Повести и рассказы

Слезы катились из ее глаз.

Сердце Порфирия забилось как будто от испуга. Он не верил глазам своим: лицо так знакомо, это Сашенька… Нет, это, верно, его сестра… Она нежнее, белее его, у ней чернее глазки, думал он.

И взор его оцепенел на ней.

– Барышне-то дурно, водицы надо… постой, я принесу, – сказал какой-то неизвестный человек с растрепанными волосами, в стареньком сюртучишке, пробираясь в другую комнату.

– Куда! – крикнула няня. – О господи, и присмотреть-то некому!.. Постойте, барышня…

И она бросилась за заботливым незнакомцем.

Сашенька пошатнулась от порыва няни. Порфирий успел ее поддержать. Она взглянула на него, и все чувства ее как будто замерли, голова приклонилась к плечу молодого человека.

– Не троньте! Извольте идти отсюда! А не то закричу! – раздался голос няни из другой комнаты.

– Что ж… я ничего…. я прислужиться хотел… водицы подать… – говорил, пошатываясь, неизвестный, выходя из дверей.

– Вишь, нашел водицу на гвозде! Пошли-те вон отсюда!

– Что ж… пойду… Я вашему же покойнику, поклониться хотел… последний долг отдать…

– Да, да, знаем мы вас! – продолжала няня. – Спасибо, батюшка, что поддержал барышню мою, – сказала она Порфирию.

– Позвольте мне принять участие в вашем горе и помочь вам распорядиться, – сказал Порфирий Сашеньке, когда она очнулась и стыдливо отклонилась от него к няне.

– А вы кто такой, батюшка? – спросила няня.

– Я сосед ваш. Если угодно, я и мой человек к вашим услугам…

Вы можете положиться.

– Да вот бы надо было послать кого-нибудь на кладбище, заказать могилу.

– Я сам съезжу, – вызвался Порфирий и, поручив Семена в распоряжение Сашеньки, отправился на кладбище. Приехав на ниву божью, он долго ходил между могил, не встречая. никого, покуда не увидел выходящего из ворот дома старика священника.

– Где мне, батюшка, отыскать тут могильщиков? – спросил его Порфирий.

– Что вам, могилку, что ли? – сказал священник.

– Да, батюшка, не знаю, к кому обратиться.

– Могилку? хорошо, хорошо, доброе дело, мы очень рады, пойдемте… Чай, выберете место, а то у нас и готовые есть.

– Это все. равно, я думаю.

– Все равно: здесь славные места, славные места! Сухие, грунт песчаный… Эй! Ферапонт!.. Где ты?

– Здесь, – отозвался могильщик из глубины могилы, которую он рыл.

– Что, это заказная или так, на случай? – спросил священник.

– Заказная.

– Так вот и господину-то выройте могилку.

– Ладно. Младенцу, верно?

– Нет, старику, – отвечал Порфирий.

– Так бы уж и говорили. Ладно.

Заказав могилку, Порфирий отправился назад. Истомленная бессонными ночами во время болезни дедушки, Сашенька заснула.

Но за нее было уже кому хлопотать. Порфирий обо всем озаботился и, провожая покойника, шел рядом с его внучкой, Когда опустили гроб в-могилу, Сашенька, почти без чувств, упала к нему на руки.

– Это, верно, жених ее, – говорили в толпе народа, собравшегося около могилы, – вот парочка.

И Порфирий и Сашенька это слышали.

Порфирий проводил ее до дому и хотел проститься.

– Куда ж вы? – сказала она ему.

Порфирий вошел в дом.

Сели и молчат, бояться даже смотреть друг на друга…

Посидев немного, Порфирий встал.

– Куда же вы? – повторила Сашенька.

– Вы утомились, вам надо отдохнуть.

– Когда же вы к нам будете?

– Если только позволите… – проговорил несвязно смущенный Порфирий.

На следующий же день он явился к соседке узнать об ее здоровье.

На этот раз она была разговорчивее, Порфирий смелее.

Слово «здравствуйте» напомнило и ему и ей первое сладостное ощущение сердца. Они произнесли его, и оба вспыхнули.

Няне ужасно как понравился скромный молодой человек.

«Вот бы парочек барышне», – думала и она.

– Уж если б вы видели, Порфирий Александрович, как покойник наряжал барышню – смех, да и только! Совсем не по-девичьему! мальчик, да и только.

«Да, не видал!» – подумали в одно время и Порфирий и Сашенька, взглянув друг на друга и невольно улыбнувшись.

– Это амазонское платье я носила, нянюшка, – сказала Сашенька, – ко-мне оно лучше шло. В чепчике хуже.

Порфирий вспыхнул. Она заметила это, поняла, что некстати упомянула о чепчике, и, также покраснев, опустила глаза и замолчала.

– Я вас и принял за мужчину, – сказал Порфирий, оставшись – наедине с Сашенькой.

– А я думала, что вы девушка.

Порфирий рассказал ей, как бабушка берегла его от простуды и рядила в чепчик, платок.

– Я хоть бы опять надеть чепчик, – прибавил он.

– Ах боже мой, для чего это?

– Так… вам нравилось.

– Ах, нисколько, так гораздо лучше, – опрометчиво вскрикнула Сашенька.

– Тогда вы мне сказали… – начал было Порфирий с простодушною откровенностию сердца, но вспомнил испуг Сашеньки и замолчал.

Сашенька, казалось, также все припомнила, покраснела и потупила глаза.

Но, верно, в самой природе женщины есть хитрость.

– Что ж я вам сказала? – спросила она, не поднимая взоров.

– Вы сказали… «Если б мы были всегда вместе», – произнес тихо Порфирий.

Сашенька снова вспыхнула и, стыдясь своего смущения, закрыла лицо руками.

Первая любовь пуглива, как вольная птичка; много, много проходит времени, покуда она сделается «ручною». Природа ведет себя необыкновенно как умно, стройно и отчетливо. Порфирий был свободен, Сашенька также; за ними ничей глаз не присматривал, ничье ухо их не подслушивало, чувства так и влекли их друг к другу; а между тем самый строгий, ревнивый к благочестию присмотр не упрекнул бы их ни в чем. Казалось бы, им опасно сидеть вместе на дерновой скамье, под липой; сладкое воспоминание первого поцелуя должно бы было взволновать их чувства, давало право на полную откровенность; напротив: тут-то чувства их и становились боязливее. И это продолжалось до тех пор, покуда любовь взросла, созрела на сердце и вдруг в одно утро расцвела, как махровая роза. И в глазах, и в выражении голоса явилась какая-то особенная нежность. Все в них стало ясно друг для друга, они взглянули один на другого и обнялись.

– Помните, я сказал: как я вас люблю! – прошептал Порфирий.

– Помню!

– А вы сказали: ах, как и я вас люблю; если б мы были всегда вместе! Помните?

– Помню, помню!

Казалось бы, это блаженное мгновение надо было продлить, скрыть от всех свое счастье, но Сашенька вскрикнула опять: пустите! И, вырвавшись из объятий Порфирия, побежала вон из комнаты.

– Куда вы? Чего вы испугались? – и Порфирий вообразил, что Сашенька опять так же испугалась чего-то, как в первый раз в садике.

Но Сашенька побежала поделиться своим счастьем с няней.

Порфирий задумался, сердце его сжалось, вдруг слышит голос Сашеньки: «Пойдем, пойдем скорее».

И, притащив няню за руку, она вскричала:

– Смотри, нянюшка!

И бросилась на шею к Порфирию.

– Ах вы, баловники, греховодники! – вскричала няня, всплеснув руками и качая головою.

Вырвавшись снова из объятий Порфирия, Сашенька бросилась на шею к няне и задушила ее поцелуями.

– Ну, ну, ну, пошла от меня, бесстыдница! Пошла к своему любезному на шею! Вот погоди, поп-то вас обвенчает, а посаженый-то отец плетку даст на тебя.

Начались сборы к свадьбе.

Природа очень умно взлелеяла любовь в юноше и в девушке, решила взаимное желание их быть и жить вместе; но не дело природы было решать, где им жить.

Кажется, все равно, где бы им жить, лишь бы жить вместе.

Но, верно, не все равно: покуда длились сборы к свадьбе, между женихом и невестой зашел спор: в котором доме им жить? Сашеньке хотелось непременно жить в доме Порфирия, потому что это был дом Порфирия; а Порфирию – в доме Сашеньки, потому что это был дом Сашеньки.

– Я продам свой дом, – сказал Порфирий, – мы будем жить в твоем доме.

– Ах нет, ни за что! – вскричала Сашенька. – Мы будем жить в твоем доме; лучше мой продать.