Страница 39 из 57
2 Царь же Федор Был ростом мал, А образ имея постника, Смирением обложен, О мире попеченья не имея, А только о спасении душевном. Таков был Федор-царь. 3 Царь Борис – во схиме Боголеп – Был образом цветущ, Сладкоречив вельми, Нищелюбив и благоверен, Строителен зело И о державе попечителен. Держась рукой за верх срачицы, клялся Сию последнюю со всеми разделить. Единое имея неисправленье: Ко властолюбию несытое желанье И ко врагам сердечно прилежанье. Таков был царь Борис. 4 Царевич Федор – сын царя Бориса – Был отрок чуден, Благолепием цветущ, Как в поле крин, от Бога преукрашен, Очи велики, черны, Бел лицом, А возраст среден. Книжному научен почитанью. Пустошное али гнилое слово Из уст его вовек не исходише. 5 Царевна Ксения Власы имея черны, густы, Аки трубы лежаще по плечам. Бровьми союзна, телом изобильна, Вся светлостью облистана И млечной белостью Всетельно облиянна. Воистину во всех делах чредима. Любила воспеваемые гласы И песни духовные. Когда же плакала, Блистала еще светлее Зелной красотой. 6 Расстрига был ростом мал, Власы имея руды. Безбород и с бородавкой у переносицы. Пясти тонки, А грудь имел широку, Мышцы толсты, А тело помраченно. Обличьем прост, Но дерзостен и остроумен В речах и наученьи книжном. Конские ристалища любил, Был ополчитель смел. Ходил танцуя. 7 Марина Мнишек была прельстительна. Бела лицом, а брови имея тонки. Глаза змеиные. Рот мал. Поджаты губы. Возрастом невелика, Надменна обращеньем. Любила плясания и игрища, И пялишася в платья Тугие с обручами, С каменьями и жемчугом, Но паче честных камней любяше негритенка. 8 Царь Василий был ростом мал, А образом нелеп. Очи подслеповаты. Скуп и неподатлив. Но книжен и хитер. Любил наушников, Был к волхованьям склонен. 9 Боярин Федор – во иночестве Филарет – Роста и полноты был средних. Был обходителен. Опальчив нравом. Владетелен зело. Божественное писанье разумел отчасти. Но в знании людей был опытен: Царями и боярами играше, Аки на тавлее. И роду своему престол Московский Выиграл. 10 Так видел их и, видев, записал Иван Михайлович Князь Катырев-Ростовский.
23 августа 1919
Коктебель
Dmetrius-Imperator
(1591–1613)
Ю. Л. Оболенской
Убиенный много и восставый, Двадцать лет со славой правил я Отчею Московскою державой, И годины более кровавой Не видала русская земля. В Угличе, сжимая горсть орешков Детской окровавленной рукой, Я лежал, а мать, в сенях замешкав, Голосила, плача надо мной. С перерезанным наотмашь горлом Я лежал в могиле десять лет; И рука Господняя простерла Над Москвой полетье лютых бед. Голод был, какого не видали. Хлеб пекли из кала и мезги. Землю ели. Бабы продавали С человечьим мясом пироги. Проклиная царство Годунова, В городах без хлеба и без крова Мерзли у набитых закромов. И разъялась земная утроба, И на зов стенящих голосов Вышел я – замученный – из гроба. По Руси что ветер засвистал, Освещал свой путь двойной луною, Пасолнцы на небе засвечал. Шестернею в полночь над Москвою Мчал, бичом по маковкам хлестал. Вихрь-витной, гулял я в ратном поле, На московском венчанный престоле Древним Мономаховым венцом, С белой панной – с лебедью – с Мариной Я – живой и мертвый, но единый – Обручался заклятым кольцом. Но Москва дыхнула дыхом злобным – Мертвый я лежал на месте Лобном В черной маске, с дудкою в руке, А вокруг – вблизи и вдалеке – Огоньки болотные горели, Бубны били, плакали сопели, Песни пели бесы на реке… Не видала Русь такого сраму! А когда свезли меня на яму И свалили в смрадную дыру – Из могилы тело выходило И лежало цело на юру. И река от трупа отливала, И земля меня не принимала. На куски разрезали, сожгли, Пепл собрали, пушку зарядили, С четырех застав Москвы палили На четыре стороны земли. Тут тогда меня уж стало много: Я пошел из Польши, из Литвы, Из Путивля, Астрахани, Пскова, Из Оскола, Ливен, из Москвы… Понапрасну в обличенье вора Царь Василий, не стыдясь позора, Детский труп из Углича опять Вез в Москву – народу показать, Чтобы я на Царском на призоре Почивал в Архангельском соборе, Да сидела у могилы мать. А Марина в Тушино бежала И меня живого обнимала, И, собрав неслыханную рать, Подступал я вновь к Москве со славой… А потом лежал в снегу – безглавый – В городе Калуге над Окой, Умерщвлен татарами и жмудью… А Марина с обнаженной грудью, Факелы подняв над головой, Рыскала над мерзлою рекой И, кружась по-над Москвою, в гневе Воскрешала новых мертвецов, А меня живым несла во чреве… И пошли на нас со всех концов, И неслись мы парой сизых чаек Вдоль по Волге, Каспию – на Яик, – Тут и взяли царские стрелки Лебеденка с Лебедью в силки. Вся Москва собралась, что к обедне, Как младенца – шел мне третий год – Да казнили казнию последней Около Серпуховских ворот. Так, смущая Русь судьбою дивной, Четверть века – мертвый, неизбывный Правил я лихой годиной бед. И опять приду – чрез триста лет.