Страница 59 из 121
— Да еще ходить с маленькой под вистующего… — засмеялся Микола Васильевич.
— Вот сейчас я вижу, ощущаю, — продолжал Ивась, — этот миллиард лет, отделяющий нас от амебы.
— О господи! — рассердился Виктор. — Ты видишь миллиард лет, а что я бью твои черви козырем, этого ты не видишь!
— Вот-вот! Давайте повнимательней! — примирил их историк.
Но когда он ушел, семинаристы возобновили разговор о «высшей силе». Феофан Сало утверждал, что никакого бога нет ни в форме «высшей силы», ни в какой-либо другой, и ссылался на слова Бакунина, что, если бы даже бог был, его следовало бы уничтожить.
Виктор придерживался мнения, что «все-таки что-то там есть». Ивась допытывался у Феофана, откуда взялась вселенная, если нет «высшей силы», но тот только твердил бакунинские слова, считая, что этого достаточно для разрешения проблемы. Дискуссия о боге кончилась ничем, и спорщики перешли в сферу политики.
— Анархия — мать порядка! — кричал Феофан Сало, будучи убежденным анархистом. — Уничтожить все! Оставить голого человека на голой земле! Власть портит человека? Уничтожить власть!
Ивась попробовал доказать, что в основе поведения людей лежит экономика.
— В процессе производства, — пересказывал он слова Маркса, — группы людей вступают в определенные отношения. Надо изменить экономику, тогда изменятся отношения между людьми, а затем и сами люди.
— Ерунда! — снова закричал Феофан. — Начать все развитие человечества заново!
Карабутенко горячился, доказывал, сердился. Виктор усмехался, подпуская шпильки то одному, то другому, потом спросил Феофана:
— Помнишь, как ты остался без двух при восьмерной игре? Почему так получилось?
— Расклад был не в мою пользу.
— Нет, не потому. Ты пошел, не подумав. Так у тебя и в политике: ты же не думаешь, ты только повторяешь чужие мысли.
— А ты буржуй! — вспыхнул Феофан. — У твоего отца лавка была!
Виктора передернуло.
— А чем я виноват, что у отца лавка? Вот так же и ты не виноват, что у тебя голова пустая…
— Подлый петлюровец! — взревел Сало.
— Постойте, что вы? — попробовал утихомирить их Ивась. — Стало быть, экономика влияет, если…
— Уничтожить экономику! — огрызнулся Сало. — Оставить голую землю…
— Вот у его отца уничтожили лавку, а «голый» Виктор остался петлюровцем! — сострил Ивась.
— Кто вам дал право называть меня петлюровцем?! Что я — служил у Петлюры? — рассвирепел Виктор.
— Ну, я пойду, — через минуту сказал Ивась.
Ему молча пожали руку.
15
На лекциях Ивась внимательно слушал, учебники добросовестно штудировал, домашние задания, как обычно входившие в программу, выполнял с превеликой аккуратностью и мечтал о том счастливом времени, когда, закончив семинарию, войдет в класс и сам начнет учить.
А в перерывах между лекциями и после занятий шли диспуты с анархистами, которых развелось в семинарии немало. В этих спорах Ивась оттачивал свои марксистские убеждения и удивлялся, что его противники не могут усвоить таких простых истин, как «бытие определяет сознание», а «производственные отношения формируют психологию человека».
По временам возникала мысль о боге, но он гасил ее понравившейся формулой Бакунина, что если бы бог был, то его следовало бы уничтожить. Он и уничтожал бога в своем сознании, но проблема тем не решалась. Решилась она несколько позже, совершенно неожиданно, в родной Мамаевке.
На рождественские каникулы Ивась ехал домой с большой охотой. В эти дни у Карабутов обычно закалывали борова, и после четырехмесячного питания в столовой, где давали чаще всего жиденькую кашу, мысли будущего педагога направлялись не столько в сторону философии, сколько в сторону гастрономии, а воображение рисовало не только деревенские ландшафты, по которым соскучился наш герой, но и колба́сы, при воспоминании о которых ныло в животе.
В Мамаевке жизнь била ключом. Там расположился штаб 14-й кавдивизии, и по вечерам в «Просвите» устраивались лекции, спектакли, концерты, диспуты. Война кончилась, интервентов прогнали, барона Врангеля сбросили из Крыма в море, и части Красной Армии, ожидая расформирования и перехода на мирное положение, проводили широкую культурно-просветительную работу.
Ивась обрадовался, прочитав афишу об антирелигиозном диспуте, назначенном на 7 января 1921 года в театре «Просвиты». Может быть, он хоть там разрешит наконец мучающий его вопрос.
Зал был переполнен. Политкомиссар дивизии, руководивший собранием, поднялся из-за стола и объявил, что местный священник отказался выступать на диспуте.
— А почему же батюшка не пришел? — спросили из зала.
— Батюшка перебрал немного ради праздника, — ответил, усмехнувшись, комиссар. — Сейчас он лежит и не в состоянии защищать религию и бога…
Присутствующие ответили сдержанным смехом.
— Но, — продолжал комиссар, — у нас есть свой «батюшка». — Он кивнул за кулисы, и оттуда вышел загримированный и одетый в рясу человек с красным носом и длинными патлами. — Вот этот товарищ и будет у нас за батюшку…
Тот сложил руки на животе и смиренно поклонился. Люди наградили его аплодисментами и смехом.
Но через несколько минут, когда «поп» принялся ставить перед комиссаром вопросы и парировать его ответы, публика перестала смеяться и уже с напряженным вниманием следила за борьбой этих двоих.
Ударение делалось больше на антицерковную тему, крестьян это интересовало, но для Ивася тут не было ничего нового, и он ждал, когда можно будет обратиться с вопросом.
Наконец комиссар произнес долгожданное:
— У кого будут вопросы?
Ивась, стоявший у сцены опершись на пианино, поднял руку:
— Философы-идеалисты считают, что бог существует в виде «высшей силы», которая создала мир. Если отвергнуть существование «высшей силы», то кто же сотворил мир?
Комиссар с интересом посмотрел на спрашивающего, а в зале зашумели.
— А вы верите, что «высшая сила» существует? — ответил комиссар вопросом.
— Я верю, что ее нет, — сказал Ивась, — но я хочу не верить, а знать, — он повторил с ударением, — знать, что ее нет.
Комиссар молчал, обдумывая ответ, а зал ждал, что он ответит на такой коварный вопрос. Ведь и правда: кто ж тогда сотворил мир, если не бог?
— Вы знаете, — сказал комиссар Ивасю, — что не бог сотворил человека, а человек — бога?
— Знаю.
— Как это может быть? — раздался удивленный возглас из зала.
— Расскажите, как это было, — улыбнулся комиссар Ивасю.
— Предки человека — обезьяноподобные животные. Это доказано наукой, — начал Ивась, чувствуя, как от волнения у него пересыхает во рту и голос становится хриплым. — Животное, скажем лошадь или корова, да и обезьяна, о боге не думает, бога не знает и вопрос о сотворении мира не ставит, — это ясно всем. Стало быть, был же в развитии человека момент, когда у него явилась потребность объяснить целую цепочку явлений, например: почему движется солнце, почему меняется погода, откуда взялся мир. И вот тогда человек, который сам уже создавал некоторые вещи, решил, что есть кто-то, сотворивший природу, мир. Этот «кто-то» похож на человека, только обладает исполинской силой. Сперва было много «богов». «Кто-то посылает нам дождь», — думал первобытный человек и выдумал божка, слепил или вырезал из дерева идола, который дождем ведает. «Кто-то заставляет солнце двигаться, всходить и заходить», — и сотворил бога солнца и нового идола. А потом человек объединил всех богов — пришел к идее единого бога. Я так себе это представляю.
— Прекрасно! — похвалил Ивася комиссар. — А теперь вы, просвещенный человек, не зная, откуда произошел мир, выдумываете «высшую силу», так же как ваши предки выдумывали божков, над которыми вы теперь смеетесь.
— Но кто же все-таки сотворил мир? — развел руками Ивась.
— А если вы скажете, что это сделала «высшая сила», разве что-нибудь добавится к вашим знаниям о сотворении мира? Ведь вы ничего не знаете о самой этой «высшей силе»! «Высшая сила» — это все равно что сказать «неизвестно что». Неизвестно что создало мир.