Страница 48 из 121
— В Чека не поведем, но есть вещи, над которыми смеяться нельзя, — спокойно сказал Хома.
— А где же ваша хваленая свобода совести? — не сдавался Виктор.
— Совесть? Надо иметь совесть, чтобы не смеяться над тем, что для человека свято.
— Да я ничего… — опустил голову Виктор.
Все замолчали. Ивась попросил брошюру домой.
— Вот-вот, — обрадовался Даренко. — Возьми и прочитай! Непременно прочитай.
— Прочитаю, — пообещал Ивась.
Уроки и чтение классиков по гимназической программе почти не оставляли времени для знакомства с политической литературой. К тому же разношерстных книжек на политические темы было великое множество, и, колеблясь, за какую взяться первым делом, Ивась в конце концов не читал почти ничего, ограничиваясь заглавиями и лозунгами на титульных листах, — одни из них призывали «пролетариев всех стран соединяться», другие заверяли, что «в борьбе обретешь ты право свое», третьи утверждали, будто «анархия — мать порядка». Как-то он увидел книжечку Бакунина «Преступление бога» и, хотя считал, что прочесть ее совершенно необходимо, все же так и не прочел. Самому себе он признавался, что причина всему — лень, а другим объяснял, что ему очень некогда. Истина же была в том, что всегда находилось занятие поинтересней, и прежде всего — привычка помечтать. Помечтать о доме или просто понастроить воздушных замков. Над раскрытыми учебниками чудесно мечталось о том, как получить знания без труда, тем более что знания были нужны только для хороших отметок…
Но эту брошюру надо было прочитать.
После ужина он лег и раскрыл книжку. Это было изложение программы РКП(б), написанное рукой талантливого партийного пропагандиста, и Карабутенко, начав читать, уже не мог оторваться.
Мучившие его вопросы разрешались один за другим, ясно, просто, с железной логикой. Увлеченный прочитанным, он лежал, устремив зачарованный взгляд в даль будущего.
Коммунизм!
Как можно стоять в стороне от борьбы за великое грядущее? Человек станет наконец человеком! Не волком, как говорили римляне, не низким существом, помышляющим только о своем желудке, не рабом вещей, не рабом денег, уродующих лучшие человеческие качества. Правда — зачем человеку больше пищи, чем он может съесть? Больше одежды, чем он может износить? Больше денег, чем он может истратить?
И почему человек вынужден трудиться по принуждению, делать не то, к чему он склонен?
Каждому по потребности, от каждого по способностям.
Свободный человек! Свободный от эксплуатации, от материальных забот, от предрассудков.
Общество, где труд не изнуряет, а приносит величайшее удовлетворение! Общество, где люди — братья, где каждый человек — Человек с большой буквы! Общество солнечного счастья!
Карабутенко понял основное: главная цель человечества — коммунизм, остальные проблемы вспомогательные…
Сколько лет он учил историю — древнюю историю, историю средних веков, новую историю, учил исторические факты, а главного — того, что одна социальная формация несет в себе зародыш другой, что одна социальная формация превращается в другую и что социальное развитие неуклонно ведет к коммунистическому обществу, — не знал. Об этом главном молчали и учебники, и преподаватели…
Коммунизм — это счастье человечества, и все надо подчинить достижению этой мечты. А прежде всего необходима диктатура пролетариата, власть рабочих и беднейших крестьян, потому что лишь пролетариат сможет вести народ к коммунизму.
Карабутенко повторял мысленно слова и фразы из брошюры и с удовлетворением думал, как разобьет своих будущих оппонентов.
К Хоме Ивась шел в сильном волнении. Накануне в гимназии состоялось собрание учеников, на котором незнакомый юноша из Екатеринослава рассказывал о задачах Коммунистического союза молодежи и призывал вступать в него. Гимназисты встретили агитатора довольно прохладно, хотя трое старшеклассников — сыновья местных интеллигентов — записались в Союз.
«Запишусь!» — решил Ивась. Он уже готов был поднять руку. Поднять руку и перейти наконец рубеж. Поднять руку и стать свободным, независимым от отца, вступить в ряды борцов за те идеалы, о которых читал в брошюре.
Независимость от родителей! Он вспомнил, как мать плакала летом, когда умерла Лизка. Она всегда плакала как-то особенно, тихо, беззвучно раскрывая рот, и в такие минуты казалась сыну такой беспомощной, такой несчастной, что он готов был пойти на все, только бы успокоить, утешить ее.
И он не поднял руку…
Но если Хома разрешит, он переступит через материнские слезы.
Теперь, в ожидании Хомы, который вернулся лишь поздно вечером, Ивась пытался «просветить» Виктора и восторженно рисовал привлекательную картину коммунистического будущего. Но соответствующей реакции у слушателя не вызвал.
— А у вас в Мамаевке, — ни с того ни с сего спросил Виктор, — бывали случаи, чтобы сосед убивал соседа за межу?
— Какое это имеет отношение к теме? — возмутился Ивась. — Именно чтобы не убивали за межу, и надо бороться за коммунизм.
Виктор засмеялся:
— Погоди! Ну чего ты сразу сердишься? Я тебя спрашиваю: вот тот мужик, который за одну квадратную сажень земли убивает соседа, этот мужик отдаст свое добро, чтобы жить по-коммунистически?
Ивась замялся.
— Скажи честно: отдаст? — настаивал Виктор.
— Надо бороться! Надо перевоспитывать!
— Ха-ха-ха! — захохотал Виктор. — Перевоспитывать! Христос уже тысячу девятьсот семнадцать лет и одиннадцать месяцев перевоспитывает людей в духе любви и братства, советует отдавать ближнему последнюю рубашку… А результат? Убивают за межу, сдирают с ближнего последнюю рубашку, рады этого ближнего в ложке воды утопить. Перевоспитание! Перевоспитание — это разговоры… Никогда человека не перевоспитаешь, потому что человек человеку — волк! Представь на минутку своих соседей — кто из них согласится жить в коммунистическом обществе?
Ивасю пришлось признать, что ни один из мамаевских соседей не отдаст своего имущества в общий котел.
— Это все мечты, фантазии! — закончил Виктор.
— Мечты, но эти мечты станут действительностью! Это — закон. Коммунизм — это очередная и обязательная фаза общественного развития! — не сдавался Карабутенко.
— Фаза, может, и настанет, только люди не смогут в такой фазе жить. Фаза изменится, а человек — нет!
— И все-таки он изменится! — убежденно проговорил Ивась.
— Подождем, может, и изменится, — не скрывая насмешки, согласился Виктор. — Ждали без малого две тысячи лет, подождем и еще… Куда нам спешить…
Ивась замолчал, не в силах разрешить противоречие. Что коммунизм настанет — в этом у него не было никакого сомнения, но человек…
— Ну и агитатор же ты! — издевался Виктор. — Чуть не сделал меня коммунистом!..
— А ты прочитай программу партии! Тогда увидишь! — хмуро бросил Ивась и замолчал.
Наконец пришел Хома и, выслушав брата, категорически возразил против его вступления в Союз.
— Тебе надо учиться.
— А тебе?
— Меня все равно мобилизовали бы… — нашел Хома аргумент.
— А на войну тебя мобилизовали?
— Дураком был…
— Вот и я хочу быть дураком! — закипая, крикнул Ивась.
Хома переменил тактику.
— Вспомни о родителях. Ты думаешь, я их не люблю? Я прошу тебя, не причиняй им боли… Очень прошу…
Понося себя в душе за безволие, Ивась ушел домой.
В декабре уездный ревком объявил мобилизацию военнообязанных и призывал население вступать в отряды добровольцами, чтобы освободить Екатеринослав, захваченный войсками петлюровской Директории. Из Мамаевки пришла целая рота бывших фронтовиков, и Хому на время наступления назначили к ним командиром.
Если бы Ивась вступил в Союз, и он был бы в рядах бойцов. И он получил бы оружие! А дома сказал бы, что его мобилизовали как члена Союза. Как все было бы чудесно! А теперь, когда Хома готовился к бою, Ивась ехал домой на рождественские каникулы, презирая себя за послушание…
6
Первое полугодие 1919 года было наполнено событиями, приносившими юному поборнику коммунизма надежду и радость. Разгром похода Антанты и создание Венгерской советской республики возвещали победу мировой революции. Но вскоре на политическом горизонте собрались тяжелые тучи, а летом деникинские белогвардейские банды захватили Украину и двинулись на Москву.