Страница 27 из 46
Основание Альтинга связано с появлением в Исландии единого закона. Очень обстоятельно об этом повествует «Книга об исландцах» Ари Торгильссона. В главе «О первопоселенцах и принятии законов» говорится о самых знаменитых поселенцах и о том, как Ульвльот принёс в Исландию из Норвегии законы, составленные на основе законов Гулатинга [19]. Это утверждение выглядит вполне логичным в свете того, что Гулатинг распространял свою юрисдикцию на те территории юго-западной Норвегии, откуда большинство исландцев вело своё происхождение.
Законы Ульвльота появляются «тогда, когда Исландия стала заселённой», то есть в начале Х века. Собственно, первый Альтинг был созван в 930 году.
Законотворчеством занималась логретта – собрание жрецов: «Там должны люди улучшать свои законы и принимать новые, если хотят». Решения законодательного характера принимались членами логретты (изначально их было тридцать два), хотя инициатива могла исходить от любого из участников тинга.
Судебные процедуры на Альтинге являются довольно сложным предметом для рассмотрения, поскольку позже они подверглись изменениям, а в источниках не нашли должного отражения. Можно лишь предположить, что на Альтинге разбирались дела, не достигшие решения на местном уровне, хотя суды, по всей видимости, были довольно хаотичны. Обычно в споре на тинге побеждал не тот, кто был прав с точки зрения законов (древнеисландское право, как и любое древнегерманское, было обычным и прецедентным, сродни современному англосаксонскому), а тот, кому удалось заручиться поддержкой большего числа участников тинга. Этому способствовал и тот факт, что законы были чрезвычайно запутанными, со множеством исключений и особых случаев, и знание законов, как сказано выше, было большим искусством.
Отсутствие каких-либо органов управления и контроля, налоговой системы и социальной иерархии компенсировалось высокой степенью самоорганизации – решения тинга принимались большинством и были обязательны к исполнению, а самоуправство никоим образом не поощрялась. Так, например, убийца, обвинённый и обличённый на собрании, объявлялся вне закона, становясь по сути изгоем (что в условиях сурового климата означало де-факто смертный приговор), имущество его отбиралось в пользу родственников убитого, а те, в свою очередь, получали право устроить над виновным расправу.
Собственно, здесь мы имеем дело с архаичными формами первобытной демократии, вероятно, присущими всем народам на начальном этапе становления государства. То, что такая форма организации общества просуществовала так долго, обусловлено изолированностью Исландии от внешнего мира, малой плотностью населения и отсутствием иных угроз, кроме суровой северной природы. Именно в силу этого её история – это история меньших или больших частных дел и конфликтов.
Этот первобытный мир продержался вплоть до XIII столетия, когда он был буквально сметён европейской христианской цивилизацией, принёсшими с собой не только новую веру, но и новый порядок. XIII век стал веком гражданских войн между тремя кланами, возглавляемыми сыновьями Стурлы Тордарсона; этот период вошёл в историю как «эра Стурлунгов». Исландская знать – «могучие бонды», – к тому времени уже обладавшая большими богатствами и окружившая себя хорошо вооружёнными дружинами, отстранила мелких бондов от участия в управлении государством. Воспользовавшись внутренними раздорами среди исландской знати, остров захватили норвежцы.
Эра Стурлунгов завершилась в 1262 г. подписанием так называемого «Старого договора» между Исландией и Норвегией, по которому исландцы признавали власть норвежского короля Хокона IV.
В то время, как в Исландии сохранялось и продолжало успешно существовать общество первобытной демократии, в Скандинавии происходили совсем другие процессы. Выдвинувшиеся на передний план племенные вожди – конунги постепенно закрепили за собой право на верховную власть. Преимущества конунгов были предопределены их принадлежностью к высшему звену административного аппарата, изначально – племенного, но без резких переходов трансформировавшегося в государственный. Эта власть восходила к древним институтам: тинг осуществлял выборы конунга, даже в XIII в. «принять и прогнать конунга» оставалось исконным правом общины. Однако свободу выбора при этом ограничивали, во-первых, сакральность королевского рода, через Инглингов восходящего к божествам, к Одину, Ньерду, Фрейру; во-вторых, реальная мощь этого рода, отношения претендента на власть с другими вождями и «могучими бондами», состояние его дружины; и, в-третьих, эффективность тех мероприятий, которые конунг осуществлял во время своего правления, закрепляя право избрания за своими наследниками. Сакральность власти, исходящая от вождя, распространяется и на его окружение, которое действует от его имени и его именем.
«Всюду, где Харальд устанавливал свою власть, он вводил такой порядок: он присваивал себе все отчины и заставлял всех бондов платить ему подать, как богатых, так и бедных. Он сажал в каждом фюльке ярла [20], который должен был поддерживать закон и порядок и собирать взыски и подати. Ярл должен был брать треть налогов и податей на свое содержание и расходы. У каждого ярла были в подчинении четыре херсира [21] или больше, и каждый херсир должен был получать двадцать марок на свое содержание. Каждый ярл должен был поставлять конунгу шестьдесят воинов, а каждый херсир – двадцать. Харальд-конунг настолько увеличил дани и подати, что у ярлов теперь было больше богатства и власти, чем раньше у конунгов. Когда все это стало известно в Трандхейме, многие знатные люди пришли к конунгу и стали его людьми» [22].
Такие же изменения, но значительно более ранние и менее для нас очевидные, произошли и в среде других варварских племён Северной и Центральной Европы, а также у остальных народов, поделившие общество на тех, кто правит, и тех, кем правят.
Хозяева и рабы. Легенда о суассонской чаше, рассказанная Григорием Турским, широко известна – она вошла практически во все учебники истории.
В 486 году в битве при Суассоне король франков Хлодвиг одержал победу над галло-римским наместником Сиагрием, объявившем себя «царем римлян». Разграбив город и его окрестности, победители унесли из какой-то церкви вместе с другими драгоценными вещами большую чашу удивительной красоты. Местный епископ направил послов к королю с просьбой возвратить эту чашу. Выслушав их, Хлодвиг сказал: «Следуйте за мною в Суассон, и если этот сосуд, который просит епископ, по жребию достанется мне, я выполню его просьбу».
Когда на площади сложили всю захваченную добычу, король вышел на середину и, имея в виду упомянутую чашу, сказал: «Храбрейшие воины, я прошу вас отдать мне без всякого жребия этот сосуд». В ответ на эти слова старшие дружинники сказали: «Славный король! Ты наш вождь, и все мы подчиняемся тебе. Конечно, бери себе всё, что захочешь». Однако один молодой вспыльчивый воин вышел вперёд и воскликнул: «Ты получишь отсюда только то, что тебе полагается по жребию!». С этими словами он выхватил секиру и разрубил чашу напополам. Все были поражены этим поступком, но король в этот раз промолчал, стерпев оскорбление.
А спустя год, когда авторитет и власть Хлодвига многократно возросли, он приказал всем воинам в полном снаряжении явиться на воинский смотр. Обходя их ряды, он подошёл к тому самому молодому франку, который разбил чашу, и возмущённо сказал: «Никто не содержит вооружение в таком плохом состоянии, как ты. Ведь ни копьё твоё, ни меч, ни секира никуда не годятся». И, вырвав у него оружие, он бросил его на землю. Когда тот нагнулся его поднять, Хлодвиг выхватил свою секиру и разрубил ему голову. «Так ты поступил с чашей в Суассоне, – сказал король. – С моей чашей!».
В этой легенде прослеживаются некоторые интересные исторические моменты. Почему строптивый воин разрубил чашу, не выполнив пожелания Хлодвига? Таким образом он напомнил своему королю о существовании исконной франкской традиции, по которой за вождём не было закреплено никаких особых прав; обычай требовал, чтобы добыча делилась поровну согласно жребию. Хлодвиг не решился рассчитаться с обидчиком немедленно, ибо власть обычая всё ещё была сильнее его власти – король опасался возмущения свободных франков. Возмездие настигло молодого воина лишь когда Хлодвиг мог уже не бояться проявлений недовольства – теперь он был полновластным правителем, в руках которого находились не только имущество и свобода, но также жизнь и смерть его подданных.