Заложница

Как ни странно, справилась я с ней достаточно легко — легла набок и связанными ногами осторожно пододвинула аппарат: одно резкое движение, скользнет по полу, отскочит — и поминай как звали! В результате он оказался под коленями. Я перевернулась на другой бок и повторила маневр, на этот раз подтащив телефон коленями к животу.

Еще пара минут — и вожделенный аппарат лежал у меня перед самым носом! И только тогда я впервые задумалась: а дальше-то что делать?! Ладно, номер можно попытаться носом набрать (хорошо, что у меня простой аппарат, а не модный, с откидывающейся крышечкой) — но говорить с заклееным ртом как?!

Увы, издаваемые мною сдавленные звуки едва ли могли сойти за членораздельную речь. Неплохо получалось лишь некое подобие «угу» или «ага» — звучало оно как «ы-ы», но при желании нетрудно было понять, что это знак согласия.

Негусто! Но делать нечего — нужно обходиться тем, что есть.

Для начала я нажала носом кнопку — экранчик послушно загорелся. Ага, получается!

Теперь — куда звонить? В полицию — бесполезно, услышав мое мычание, они просто повесят трубку. Нет, решила я, звонить нужно тому, кто хорошо меня знает — то есть Стивену. Он умный, он сразу поймет, что это я и что я попала в беду! Да и позвонить ему проще простого: его номер должен быть в «списке последних набранных номеров», я ему вчера вечером сообщение оставляла!

Я тщательно прицелилась и клюнула нужную кнопку — на экране высветился список. Теперь третий по порядку номер нужно выбрать — черт, телефон куда-то в сторону отъехал! — и слева кнопку нажать — «соединить». Как это просто пальцами делать — и как, оказывается, непросто носом!

Гудок… еще гудок… еще…

— Але! — отозвался телефон голосом Информатора. А он здесь откуда? Я что, что-то не то нажала? Но раздумывать об этом было некогда.

— Ы-ы… и! — единственное, что удалось мне ответить вместо вразумительного «Это я!».

— Але! — повторил Пол с недоумением. — Это кто?

— Ыыы! Ыу-уу! Ы-ы!

— Слушай, хватит дурака валять! Говори нормально!

— Ы! Ы! У-у-у!!! — энергично воспротивилась я.

— Все, вешаю трубку!

— Ы-ы-ыыы!!!

И в этот момент произошло чудо!

— Джеки?.. — неуверенно спросил он.

— У-ыыы!!!

— Я твой номер вижу на экранчике — это ты?

— Ы-ыыы!!! — взвыла я еще жалобнее.

— Давай, я тебе перезвоню!

— Ы-ы-ы-ы-ы! — это был вопль отчаяния: да что он — не понимает, что перезванивать бесполезно, говорить я все равно не смогу?!

— Джеки, что с тобой? У тебя проблемы?

— Ы-ы!

И тут… Пол мне как-то хвастался, что у него ай-кью чуть ли не двести — теперь я поверила, что парень — гений:

— Тебя… тебя похитили? — спросил он.

— Ы-ы! Ы-ы!

— И ты не можешь говорить?

— Ы-ы!!!

— Джеки… Джеки, ты только не волнуйся! — посыпались слова из трубки. — Не бойся, пожалуйста! Я сейчас что-нибудь придумаю! Мы тебя спасем, обязательно спасем, не бойся! Тебе плохо? Они тебя обижали? Ты где? Ах да, ты же говорить не можешь! Сейчас я… сейчас мы…

Я так и не узнала, что Пол собирался сделать. Внезапно вспыхнувший в подвале свет резанул по привыкшим к полумраку глазам, и на лестнице послышались тяжелые шаги.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

(Увези меня, папа!)

Как выяснилось, не было необходимости, дергаясь, как рыбка на крючке, судорожно заталкивать телефон себе за спину и садиться, чтобы получше его скрыть. Аронсон бы его, скорее всего, не заметил — он и меня-то с трудом видел. Он был пьян до невменяемости — еще хуже, чем вчера.

На лестнице он поскользнулся и последние несколько ступенек проехал на заду, но бутылки из руки не выпустил. Встал, вышел на середину подвала — и, явно с усилием, сфокусировал взгляд на мне.

— А-аа, сидишь… сука!

Я вздохнула с облегчением — не от его слов, а потому, что в этот момент мне удалось, нажав плохо слушающимися пальцами какую-то кнопку, заткнуть, наконец, несущийся из аппарата голос Пола.

— Сука! — злобно повторил он, по-собачьи оскалившись. Я с трудом понимала его — настолько у него заплетался язык. — И они все тоже суки! Нет, ты представляешь, что он мне сказал?! Гад, сволочь, говорит, не надо было, мол, тебя трогать — шла бы своей дорогой! Представляешь?!.. — Тут Аронсон вспомнил про зажатую в руке бутылку и сделал из нее несколько глотков. — Нет, ты представляешь?! Они тут будто и не при чем! Я ему твержу, что ты бы нас запросто заложила — а он, сволочь, говорит, сам разбирайся с ней теперь! Гад!

Под пальцами у меня был телефон. От этого становилось чуть полегче: вот она, ниточка в привычный мир нормальных людей! Сейчас… Сейчас этот тип уйдет — и я позвоню Стивену. И Биллу, и папе, и всем, до кого удастся добраться. Наверняка кто-нибудь догадается, что это я, и поймет, что я попала в беду. Пол же догадался!

Но Аронсон и не думал уходить. Вместо этого он принялся расхаживать по подвалу, то и дело прикладываясь к бутылке и продолжая высказываться. Язык у него с каждой минутой заплетался все сильнее, и мне удавалось различить лишь отдельные реплики: «Суки, сволочи… Сам, говорит, разбирайся… Будто они не при чем… Я им покажу — не при чем! Гады!..»

Телефон под рукой завибрировал. Наверное, это Пол, испугавшись, что я так внезапно разъединилась, пытался до меня дозвониться. Еще раз, еще…

Налетев на гору пластиковых штук, Аронсон со злостью пнул ее ногой, так что они разлетелись в разные стороны, и повернулся ко мне:

— Ну зачем, зачем ты явилась сюда?! Ведь все так хорошо складывалось, так хорошо! Сына моего она, видите ли, пожалела! Сы-ына, — передразнил он тонким голосом. — Да что с ним станется, с сы-ыном?! Если хочешь знать, он уже дома давно, у матери! Что я, по-твоему, изверг какой-то?! Обо мне бы лучше кто побеспокоился — ну что мне теперь делать?! Сволочи, сказали, чтобы я сам разбирался! — Я даже не успела удивиться: как так — выходит, я ошиблась, и мальчика никто не собирался продавать?! От следующей фразы Аронсона внутри у меня все похолодело: — Что я им — убийца какой-нибудь, что ли?!

В животе стало больно, словно туда кулаком ударили, рот наполнился горькой слюной… Теперь я наконец поняла, что означает это «разобраться», которое он так упорно повторяет.

Он собирается меня убить…

Он собирается меня убить — только решиться на это пока еще не может.

Убить?! Почему, за что?! Я не хочу, это неправильно!

— Избавляйся теперь от нее как хочешь, говорит — нас это не касается. А как мне от тебя избавиться? — продолжал изливать душу Аронсон. Подошел ближе — я сжалась, подумала, что сейчас он меня ударит — но он только пьяно погрозил мне пальцем. — Сволочи они, сволочи! И ты тоже, сука — зачем приперлась? Ну что мне теперь с тобой делать?!

Если бы я могла говорить, я бы сказала: «Отпусти! Отпусти, я никому ничего не скажу!» — и вообще готова была в тот момент ему все что угодно пообещать, так мне страшно было. Но я могла только молча смотреть на него и уговаривать себя не плакать.

Не дождавшись ответа, Аронсон снова побрел по подвалу, размахивая бутылкой, бубня себе под нос: «Я им всем покажу…» и то и дело поминая «сук и сволочей». Порой он проходил рядом со стоявшей у стены лопатой, и мне казалось, что он на нее поглядывает.

Меня подташнивало — чем дальше, тем больше; хотелось закрыть глаза, не смотреть на него, не видеть, не слышать…

Наконец он выдохся — а может, дело в том, что содержимое бутылки кончилось. Снова подошел, взглянул на меня и сказал с тоской в голосе:

— Ну что мне теперь делать?! Я же не могу, что они, не понимают?! — махнул рукой и тяжело потопал к лестнице.

Едва погас свет и затихли шаги, я начала лихорадочно извиваться, пытаясь добраться до телефона.

Скорее… нужно позвонить! Пусть приедут и меня спасут! Я не хочу, чтобы он меня убил, не хочу!

На этот раз пришлось действовать ощупью: на улице уже стемнело, и окно еле светилось. От неловких движений вывернутые и оттянутые руки немилосердно заломило, но это было неважно. Главное — вот он, аппарат! Перевернуть только осталось…