздо шире и не ограничивается рамками изложенного выше. Как уже отмечалось, раб – это человек, не принадлежащий себе. И, как справедливо сказал Ницше, рабом должен быть признан всякий, кому не принадлежит хотя бы две трети его времени. Поэтому рабом должен считаться и тот, кто большую часть своего времени обслуживает потребности других людей в обмен на еду и жильё. Единственное предназначение этих людей – работать изо дня в день, своим трудом делая богатых людей ещё богаче.
Нет никаких оснований отрицать тот факт, что человечество объективно поделено на тех, кто использует труд других людей, и тех, чей труд эксплуатируют. При этом в любом обществе существует большое количество формально свободных людей (по крайней мере, считающих себя таковыми), на самом деле находящихся в положении рабов.
Новые общественные и хозяйственные отношения, которые в различных государствах обусловливались различными причинами, создали новый институт условно-зависимых людей, породив новое состояние несвободных, прикреплённых к земле и поставленных под власть землевладельца крестьян (личная зависимость, поземельная зависимость), единственное отличие которых от собственно рабов заключалось в формальной личной свободе. Рабство сохранилось как, преимущественно, домашнее, облечённое в более цивилизованные и гуманные формы.
Примечательно, что земля как основная материальная ценность никогда не являлась народной собственностью, и те, кто на этой земле работал, обслуживали интересы хозяина, получая за свой труд ничтожную долю того богатства, которое производили. Сельское хозяйство всегда было и остаётся сверхрентабельным производством, однако работающий на земле крестьянин во все времена находился на самой нижней ступеньке общества, получая, может быть, едва ли сотую часть того, что было произведено его усилиями. Именно поэтому отток сельского населения в города имел место быть всегда, с древнейших времён и до сегодняшнего дня. Этот своего рода «провинциальный комплекс», если смотреть на проблему более глобально, обрёл отражение в том искажённом видении мира, которое и сегодня присуще многим. Он выражается в перманентном стремлении жителей провинции, в особенности сельской глубинки, в города, большие города, потому что счастье можно обрести только там, где всего много; потому что там, у них – в Киеве, Москве, Рио-де-Жанейро, – всё гораздо лучше, чем в нашем колхозе.
Этот процесс, называемый урбанизацией, естественно возник не на пустом месте. В действительности, выбор жителя села незавидный – либо с утра до ночи работать и жить вдали от благ цивилизации, либо попытаться поискать лучшей доли вдали от дома. Правда, большинство таких «искателей» оказываются в другом рабстве, с утра до ночи выполняя тяжёлую физическую работу в городе, ту работу, за которую горожане не берутся, а если и берутся, то за гораздо большую плату. Таким образом, и здесь бывший крестьянин продолжает оставаться рабом, расходуя львиную долю своих заработков на оплату жилья и еды, и не имея абсолютно никаких перспектив.
Но не только люди, занятые физическим трудом, пополняют армию рабов. Лично свободные, но на самом деле не имеющие ничего своего и зависящие от своего хозяина люди образуют основную часть общества. Из рабов набирались и набираются целые армии, из них формируются силовые структуры и чиновничий аппарат. При этом часто рабы получают существенные бонусы и ощущают себя «хозяевами жизни», однако с той разницей, что настоящие хозяева в любой момент могут их этого всего лишить.
Зависимость одних людей от других – это один из аспектов социальной психологии, закономерный факт, вызванный не столько желанием одних людей повелевать другими, сколько неспособностью последних этому сопротивляться. Человек, будучи рабом, не является рабом своего хозяина – он раб веры в неизбежность хозяина. И если исчезает один хозяин, на его месте очень быстро появляется другой. Готовность подчиняться обусловлена, в первую очередь, неготовностью большинства людей мыслить самостоятельно, самостоятельно принимать решения и, – главное – потом за эти решения отвечать.
Современные люди больше всего гордятся своей свободой и независимостью. Во второй половине XX и начале XXI века постоянно говорилось и говорится о свободе в различных её аспектах. Наша цивилизация очень гордится тем, что после долгих столетий т ьмы, рабства и невежества в значительной части стран мира господствует демократия, которая обеспечивает человеку различные свободы – печати, слова, передвижения, вероисповедания и пр. Любовь к свободе, независимости мышления привела к появлению так называемой постмодерной философии, в которой не существует каких бы то ни было чётких понятий о добре и зле, норме морали, принципах поведения. Всё это каждый человек отныне определяет сам для себя и никто не вправе делать ему какие бы то ни было замечания и учить его (если это, конечно, не выходит за рамки закона и не влечёт за собой преступления). Особо гордится своей свободой молодёжь, и, в частности, студенчество. Современное общество очень любит говорить, что в отличие от своих дедушек и бабушек они не рабы какой-то политической системы и никогда не будут таким стадом, каким было, по их мнению, общество при Сталине и Гитлере. Тем не менее, практика показывает, что подавляющее большинство людей готово подчиниться чужой воле, лишь бы не решать самостоятельно вопросы проектирования и управления.
Вопреки марксистско-ленинскому учению о классовой борьбе, можно предположить, что история цивилизации не породила, а лишь проявила рабство (как и другие социальные институты), в скрытой форме существовавшее и продолжающее существовать в естественной иерархии общества, подпадающего, в конечном итоге, под общие законы мироздания.
Феодалы и их вассалы. Первоначально социальная организация первобытной общины представляет собой крайне размытую нечёткую структуру, в конечном счёте трансформирующуюся во что-то наподобие исландской «демократии». В этой структуре нет сложной иерархии подчинения, и единственной формой социального неравенства является рассмотренное выше рабство как форма владения одного человека другим. Структура общества древней Скандинавии выглядит приблизительно следующим образом. Его основу составляют свободные общинники-бонды. Особняком стоят треллы-рабы и хёвдинги-вожди [23]. Рабов в это время очень мало, и это единственный зависимый класс. Хёвдинги пока не имеют реальной власти, точно так же, как исландская логретта, однако их особое положение в обществе обусловлено той сакральностью, которой их наделяет происхождение от богов-асов. В этот период «карлы и ярлы» в общественно-политическом плане составляли нечто целое: родовитая знать ничем, кроме своей родовитости (выраженной в поэтических генеалогиях, возводящих владельцев к мифо-эпическим персонажам) и периодических, ритуального характера приношений со стороны других общинников, не выделяется. Формально функция верховного языческого жреца и предводителя народного ополчения закреплялась за конунгом. Конунг выступает, скорее, как власть исполнительная, верховный функционер племенной организации, ограниченный волей народного собрания, которое нередко позволяло себе заявить: «А если ты не пожелаешь сделать то, что мы требуем, мы восстанем против тебя и убьём тебя… Так раньше поступали наши предки: они утопили в трясине на Мулатинге [24] пятерых конунгов за то, что те были такими же высокомерными, как ты» (Сага об Олаве Святом).
Превратить в полной мере свободных бондов в подданных – подчиненное конунгу ополчение, а затем и в плательщиков даней и податей – вот цель, к которой из поколения в поколение стремились скандинавские вожди эпохи викингов. И, в конечном счёте, достигали ее: «Харальд весь народ в стране поработил и подчинил», – так оценивает первые успехи королевской власти «Хеймскрингла». О том же говорит и «Сага о людях из Лососьей долины»: могущество конунга Харальда Прекрасноволосого возросло настолько, что ни один конунг в стране и никто из знатнейших людей не обладал никакой властью, если их не наделял властью Харальд.