Страница 27 из 32
Но понемногу машина приблизилась и остановилась в полусотне метров от немцев. За кабиной стояли два солдата с винтовками, из кабины лихо выскочил офицер:
– Всем стоять, оружие на землю!
Тихона сразу обдала волна радости – свои! Он на своей земле!
Немцы подняли раненого, поддерживая его под руки.
Бойцы выпрыгнули из кузова, подошли к ним и забрали пистолеты.
До этой минуты Тихон стоял в лесу, сжимая в руке пистолет. Теперь же, сунув его в кобуру, он шагнул из-за деревьев:
– Бойцы, не стреляйте, я свой!
– Подними руки и шагай сюда, посмотрим, какой ты свой!
Как только Тихон подошел, у него отобрали оружие.
– Всем в кузов!
Бойцы помогли раненому немцу подняться в кузов грузовика. Когда забрались все, они встали возле кабины по углам кузова, держа винтовки наперевес. Пилоты сидят, и Тихон с ними.
Грузовик побуксовал в снегу, развернулся и поехал назад.
Километра через три-четыре он остановился в селе, у кирпичного дома – до войны в таких располагался сельсовет или правление колхоза. Пленных завели внутрь.
– А, поймали субчиков! Шлепнуть бы их сразу на месте! – сказал лейтенант, сидящий за столом.
– Как «шлепнуть»?! Я свой, истребитель! Сбит был в бою, вот мои документы! – Тихон достал удостоверение и протянул его лейтенанту.
Лейтенант изучил документ, но возвращать его Тихону не торопился.
– Как я понимаю, они немцы? Как же ты в их компании оказался?
– Я бомбардировщик сбил, его экипаж с парашютами выпрыгнул. Потом меня немецкий истребитель сбил. Опустился на парашюте, шел пешком через поле, лес. На грейдере немцев встретил, одного из них ранил в ногу.
– Складно врешь, морда фашистская! Сунцов, перевяжи немцу ногу, и всех в камеру.
– Что, и нашего тоже?
– У нас что, две камеры? Он пока не наш, задержанный. Приедет из НКВД начальник – разберется.
– Товарищ лейтенант, свяжитесь с полком, пусть за мной приедут.
– Надо будет – свяжемся.
И тут Тихон взбунтовался:
– Меня, «сталинского сокола», – к немцам? Я их самолет сбил, летчиков в плен взял – и меня к немцам?! Нет такого в Уставе караульной службы!
Сам Устав писался еще до войны, и о немцах там слова не было. Да и не держал Тихон его в руках никогда в жизни. Но он предполагал, что есть какие-то положения, внутренние инструкции о содержании задержанных.
Тихон был напорист, чувствовал за собой правду, и лейтенант задумался. А если задержанный в самом деле немецкий самолет сбил и его экипаж в плен взял? Нехорошо получится, можно от начальства по шапке схлопотать, а то и на фронт загреметь – взводным. А о том, сколько дней взводный в окопе живет, лейтенант знал.
– Ладно. Сунцов! Определи его в карцер!
И Тихону:
– Помещение холодное, но отдельное.
Тихон надеялся, что замерзнуть в теплом комбинезоне он не успеет – или из полка приедут его выручать, или начальник лейтенанта появится. Однако, когда Сунцов запирал его в карцере, похожем на узкий пенал, все же попросил:
– Горячего чаю не принесешь? Замерз я что-то…
– Не положено.
– Я за тебя чуть не погиб, а ты чаю жалеешь? Дрянь ты человек, Сунцов.
Ефрейтор загремел ключами.
Тихон присел на пол в углу – даже топчана нет, чтобы прилечь.
За окном рассвело. Утро было хмурым, с низкими облаками, предвещавшими снег. Стало быть, полетов сегодня не будет. А впрочем, он уже «безлошадный», что ему до погоды?
Часа через два загремели ключи, отворилась дверь. На пороге стоял Сунцов:
– Выходи.
Тихона вместе с немцами погрузили в грузовик, и, пустив клуб дыма и пара из выхлопной трубы, «полуторка» тронулась.
Однако только они выехали из села, как навстречу им попалась черная «эмка». Проскочила, резко затормозила, развернулась в два приема и устремилась вдогонку. Обогнав, остановилась посередине узкой дороги.
Грузовику некуда было деваться, и он тоже встал. Из кабины «полуторки» выбрался на подножку старшина:
– Освободи дорогу!
Но из «эмки» вышли двое командиров. Тихон их не видел, поскольку сидел на дне грузовика, вместе с немцами – под прицелом винтовок двух конвойных.
– Ты как с командиром разговариваешь, старшина? Ко мне!
Голос был грозный, и Тихон узнал своего комэска. Все же лейтенант дозвонился в полк… Наверняка интересовался, не их ли пилот сбит. Погода нелетная, их летчик задержан, вот комэск с одним из старших штурманов и поехал. Штурман по званию капитан, мужик боевой, для поддержки – самое то.
Старшина спрыгнул с подножки грузовика и бегом к командиру. Взводный на черной «эмке» ездить не будет. Раз приказывает – значит, имеет на то право.
– Куда едем, что везем?
– Конвой в Дмитров! – вытянулся старшина.
– Документы!
– Не положено, только представителю войск по охране тыла или НКВД.
– Мы своего сбитого летчика ищем. Передали, он у вас в кутузке сидит. Нехорошо! Герой, а его за решетку!
– Мое дело маленькое, – начал понемногу «сдуваться» старшина, – мне приказали – я исполняю.
Раздался скрип снега под сапогами, затем над бортом кузова возникло лицо Смирнова:
– Федоров! А мы тебя обыскались уже! Ты что с немцами сидишь?
– Я их сбил, в плен взял, а они… – Тихон не договорил.
– Старшина! – гаркнул Смирнов. – Это что же такое творится? Он их самолет сбил, летчиков в плен взял, – а его под конвоем?!
Комэск явно нагнетал обстановку, затеял спектакль, но старшина молчал. Пусть начальство друг с другом разбирается, а его дело маленькое.
– Федоров, вылезай! – скомандовал Смирнов. – С нами в полк поедешь.
– Не имеете права! – Старшина от злости и негодования покраснел и сглупил – схватился за кобуру.
– Ты, крыса тыловая! – пришел в ярость Смирнов. – На меня, красного командира, «сталинского сокола», – с оружием?! Капитан Кравцов, вы видели?
Штурман важно кивнул – он давно понял, что Смирнов валяет дурака.
Старшина растерялся. Если два боевых офицера напишут рапорт, поверят им. В лучшем случае – фронт, в худшем – его самого поведут под конвоем.
– Я случайно…
– Случайно за оружие схватился? – Смирнов повысил голос, а потом протянул руку: – Документы на Федорова!
Старшина достал пакет, нашел удостоверение Федорова и отдал.
Тихон поднялся, собираясь перебраться через борт и спрыгнуть на землю, но один из конвойных поднял винтовку – штык ее едва ли не касался Тихона.
– Сидеть, не то застрелю! Имею право при исполнении!
Ситуация накалялась с каждой секундой.
Разрядил ее капитан Кравцов. Он отозвал Смирнова в сторону, призвал старшину:
– Ты говорил – в Дмитров едешь?
– Так точно.
– Отлично! Нам по пути. Мы за вами поедем, там и разберемся.
Грузовик тронулся и поехал впереди, черная «эмка» – за ним.
Немцы таращили глаза на Тихона и ничего не могли понять. У них пилота могли взять под стражу за трусость в бою, а дальше – трибунал. Но так этот летчик их сбил, что непросто и весьма рискованно.
А Тихон разглядывал пленных. Пилот – лет сорока, с жестким и надменным лицом. Из-под приоткрытой «молнии» на шее виден Железный крест, наверное, заслужил за бомбежки городов. Но сейчас Тихон поймал себя на том, что злобы и ненависти к пленным он не испытывал. Должен был – они Захара сбили, а вот не было…
Через час они добрались до города. Старшина уже известным ему маршрутом доехал до здания НКВД. Выпрыгнув из кабины, он подошел к «эмке»:
– Товарищ командир! Отдайте документы на задержанного, мне по описи сдать надо.
Смирнов нехотя вернул ему удостоверение Ти-хона.
Видимо, старшина умолчал в райотделе об инциденте на дороге. Оружия никто не применял, мордобоя не было, и задержанный пилот не пытался покинуть кузов грузовика. А что поговорили на повышенных тонах, так слова к делу не пришьешь. И какой вес имеют слова старшины против слов двух командиров?
Конвой завел пленных и Тихона в здание. Комэск и штурман выкурили по папиросе и тоже зашли. После препирательств с дежурным они прошли к заместителю начальника: