Страница 91 из 99
Существует мнение, что будто бы грибы, особенно после дождя, вырастают в одну ночь: это несправедливо. Правда, что иногда найдешь молодые грибы там, где вчера их не находил, но они были и остались только незамеченными, потому что мало отделялись от земли, скрывались под листьями или в траве. Самые скороспелые, или скорорастущие, грибы, как, например, березовики и сыроежки, достигают полного развития в три дня, а грибы белые – в неделю и более. Всех медленнее растет дубовик, гриб, впрочем, никуда не годный и даже ядовитый, как я уже сказал.
В урожайные, или грибные, года грибы часто попадаются кучками, семьями, даже растут двойчатками, тройчатками и более. Это я говорю о таких породах грибов, которые обыкновенно растут в одиночку, как то: белые, березовые, осиновые и проч. У меня срисован осиновик, у которого шесть отдельных корней покрыты одною шляпкой. Изобилие грибного семени и земляных соков нередко проявляется в самых странных и уродливых видах. Один раз я нашел сыроежку, из шляпки которой выросла другая сыроежка также со шляпкою; я срисовал эту уродливую редкость. Я также находил не один раз в земле большие куски белогрибного семени – массу, совершенно похожую на корень, величиною даже с человеческую голову.
Порядок появления грибов бывает следующий: как только весною окажутся проталины, то по лесным полянам и вообще по редколесью начнут появляться сморчки – сначала глухие, а потом стройки; они растут даже под снежною корою, где бежит под ней вода; после сморчков следует промежуток времени с месяц, а при засухе и более, в продолжение которого грибов нет никаких. Потом появляются масленики, березовики, сыроежки и осиновики, потом первые слои груздей, подгруздков и белых грибов; потом следуют лисички и шампиньоны; наконец, идут осенние грибы: волжанки, белянки, рыжики и опенки. Весь этот порядок иногда нарушается, но всегда зависит от состояния погоды и атмосферических явлений. К этому должно прибавить, что каждая порода грибов появляется слоями раза два или даже три в продолжение лета и осени, покуда частые и сильные морозы, особенно при засухе, не убьют окончательно грибную растительность. Говоря о каждой породе грибов отдельно, я скажу подробнее о случайных изменениях в произрастании грибов.
Несколько слов о раннем весеннем и позднем осеннем уженье*
В старые годы, то есть в годы молодости и зрелого возраста, я совсем не знал ни раннего весеннего, ни позднего осеннего уженья; под словом позднего я разумею не только сентябрь, но весь октябрь и начало ноября – одним словом, все то время, покуда не покроются крепким льдом пруды и реки. Будучи страстным ружейным охотником, я обыкновенно еще в исходе августа, в самом разгаре окуневого клева, оставлял удочку до будущей весны. Только в моей подмосковной, на берегах речки Вори, которая, будучи подпружена, представляется с первого взгляда порядочной рекою, только на ее живописных берегах я вполне узнал и вполне оценил и раннее весеннее и позднее осеннее уженье. Оценил и ценю их высоко: это одна охота, которой я могу предаваться, потому что недостаток дичи около Москвы, а главное хворость и слабость зрения давно принудили меня оставить ружье, с которым, конечно, ничто сравниться не может.
Недавно я прожил пять лет безвыездно в моей подмосковной, и тут-то уженье получило для меня полное свое развитие. Когда я жил в Оренбургской губернии, то не до уженья было мне весной, во время прилета дичи, и осенью, во время ее отлета; но здесь, в подмосковной, было уже совсем другое дело.
Итак, я хочу сообщить охотникам-рыболовам мои опыты и наблюдения над ранним и поздним уженьем рыбы.
Весною, как только река начинала входить в берега, несмотря на быстроту теченья и мутность воды, сначала без всякой надежды на успех, я начал пробовать удить. Удочку с обыкновенным грузилом в это время и закинуть нельзя: ее будет сносить быстротой теченья и слишком высоко поднимать крючок с насадкой, а потому я употребил грузило, может быть, в десять раз тяжелее обыкновенного и прикрепил его четверти на три от крючка; наплавок поднял очень высоко, так что половина лесы должна была лежать на дне: разумеется, я хорошо знал глубину весенней полой воды. Устроив таким образом удочку, выбрав место, где вода завертывала около берега, насадив большого или малого червяка, что зависело от величины крючка и толщины лесы, я закидывал удочку поперек реки и втыкал удилище в берег, наклонив верхний конец его почти до поверхности воды. Насадка не ложилась сейчас на дно, несмотря на тяжесть грузила; быстротою течения ее сносило и подбивало к берегу; леса вытягивалась в диагональную линию, но грузило, вероятно, по временам касалось дна, крючок же с насадкой беспрестанно мотался, о чем можно было с достоверностью заключить из различных движений и погружений наплавка. Зная, что в это время года рыба (все равно, идет ли она вверх, или скатывается вниз) держится около берегов и ходит низко, и надеясь, что мутность воды на близком расстоянии не помешает рыбе разглядеть червяка, я с терпением ожидал последствий моей попытки. Я просидел часа три на разных местах, и только один раз показалось мне движение наплавка подозрительным, похожим на рыбий клев, да и червяк, когда я вынул удочку, оказался несколько стащенным: то и другое могло происходить от быстрого движения воды и от задевания насадки за берег и дно. На другой день я повторил опыт, прибавив тяжесть грузила, и, к великой моей радости, очень скоро выудил головлика и потом несколько окуней. С этого дня я уже удил постоянно и с успехом, хотя вода продолжала быть мутною и слишком быстрою. Таким образом, я выгадал две или три недели лишнего уженья. По мере как течение реки становилось тише, я убавлял понемногу тяжесть грузила. Четыре года сряду удил я рыбу весною так рано, как никогда прежде не уживал. Самою лучшею насадкою оказался красный навозный червяк, или глиста: на большого червяка брала рыба как-то неверно, вероятно оттого, что неловко было заглатывать большой кусок на ходу, при постоянном его движении; на хлеб же рыба не брала до тех пор, покуда вода не прояснилась. Еще надобно заметить, что в это время клев был не на «местах», то есть не в глубоких омутах, а везде, и предпочтительно на местах мелких, с песчаным дном. Рыба брала всех пород, кроме линей и щук. Почему не брали лини – не знаю, но щуки, вероятно, не брали потому, что в это время года они мечут икру и ходят поверху. В дождливые годы, особенно в прошедший 1857 год, когда от множества вдруг выпадавшего дождя река в продолжение лета три раза наполнялась вровень с берегами, даже выходила из них и, разумеется, текла быстро и была очень мутна, – коротко сказать, во время «паводков», я перестроивал свои удочки по-весеннему (о чем сейчас было рассказано мною) и продолжал удить иногда с большим успехом: особенно брали крупные ерши и язи, которые среди и в конце лета берут очень редко.
Много раз я ловил рыбу удочкой в такой реке, которая вровень с берегами неслась с ужасной быстротой и похожа была на жидкий раствор глины. Без собственных опытов я никому бы не поверил, что в такое время есть возможность выудить какую-нибудь рыбку.
Обращаюсь к осеннему уженью. Я люблю осень даже самую позднюю, но не ту, которую любят все. Я люблю не морозные, красные, почти от утра до вечера ветреные дни; я люблю теплые, серые, тихие и, пожалуй, дождливые дни. Мне противна резкость раздражительного сухого воздуха, а мягкая влажность, даже сырость атмосферы мне приятна; от дождя же, разумеется не проливного, всегда можно защититься неудобопромокаемым платьем, зонтиком, ветвями куста или дерева. В это-то время года я люблю удить: ужу даже с большею горячностью и наслаждением, чем весною. Весна обещает много впереди; это начало теплой погоды, это начало уженья; осенью оно на исходе, каждый день прощаешься с ним надолго, на целые шесть месяцев. Для охотников, любящих осень, хочу я поговорить о ней; я знаю многих из них, сочувствующих мне.