Страница 17 из 33
И Мэри очутилась в его объятиях.
Лаборатория была почти такая же. И машина тоже. Круглый красный глазок потускнел. Вой утих.
Все просто стояли и переводили дух.
Держа Мэри в объятиях, Пит поглядел вокруг и улыбнулся.
— Без бороды вас трудно узнать, доктор ван Хасен, — сказал он. Потом обратился к Мэри: — Я рад, что ты это сделала. Я не смел тебя просить.
Мэри заплакала.
— Я… я подумала, если я… тогда и она… а может, это она первая подумала…
— Тебе понравится мой Пит младший, — сказал он ласково. А та Мэри, которая только что отсюда ушла, будет хорошей матерью твоему сыну.
Ученые понемногу выходили из оцепенения. Минут десять они с горящими от любопытства глазами забрасывали вновь прибывших вопросами, потом Пит сказал, что они с Мэри хотели бы пойти домой.
Ван Хасен вывел их в коридор. Остальные двое — точно такой же Патиньо и чуть менее привлекательная Хейзл Бэрджис уже хлопотали, разбирая машину.
У двери лифта ван Хасен спросил:
— Вы согласны с нами сотрудничать, мистер Инис?
— Большое спасибо, с радостью, — ответил Пит и прижал к себе локоть Мэри.
Дверь лифта открылась. Внутри не оказалось ничего, кроме плотного голубого света.
— Прошу вас, — учтиво сказал ван Хасен.
Чуть помедлив, Пит произнес безжизненным голосом:
— Все в порядке, родная… Наши лифты совсем не такие, как у вас. Совсем не такие.
И хмуро ступил в голубую пустоту, на высоте пятого этажанад землей, все еще прижимая к себе локоть Мэри. За ними шагнул ван Хасен.
И на этом голубом сиянии они поплыли вниз.
«Когда едешь по улице одностороннего движения в никуда, остается одно, — думал Пит, — прибиться к краю. Здесь я и прибьюсь. Ничего не скажу Мэри. Буду молчать, и те, другие, тоже смолчат».
Глаза его расширились: сколько же их, других?
Вниз.
Наконец под ногами твердый пол.
«Надо только выяснить, что это: завтра или через миллион лет. Может быть, этот мир не станет меня ненавидеть?»
Это было не завтра. И мир этот был добр к нему.
Перевод с английского Э. Кабалевской
Ангелы в ракетах
По химическому составу эта планета сильно напоминала Землю, но была гораздо меньше размером. Она вращалась вокруг безымянной звезды класса К Звездного скопления 13. По утрам, наступавшим каждые 16 часов, четко виделся ее единственный материк, напоминающий по форме букву У. Планета располагала зеленой флорой высотой чуть ли не в милю и хищной фауной. Желто-красное небо часто дождило, серые реки плавно несли свои воды в серое море. Атмосфера планеты была пригодна для дыхания, если бы не одна существенная вещь. Из-за нее-то капитан Марчисон Дж. Додж и назвал планету Смертельной.
Межзвездная исследовательская экспедиция 411 находилась на одном из морских побережий Смертельной планеты уже три дня, когда Мабел Гуэрнси споткнулась об огромную, наполовину скрытую землей раковину моллюска. При падении она ударилась головой о гребень большой раковины. Ее кислородная маска слетела, и Мабел Гуэрнси сошла с ума.
Мабел посадили под замок. Ее привели на «Лэнс», который напоминал сияющий трехсотфунтовый кубок. Он стоял на пандусе из черно-коричневого абледиана, который образовался из песка, обданного раскаленными газами, вырывающимися из сопла корабля при посадке. Мабел ввели в каюту и поставили охрану, поставили перед дверью решетку и установили двадцатичетырехчасовое дежурство, дабы она не сбежала. Дело в том, что вскоре стало ясно, что единственное в мире, или, точнее, на Смертельной, что Мабел жаждала осуществить, было желание воистину ужасное желание — снять маски со всех окружающих, чтобы они стали такими же, как она.
Марчисон Додж был не только капитаном «Лэнса», но и физиобиологом, потому он отправился на исследование окружающей среды в поисках какого-нибудь средства от болезни, сильно напоминающей отравление спорыньей. Как при отравлении спорыньей, причиной болезненного состояния являлось наличие грибка, переносимого ветром и вдыхаемого в данном случае в виде странных микроскопических частиц, которые Марчисон Додж считал спорами. Как и при спорынье, они вызывали зуд и судороги, однако эти симптомы быстро исчезали, и в отличие от отравления спорыньей отсутствовали непроизвольные сокращения мышц, и жертва не умирала. Она только сходила с ума. По поведению Мабел психолог Руперт установил, что это была особая форма умопомешательства. Казалось, Мабел очень счастлива. И она страстно желала, чтобы другие тоже были счастливы, как она. Она пыталась сорвать с них маски, пока ее не заперли.
Додж отправился на поиски лекарства. Он улетел на два дня. А после его ухода ночной часовой у каюты-тюрьмы Мабел, астронавт по имени Краус, которого никто не любил, почувствовал сильное возбуждение от близости на редкость привлекательной и провокационно невменяемой женщины, сорвал решетки, открыл дверь и вошел в каюту, надеясь безнаказанно осчастливить ее своей любовью.
Когда Додж вернулся на маленьком катере, «Лэнса» не было.
Далеко внизу яркое пятно — красно-сине-пурпурное со слабым мерцанием стали — подсказывало Доджу, что это и есть, похоже, его своенравный космический корабль.
Слава Богу, они не отправились в межзвездное путешествие или самоубийственный скачок на местное солнце. Такова была его первая мысль. И тут он обнаружил оставленную записку и принялся гадать, что же могло случиться.
Записка была выложена на песке большими раковинами и была длиной в сто футов. Она гласила: «Ты сумасшедший. Мы уходим. Ты никогда нас не найдешь».
Ниже из маленьких раковин, аккуратно подобранных по цвету и размеру, были составлены имена шестидесяти трех астронавтов и исследователей «Лэнса».
Додж вздохнул и отключил реактивные двигатели, так он удерживал катер на спаде скорости. Летающее крыло катера со свистом вышло в атмосферу, похожую на земную, но раза в два плотнее. Зеленый горизонт Смертельной планеты скользнул по кругу от носового люка и был заменен медным небом, желтыми облаками и подернутым туманом оранжевым заревом, оказавшимся солнцем. В этот момент неподвижности Додж раскрыл парашют. Он вылез, закрывая небо, облака, солнце. Потом взвился и раскрылся. Глубокое кресло Доджа и пустое кресло напарника затряслись, возбуждая неприятные ощущения, потом медленно приподнялись. Додж наполовину сидел, наполовину лежал, ощущая тяжесть в плечах, и смотрел на плотчую белую обратную сторону парашюта красными глазами, горящими под сухими веками. Его руки потянулись к пульту, чтобы выпрямить кресло, но он передумал. Полулежачее состояние было очень удобно после восьмидесяти часов без сна и еды в ходе поисков.
Маленький катер спускался вниз, раскачиваясь на тросах, и каждое покачивание открывало ему картинку за краем парашюта. Медное небо. Желтые облака. Затуманенное солнце.
Туда-сюда, туда-сюда, и неожиданно мелькание медных и желтых тонов сменилось появлением зеленого цвета, и катер очутился среди огромных деревьев. Теперь при каждом повороте Додж видел стену из зеленых и коричневых стволов, равномерно и тихо скользящих мимо. Круговые движения катера Доджа сопровождались тихим жужжанием. Рука капитана лежала на приборной панели, готовая запустить двигатели, если парашют запутается или порвется.
Додж включил гирю, и раскачивания прекратились.
Капитан открыл экран заднего обзора. И даже заморгал от того, что увидел далеко внизу среди гигантских корней гигантских деревьев, хотя готовился к чему-то подобному. Он стал бить по клавишам, управляющим тросом. Снижающийся катер полетел влево, по направлению к лесной прогалине.
После некоторой регулировки управления катер встал на стабилизаторы в центре деревенской площади.
Утомленный Додж нажал на педали, желая втянуть парашют в корзину и автоматически упаковать его. Потом один за другим он включил экраны бокового обзора и получил панораму.
Люди собрались кругом, наблюдая за катером. Все улыбались. Все были вооружены. Даже маленький бактериолог Янсен, часто выражавший отвращение к оружию, носил пару бластеров у толстого бедра. Вдоль морского берега выли кошмарные зверюги. Додж подумал, что их тут не меньше, чем в обширных лесах Смертельной. Оружие доказывало, что сумасшедшие были в состоянии распознать опасность и собрались защищать свои жизни.