Страница 29 из 32
Целью Захара было не допустить бомбежки города, и этот «Юнкерс» бомбить его уже не будет. Ведущий отвернул истребитель к другому бомбардировщику и пристроился сзади.
Верхние стрелки других, соседних «бомберов» открыли по нему огонь.
Захар выпустил по ненавистным крестам очередь и прекратил огонь.
Тихон недоумевал: позиция удобная, почему Захар медлит, почему не стреляет?
И тут же раздался голос Захара из приемника:
– Снаряды кончились, иду на таран!
Тихон был поражен. Конечно, о таранах он слышал на политинформациях, читал, но воочию это ему предстояло увидеть впервые. Тактический ход, очень рискованный, мало кто из летчиков выживал после него.
Захар прибавил газу, истребитель стал сближаться с бомбардировщиком. Видимо, воздушный стрелок доложил пилоту, и «Юнкерс» прибавил газу.
Но Захар догнал его и стал своим винтом рубить хвостовое оперение «бомбера».
Немецкий пилот открыл бомболюк и сбросил разом все бомбы.
Захар резко пошел вниз, Тихон – за ним. Нельзя бросить ведущего, тем более что боекомплект у него израсходован, а самолет наверняка поврежден.
– Двадцать второй, мотор трясет, масло на лобовое стекло выбросило. Далеко до аэродрома?
– Доверни вправо двадцать, должен быть по курсу на удалении тридцать.
И голос комэска по приемнику:
– Четвертая пара, почему вы вышли?
– Получил повреждения, иду на аэродром.
До аэродрома Захар дотянул-таки. Он открыл фонарь кабины и высунул голову – через залитое маслом лобовое стекло самолета ничего не было видно. Выпустив шасси, коснулся земли и сразу заглушил мотор.
Тихон пронесся над аэродромом – садиться или возвращаться к месту боя? Бензин еще есть, боекомплект не израсходован, самолет исправен. Если он сядет, не примут ли его решение за трусость? Тем более эскадрилья ведет тяжелый бой, и Захар внес свою лепту.
Тихон дал газ, заложил боевой разворот над аэродромом и направился к месту боя. Прикрытия сзади нет, но бомбардировщик он атакует. А там – будь что будет.
Бомбардировщики приблизились, но их оставалось только три машины. Упорные, сволочи! Вокруг них крутились два «Яка», «Мессеры» с «Яками» дерутся дальше.
Из клубка истребителей вывалился один с дымным шлейфом и пошел вниз. От него отделилась фигура летчика, но Тихону не понять было издалека, чей самолет, наш или немецкий?
Он успел набрать высоту, выполнил разворот и сразу пошел в атаку. Выбрал себе цель – левого ведомого. Сверху, с пологого пикирования, открыл огонь из всех стволов сразу по кабине стрелка. Попадания видел сам – вспышки разрывов на фюзеляже и блистере стрелка.
Снова разворот с набором высоты.
От бомбардировщика, что в центре, к «Яку» потянулись трассирующие очереди. Однако Тихон кинулся в новую атаку – на этот раз сверху, по двигателю. Задымил мотор, и Тихон перенес огонь на кабину пилота. Пора было выводить истребитель из пикирования.
Он потянул ручку на себя, аж в глазах потемнело, и ощутил по истребителю удары снизу – с другого бомбардировщика очередью зацепило. Но самолет слушается рулей, мотор работает, сам цел…
Разворот – и новая атака, на этот раз – по второму двигателю стрельбу открыл. И от этого бомбардировщика полетели куски обшивки, потом резко полыхнул факел огня. «Бомбер» еще летел, а из него уже стали выпрыгивать члены экипажа.
Несколько секунд горящий самолет летел по прямой, потом перешел в крутое пикирование и камнем полетел вниз. Наблюдать за тем, как он врежется в землю, времени не было, надо было помогать товарищам.
Оставшиеся бомбардировщики не выдержали, сбросили бомбы и стали разворачиваться на обратный курс. Из шести четыре сбито, и ни один не смог дойти до цели.
Мимо Тихона пронеслись три «Яка». Стало быть, один наш все-таки сбит.
Тихон пристроился сзади, «мессеры» убрались сопровождать бомбардировщики. Продолжать бой было невозможно, топливо на исходе, да и боекомплекты израсходованы.
Едва он приземлился, на двух истребителях закончилось топливо, моторы остановились на пробеге. Тихон все же вырулил на стоянку.
Только он заглушил мотор и открыл фонарь, сразу поинтересовался у механика:
– Захар цел?
– Цел. И машину восстановим. Винт поменять, прокладки, сальник, да еще пушку, ствол погнут.
Тихон сразу направился в штаб – надо было доложить о таране Захара и о сбитом им самим бомбардировщике. Да и с ведущим встретиться, узнать, как себя чувствует боевой товарищ.
В штабе уже было полно летчиков. Все были оживлены и обсуждали таран – не в каждом полку такие подвиги совершают. И возможность уцелеть после тарана – большая редкость для летчика. Нужен точный расчет, чтобы почти уравнять скорости самолетов. В бою это сложно: пулеметчики бомбардировщиков не дремлют, да и пилоты начинают совершать маневр, чтобы сбросить истребитель с хвоста.
Единственным свидетелем, воочию видевшим момент тарана, оказался Тихон. К нему тут же прилип комиссар и стал выпытывать, что и как произошло, да с подробностями.
– Отличился твой ведущий! Обязательно в армейской многотиражке статью дадим, да с фотографией.
– Хорошо бы про наградной лист не забыть, – ввернул Тихон в словесный поток комиссара.
– Я наверх, в штаб дивизии, доложу, а там уж как начальство решит.
– Так герой Захар-то!
– Не спорю. Завтра собрание соберем, обсудим, воодушевим, так сказать…
Тихон отошел в сторонку – словесной трескотни он не любил. Пусть бы комиссар сам слетал разок для отражения налета, показал бы на своем примере, как воевать надо. А в штабе сидеть много смелости не надо.
Тихон доложил комэску и начальнику штаба о виденном им таране и о сбитом лично им бомбардировщике.
– Наша пехота уже звонила, немецкие потери подтверждают. Так и запишем тебе один сбитый «Юнкерс». Отдыхай.
Тихон нашел Захара в курилке, где его плотно обступили летчики – каждый хотел послушать, примерить ситуацию на себя – смог бы?
После возвращения с боевого задания, когда схлынуло напряжение, навалилась усталость. Тихон побрел в столовую. Он уселся за стол, надеясь поесть спокойно и в тишине, но вокруг только и разговоров было что о таране.
Насытившись, Тихон отправился в казарму – ему хотелось отдохнуть, а то и вздремнуть. После полетов летчиков никакими работами не занимали.
К концу зимы немцев отбросили от столицы на двести – двести пятьдесят километров, и налеты немецких бомбардировщиков на Москву стали редкими.
Гитлер, начиная войну, во многих вопросах просчитался. В частности, в люфтваффе не было бомбардировщиков дальнего действия, и бомбить Москву для немцев стало затруднительно: у фронтовых бомбардировщиков «Юнкерс-88» и «Хейнкель-111» не хватало дальности полета. И с сопровождением истребителями промашка вышла. У Ме-109 не хватало топлива для сопровождения, а двухмоторных Ме-110 было недостаточно, да и заняты они были на Западном фронте – для сопровождения полетов на Англию.
Да еще и погода препятствовала. После морозной и снежной зимы резко потеплело, снег начал таять. Дороги, необходимые для подвоза боеприпасов и топлива к аэродромам, развезло.
Истребительный полк, где служил Тихон, оказался в более выигрышном положении, поскольку располагался на окраине города. Проблем с подвозом топлива и боеприпасов у него не было, и взлетно-посадочная полоса была с твердым покрытием. Правда, воды от таявшего снега на ней было много, и при разбеге самолета из-под шасси поднимались фонтаны брызг, как у катера.
Однако весенняя погода принесла с собой и неудобства. На земле тепло, многие из пилотов уже сняли куртки и шапки, а летать пока приходилось в меховых комбинезонах. Вроде бы мелочь, но когда в кабине истребителя сидишь в состоянии готовности номер один, не один раз вспотеешь.
Истребители в разведывательные полеты направлять стали. Вроде бы дело фронтовой авиации, но самолетов не хватало, и со многих полевых аэродромов взлететь было невозможно.
Однако ограниченная дальность полета не позволяла забраться на истребителе далеко в немецкий тыл. Полчаса лету до передовой, столько же занимал обратный путь, вот и выходило – над оккупированной территорией можно было летать максимум полчаса. Если же завязывался воздушный бой, шансов вернуться было мало, и потому приземлялись без горючего на любой мало-мальски подходящей площадке.