Страница 2 из 34
– Да неужели?
– Представьте себе! К счастью, чаще всего неудавшаяся. Нередко люди кончают с собой из желания удивить других, заставить их терзаться угрызениями совести.
Флешель начал заводиться. Тема настолько его захватила, что он забыл про кофе. Он смотрел вдаль, как пианист, ожидающий, когда на него снизойдет вдохновение.
– В иных случаях бьют тревогу соседи, – продолжал он. – Вот так, совместными усилиями, нам удается спасти примерно одного самоубийцу из десяти. И поверьте, мы возвращаем его издалека.
– Вы дежурите у телефона постоянно?
– Да, двадцать четыре часа в сутки.
– И сколько тут вас?
– Человек пятнадцать.
– Каким образом вы вербуете людей? Флешель улыбнулся, и Лоб почувствовал, что опять задел его за живое.
– Мы никого не вербуем, – возразил ему Флешель. – Приходи, кто хочет. Мы никогда не превратимся в чиновничью контору.
– Вы принимаете первого встречного?
– Тот, кто приходит сюда, уже не первый встречный. Тратить все свое время – значит отдавать самое ценное, что у тебя есть… По крайней мере, мне так кажется.
Его серые глаза подстерегали Лоба. Возможно, они давали понять, что вот он как раз не из тех, кто на это способен…
– Несомненно, я плохо выражаю свои мысли, – сказал Лоб. – Я смотрю на это под особым углом зрения… если угодно, абстрактно. Мне предстоит представить отчет.
– Понятно, – ответил Флешель все с той же скрытой иронией. – И все же трудновато не учитывать эмоций, если желаешь описать нашу деятельность точно и полно.
– Каких именно эмоций?
Флешель прищурился, как если бы старался совладать с приступом боли.
– Не знаю, как и сказать, – наконец ответил он. – Надеюсь, мало-помалу вы определите это сами… Всеми, кто приходит к нам, движет одно и то же. К сожалению, нас устраивает не каждый.
– Почему?
Флешель показал на телефон.
– Из-за него. Тут требуется особый голос… Если кто-нибудь страдает, берут за руку, гладят по голове. Прикосновение приносит облегчение уже само по себе… А вот мы… У нас нет никаких средств воздействия, кроме голоса. Если голос слишком приметный… к примеру, с акцентом… или слишком громкий, или слишком звонкий, слишком индивидуальный… контакта не возникает. Как бы вам объяснить? Они нуждаются в том, чтобы кого-то услышать, но этот «кто-то» не должен быть личностью… Эти люди обращаются к пустоте, к вакууму… По сути дела, они говорят сами с собой, как заключенные… И тюремные стены должны ответить им отзвуками эха… Вы даже себе не представляете, как трудно подыскать подходящие голоса!
Лоб слушал его с явным изумлением. Был ли Флешель маньяком или же он потешался над визитером – новоявленным филантропом, которого направили сюда господа благотворители?
– К каким слоям общества принадлежат ваши коллеги?
– Да к любым.
– Люди пожилые?
– Не обязательно. Но в большинстве случаев пенсионеры… в прошлом учителя, офицеры, инженеры.
– А женщины?
– Нет. Их я избегаю. Они чересчур впечатлительны. Главное – слезно не уговаривать тех, кто решился себя убить. Не придавать их жесту слишком большого значения.
– Как я полагаю, они, ваши коллеги, католики?
– Не все. Здесь не место для проповеди. Нельзя проявить и признака осуждения. Нет и речи об отпущении грехов. Или, скажем, о том, чтобы врачевать душу. Мы не священники, не врачи.
– Но в таком случае я не вижу…
– Это трудно сформулировать. Я и сам толком не знаю…
Флешель аккуратно закрутил крышку-стаканчик на термосе.
– В сущности, – продолжил он, – мы возрождаем право человека на убежище. Тот, кто помышляет о самоубийстве, нигде не чувствует себя дома. Выходит, ему некуда податься. Он оказался изгоем общества. Вот мы как раз и заменяем ему в каком-то смысле общество. Мы не что-то определенное. Никакого ярлыка… Мы существуем – и этим все сказано. К нам взывают, и мы отзываемся. Нам часто поверяют жуткие вещи. Мы выслушиваем как люди, которых ничем и никогда не поразишь. Преступник и тот имеет право на наше внимание. Любое живое существо имеет право на наше внимание. По крайней мере, я так считаю… Извините… Но философия не по моей части.
Он приблизил пламя зажигалки к Лобу, который подносил к губам сигарету, и этот жест старика глубоко тронул его.
– Извиниться должен я, – сказал он. – Я принимал вас за спасателей по линии Красного Креста. Знаете, я воспитывался в Женеве…
– Мадам Нелли мне говорила. В этом нет ничего зазорного.
Флешель снова улыбнулся, как бы выражая сдержанное расположение, и Лоб отметил для себя, что старик и сам не прочь поговорить, совсем как те, кто звонит ему по телефону.
– Верно, я кажусь вам бесчеловечным со своими расспросами, – сказал он. – Ремесло страхового агента, по сути счетовода, не располагает к сердечным излияниям…
– Даже и не представляю, в чем заключается ваша работа, – перебил Флешель.
– А, да просто в составлении сводок по смертности населения, учитывая различные показатели: возраст, пол, профессию, чтобы определить процент страховки. Если можно так выразиться, занимаюсь прогнозированием, но, по мере изменения материальных условий жизни, эти прогнозы устаревают. Поэтому-то и приходится проводить бесконечные опросы в самых разных областях.
– Невесело, – покачал головой Флешель. – Если я правильно вас понял, вы обеспечиваете рентабельность смерти.
– Грубо говоря, да. Но мы не только констатируем факты, мы стремимся осуществлять предварительные, что ли, меры.
– Реклама, – сказал Флешель, – конференции, наглядные пособия… В общем, понятно!… Филантропия – не что иное, как… Ладно, не хочется обижать вас.
Лоб направился к двери, на ходу бросив взгляд на пустынную площадь. У соседнего здания комиссариата тихонько урчал двигатель полицейской машины. Город спал, расцвеченный ночными огнями. Что сейчас с девушкой, которая звонила им? Может быть, завороженно смотрит на лежащий перед ней револьвер или на пузырек с таблетками… Или ждет наступления дня и глядит в это мгновение на пустынную улицу, на пальму напротив окна, умело подсвеченную, словно театральная декорация… Или прислушивается к упрямому биению жизни внутри себя…
Лоб обернулся. Флешель, откинувшись на спинку стула, нога на ногу, мирно курил, и Лобу показалось вдруг, что он виноват в чем-то необъяснимом, чего он никогда не сумеет сформулировать Молча он сделал несколько шагов.
– Нет, – прошептал он наконец, – я не обиделся. Не моя вина, что я не знал всего этого… – Он жестом обвел комнату, телефон, шкаф с картотекой. – Мне повезло, – продолжил он, – у меня обеспеченное существование. Счастлив ли я, это другой вопрос!… Я мог бы жить на свою ренту. Мне хотелось стать полезным.
– Совершенно уверен, что вам удалось это, – вежливо заметил Флешель.
Сунув руки в карманы, Лоб опять зашагал по комнате. С такими людьми, как Флешель – фанатиками своего дела – не спорят. Право на убежище! Слова-то какие! В один прекрасный день ему снова придется отправиться в путь, а одиночество уже подкарауливает у порога. Телефонный звонок пригвоздил его к месту, как выстрел. «Она!» – подумал Лоб.
Флешель не спеша снял трубку.
– Да… Я вас прекрасно слышу… Ах нет, сожалею… Звоните пожарникам… Нет, нет. Повторяю вам, это не по нашей части… Не за что!
Он повесил трубку.
– В чем дело?
– У какой-то дамы кошка вскарабкалась на крышу, и она никак не может ее дозваться. О-о, такое случается с нами сплошь и рядом. Люди путают нас с аварийной службой. К нам обращаются, разыскивая собаку, или проконсультироваться относительно покупки квартиры. Случается, нас принимают за службу советов по любовным проблемам. «Я располнела, а моему жениху нравятся только худые. Что мне делать?»
Флешель рассмеялся и сразу стал заурядным стариком.
– А вы не посылаете их куда подальше? – спросил Лоб.
– Никогда!… Случается, те, кто испытывает в нас нужду, начинают со странных вопросов, прощупывают почву, обеспечивают себе пути к отступлению… Помнится, однажды мне позвонили… Это был мальчик… Он позвонил и сказал, что у него украли водительские права… А на самом деле он был готов совершить глупость… Мы уберегли его от беды в самый последний момент… Флешель посерьезнел.