Затворник

В это самое время Красная Рубаха вышел из людского дома на подворье, и присел на скамейке рядом с крыльцом. Свою смену он еще до открытия городских ворот передал Зайцу, поужинал неспеша, и теперь наслаждался спокойствием знойного вечера. Шум с большого двора и из харчевни сюда едва доносился. И Красная Рубаха, развалившись на лавочке, посмеивался про себя над незадачливым сменщиком, которому одному сегодня выпала почти вся работа. Днем ведь встречать, провожать, кормить и обустраивать было почти некого, зато теперь Зайцу бегать и бегать взад-вперед! Ну на то он и заяц! Даже утренняя драка сейчас уже почти не беспокоила гостиничного слугу: побитые убрались восвояси, победители не появлялись и никого больше не отлупили (по крайней мере, в порученном ему заведении, а до ушей, порванных за воротами и поломанных там же носов и скул, Красной Рубахе было мало заботы). Еще и серебришка подкинули за совсем пустую услугу... благодать...

- Щелкун!- вдруг услышал он у себя почти под ухом.

Щелкун, а так на самом деле звали Красную Рубаху, повернулся на голос, и обомлел. Он сразу пожалел, что не оказался распоряжаться вечером, пусть хоть бы три сотни гостей заехали разом, и устроили бы десяток драк...

Выглядывая из-за сарая, его поманивал к себе рукой молодой крупный парняга, толстощекий и светловолосый. Щелкун никогда его не видел, а если и видел где-то мельком, то не обращал внимания, и не смог бы вспомнить лица. Но ВЗГЛЯД которым смотрел теперь незнакомец, Щелкун помнил! Этот взгляд он узнал бы и через тридцать лет. Только ОНИ смотрели так, и никто, кого угораздило с ними повстречаться раз, больше никогда - ни в какой толпе, ни через какое время, не спутал бы их ни с кем! Конечно, если они, взор которых пронизывал страхом, сковывал волю - сами не желали спрятать от посторонних свое существо. Когда они, бывало, в Позорные Годы заявлялись в трактир, то им старался не попадаться и сам хозяин - богатый купец, водивший дружбу со всеми большими боярами и дубравским воеводой. А именитые гости предпочитали ночевать в грошовых гостиницах с бедняками, либо своими таборами за городской стеной...

Щелкун привстал со скамейки, и приоткрыл рот, как будто чтобы что-то сказать...

- Молчи! - тихо приказал незнакомец. - Иди сюда.

И снова поманил Щелкуна ладонью...

Пила наелся до того, что еще один проглоченный кусок разорвал бы живот по швам. Он перепоясался на ладонь посвободнее и отодвинул от себя миску. Во всем теле Пила вдруг ощутил томящую, но приятную слабость. Перед глазами все расплывалось в бесформенные пестрые пятна. Музыка и шум доносились все слабее и непонятнее, только какой-нибудь особенно резкий звук на миг вырывал парня из дремоты и возвращал в столовую дубравской гостиницы, но сон тут же накатывал снова, и уносил Пилу еще глубже...

- Ты будешь спать здесь, гражданин?

Пила вздрогнул от неожиданности, приподнялся над столом и посмотрел по сторонам замылеными глазами.

- Будешь спать за столом, это так? - усмехнулся Вепрь.

- А где шапка твоя? - Удивился Пила, он не мог понять, что за тряпка на голове у собеседника... Что-то вроде говорили, что с замотанным лбом нельзя ходить...

- Я вижу, тебе совсем нужно идти спать! - засмеялся тот. - Пойдем. Прислуга уже стелет, чтобы ты спал.

Сколько Пила проспал, свалившись на стол, он не знал, но кажется довольно долго. Людей в столовой сильно убавилось. Музыканты все еще играли, но потише и помедленнее прежнего. Хозяин на своем престоле над залом тоже уже не восседал.

- Пойдемте. - сказал Коршун - Оправимся, и в люлю!

Вышли все впятером и прошли в уличную уборную, стоявшую позади гостиинцы. И по пути туда, и в самом отхожем месте висели горящие светильники (снова к немалому удивлению Пилы) - чтобы именитые гости сослепу не налетели ночью на угол или не свалились куда-нибудь в непотребную дыру. Не меньше Пила удивился, увидив в нужнике возле каждого отверстия большой кувшин с рукояткой и с носиком, наполненный водой, а на выходе ручник для умывания и полотенце. Справив нужду, постояльцы сходили в баню, но не сидели там, вволю напариваясь, а только смыли с себя пыль. Потом, так же вместе, вернулись в комнату, где уже им были приготовлены тюфяки, подушки и одеяла с чистым бельем. "Спать да спать на таком!" - подумал Пила. Когда он, бывая в городе, останавливался в гостинице напротив, то сам стелил под себя что приносил, на голом земляном полу - и то, когда оказывалось свободное место в общаге, а не приходилось ночевать прямо под повозкой. Не говоря уже про уборную, где ночью дырку нужно было отыскивать, постукивая по полу палкой...

Едва оказавшись на лавке, Пила закрыл глаза, и сразу засопел. Однако сон его был неспокойный. Сказалось не то объедание, не то тревоги последних дней, или те часы, что Пила прокимарил за трактирным столом. Может быть, мешал тусклый дрожащий огонек горящей на столе свечки, а скорее всего - все вместе. Вместо снов грезились какие-то бессвязные видения - то городище, то столовая, заполненная гостями, то снова шатун, зовущий его куда-то за собой сквозь туманный лес, то колдуны с белесыми глазами, то Краюха, Хвостворту, и покойный отец. Пила без конца вздрагивал. Он то просыпался и видел перед собой бледно-рыжий язычок пламени, то снова уплывал, и в дреме видел его же. Он как бы ни спал и ни бодрствовал, и не отдыхал, а только изматывался больше прежнего. Вдобавок, снова захотелось облегчиться, и с каждым новым коротким пробуждением, эта нужда давала о себе знать все больше.

Наконец, в очередной раз его разбудила возня в комнате. Оказалось - Коршун и Вепрь, отстоявшие свою половину ночи, подняли Рассветника и Клинка, а сами отправились в нужник. Можно было, конечно, как вчера предлагал Клинок, крикнуть коридорному, но друзья видимо решили перед отходом ко сну немного подышать свежим воздухом.

Пила поворочался-поворочался, а потом откинул одеяло, поднявшись присел на лавке, и стал шарить по полу, разыскивая рубашку.

- Не спится, пильщик? - спросил Клинок.

- Пойду, тоже схожу по-маленькому...

- Ну сходи. - ответил Клинок, глядя как Пила одевается. - На вот, Коршуну отдай, он забыл, а нам пока без оружия нечего ходить. Не сверкай только там слишком.

С этими словами он протянул Пиле молот-воронок.

Уже знакомым путем Пила прошел вниз, потом через столовую. Лишь за двумя столиками сидели разными компаниями люди, но говорили и смеялись шумнее прежнего. Одни, что сидели в углу у входа в зал, тянули вразнобой песню. Музыканты ушли спать. Почти все светильники слуги погасили.

Спустившись с крыльца, Пила обошел хоромину справа, попал так на задний двор, и едва миновав торцовую стену, чуть не запнулся о кого-то, кто вяло барахтался на земле.

"Черт, ведь как напиться успел!" - раздраженно подумал Пила, но все же нагнулся поглядеть, кого это так угораздило, и все ли с ним в порядке.

- Гражданин... - услышал Пила сдавленный шипящий голос.

Это был Вепрь! Он лежал на боку, согнувшись, сложа на груди руки, весь перепачканный в темной густой жиже. Меч его висел в ножнах нетронутый...

- Гражданин... - прохрипел он.

Светильники на задворке уже не горели, но Пила не сразу заметил этого - месяц так ярко сиял в небе, что никаких светильников было не надо. В его свете Пила увидел двух людей, которые, сцепившись в захвате, валялись посреди дорожки к отхожему месту. Они боролись не на жизнь, а на смерть. Насев сверху, один противник втиснул левое предплечье другому между зубов, и теперь налегал всем своим немалым весом, пытаясь вдавить локоть прямо в глотку. Коршун - а это его прижимал сейчас к земле враг - рыча сдавливал челюсти со всей мочи, а правой рукой впился в лицо противника, силясь выцарапать глаза, или зацепить пальцами за щеку. Другой рукой - Коршун левой, а его недруг правой - оба сжимали рукоять одного ножа, заламывая и выворачивая друг другу кисти, в попытках или вывернуть руку из сустава вконец, или заставить выпустить оружие...