Страница 85 из 121
— Простите, — проговорил он виновато. — Я не хотел вас обидеть, но операция «Веревка» неосуществима. Несколько дней назад тайник был обнаружен, одна рыбка сдохла, всплыла, на нее налетели воро́ны, поднялся крик, сбежались люди, всю связку вытащили. Возможно, Пуголовица прячет теперь рыбу в другом месте, только вряд ли. После разговора с Веремиенко он должен быть осторожнее.
У меня очень болела лапка от карандаша, и была надежда, что план «два» избавит меня от тяжелой работы. Теперь надежда бесповоротно лопнула. Жаль, но ничего не поделаешь… Вздохнув, я пошел в лабораторию посмотреть метеосводку, которую вывешивали на стене.
Температура воды в прудах поднялась уже до четырнадцати градусов. Еще неделя-другая, вода нагреется до восемнадцати, и начнется нерест карпов, подкармливание рыбы. В нагульных прудах уже прилаживают столики для раскладывания кормов.
Меня лихорадило: а что, если я не успею написать письмо и Пуголовица с Ракшей, обокрав пруды, сбегут?
Нервно облизываясь, я сел в углу и наблюдал за лаборанткой. Она смотрела в микроскоп, потом записывала что-то, снова заглядывала в окуляр, снова записывала. Затем вынула из-под объектива стеклышко, взяла другое, капнула на него какой-то густой жидкости, поставила стеклышко на место и снова принялась смотреть и записывать.
Вошел профессор, спросил:
— Ну как?
— Развитие планктона высокое. Вот расчет.
Профессор заглянул в микроскоп, затем в бумажку.
— Хорошо, — сказал он. — Отдайте это в контору, там подсчитают, сколько добавлять в пруды корма.
Когда лаборантка и профессор вышли, я вскочил на стол и приложил глаз к микроскопу.
— Ух ты! — воскликнул я от неожиданности, увидав необыкновенные существа, похожие на причудливых жуков. — Как они могли поместиться на таком маленьком стеклышке? Ой, как же я позабыл, что микроскоп все увеличивает?
Присмотревшись внимательнее, я догадался, что удивительные существа — циклопы и разные другие рачки, а также дафнии, только совсем молоденькие и потому такие маленькие, что их можно разглядеть лишь под микроскопом.
Тут же на столе стояли банки с червями, мотылями и личинками разных других насекомых, живущих на дне прудов. Это корм для взрослых карпов. Особенно много было красных мотылей — личинок хиропомид, потому что это основная пища карпов. Я так увлекся рассматриванием водяного царства, что нечаянно зацепил какую-то банку, и она со звоном упала на пол.
Не успел я спрятаться, как лаборантка вбежала в комнату и увидела мой хвост.
— Эти проклятые кошки испортят мне всю нервную систему, — пробормотала она.
— Простите, — сказал я. — Во-первых, я не кошка, а кот, а во-вторых, я нечаянно.
Но она схватила веник и, пока я успел выбежать из лаборатории, дважды стукнула меня по спине.
Всякая несправедливость глубоко возмущает меня, а несправедливость в отношении меня самого — в особенности. За что бить? Я же уронил банку не нарочно! Обиженный, с болью в спине и с еще большей в душе, я шел домой, и весь мир казался мне жестоким, недобрым, недостойным любви.
Вдруг в бурьяне что-то зашевелилось, и я приготовился к обороне. Но тревога оказалась ложной: из лебеды выглянул испуганный котенок-стиляга.
— А, романтик-паразит! — приветствовал я его. — До каких пор можно сидеть у матери на шее?
— А, кошачий мессия! — ответил мне в тон стиляга. — До каких пор вы будете вмешиваться в мою жизнь?
Ошеломленный такой непочтительностью, я на некоторое время потерял дар речи. Опомнившись, я решил не ругаться и показать этому грубияну с закисшими глазами свое моральное превосходство.
— Я желаю вам добра, — сказал я.
— В самом деле? — нагло сверкнул он глазами.
— Да, в самом деле, юноша. Почему вы не трудитесь?
— Нет достойного дела.
— Какое же дело вы считаете достойным?
— Ну, какое! Какое-нибудь необычное, не такое, как у всех.
— А почему именно вам должны предоставить необычную, особенную работу?
— А почему именно вы работаете у профессора, а мне предлагаете ловить мышей у какой-то школьной уборщицы? — нагло ответило вопросом на вопрос это жалкое создание. — Назначьте меня к профессору, или к министру, или к директору продмага, и я тоже буду работать.
Я улыбнулся, вспомнив, что, до того как попасть к профессору, жил как раз у школьной уборщицы.
— Вы же знаете, что такой работы здесь сейчас нет, — сказал я, теряя терпение.
— Нет такой — не надо никакой.
— А есть что станете?
— Ну, это проза…
— А без этой прозы сдохнешь! — не сдержал я грубое слово.
— Не сдохну, у меня есть мама!
— Я на месте вашей матери не давал бы вам есть…
— А! — вдруг подпрыгнул он. — Так это вы подбиваете маму, чтобы она перестала меня кормить?! Вы?! Бессердечный сибарит! Профессорский лакей! Ну, хорошо! Я не буду ничего есть и сдохну с голода! Пусть тогда мама поплачет! Нарочно сдохну! Всем назло!
— И правильно сделаете, — сказал я совершенно серьезно. — А главное, логично: не хочешь работать — не ешь!
Романтик посмотрел на меня гноящимся глазом, помолчал и, отойдя на несколько шагов, крикнул:
— Как же, сдохну! Дожидайтесь!
И скрылся в зарослях лебеды.
— Паразит! — выругался я.
Новый сговор жуликов
После обеда я принялся за выполнение операции «Взрыв» и, преодолевая боль в коготках, дописал первое слово: «Расхититель».
Вдруг меня вызвал Грей и таинственно сообщил, что пришло письмо Петренко. Поручив ему проследить за письмом и узнать о предстоящем приезде «тетки», я пошел развлечься, половить мышей в амбаре. Кстати, мышей там стало значительно меньше: мой призыв уничтожить вредителей дошел до сердца соплеменников. Кот-подхалим даже предлагал созвать общее собрание и наградить меня грамотой, где было бы отмечено мое личное участие в проведении кампании. Когда слух об этом дошел до моих ушей, я категорически отказался, и должен сказать, что мой авторитет после этого значительно возрос. Странно, люди часто не понимают этой простой механики: меньше думать об авторитете и больше о деле, и авторитет укрепится сам.
Поймав мышь, я ощутил новый прилив физических и моральных сил. В такие минуты хорошо думается, и я решил еще раз проанализировать обстановку.
«Сказал ли Веремиенко директору о гнусном предложении Петренко-Пуголовицы? — поставил я себе вопрос и ответил: — Нет, иначе Пуголовицу сняли бы с ночного дежурства». Обидно было за парня, решившего, что «моя хата с краю». А как облегчил бы он борьбу, рассказав руководству о воровских намерениях Пуголовицы!
Прибежал Серенький и знакомым мне тоном детектива бросил:
— «Тетка» приезжает завтра в двадцать два ноль-ноль.
Вечером дома говорили об отъезде профессора. Костя с женой уговаривали его остаться еще на несколько дней, но он не мог: дела призывали в институт.
— А как с Петренко? — спросил профессор.
Я старался не пропустить ни слова.
— Хорошо бы оставить его у нас. Думаю, институт обойдется без него несколько недель… — засмеялся Костя.
— Я не возражаю, но лучше спросить его самого.
На миг в выражении Костиного лица появилось что-то новое, но я не разобрал, что именно.
Позвали Пуголовицу. Я не сводил глаз с Кости, но прежнего выражения на его лице уже не было.
Пуголовица согласился остаться на горячую пору нереста карпов, и я радовался, что успею осуществить операцию «Взрыв», хотя и придется повозиться с писанием.
На другой день, отдыхая от писанины (коготки ужасно болели!), я осмотрел нерестовые пруды. Температура воздуха неуклонно повышалась: скоро наступит время, когда карп начнет метать икру.
Я обошел не все пруды, их более двух десятков, и все похожи друг на друга, как мышата. Воду в них еще не напустили, и можно было ходить по дну, заросшему мягкой травкой, которая называется лисохвостом. Должен сказать, что название выбрано на редкость удачно: у жены профессора была горжетка из лисьего хвоста, на которую я как-то улегся спать (это было одной из причин обострения наших отношений с профессоршей), и я уверяю, что трава значительно нежнее лисьего хвоста.