Очертя сердце

Ева отстранилась от Лепра и на цыпочках сделала несколько шагов.

— Его задушили, — сказала она. Голос странно прозвучал в тишине.

— Он мертв, — добавила она.

Мгновение они оставались так — неподвижные, безмолвные.

— Уйдем, — заговорил Лепра. — Если нас здесь застанут…

— Подожди, — возразила Ева. — Запри дверь. Покусывая большой палец, она разглядывала стол.

— Знать бы, почему его убили, — прошептала она. — Может, это совпадение. Но мне что-то не верится.

Она решительно обошла тело и стала открывать один за другим ящики стола, тщательно их обшаривая. Потом подошла к книжным полкам, нашла на одной из них несколько пластинок, прочитала наклейки.

— Ничего? — спросил Лепра.

— Ничего. Но вряд ли он прятал бы улики здесь.

— А где же? У себя дома?

— Конечно.

Она присела на подлокотник кресла.

— Завтра сюда явится полиция, — сказала она. — Все опечатают… в его квартире тоже… Тогда будет поздно… надо пойти туда сейчас… Который час на твоих?

— Четверть одиннадцатого.

— Если нам повезет!…

Она покачнулась, оперлась о край стола.

— Ладно, — проговорила она, — сейчас не время падать в обморок!…

Она опустилась на колени перед трупом, кончиками пальцев обыскала его карманы.

— Помочь тебе?

— Нет… Молчи… Если ты будешь молчать, может, я справлюсь.

Связка ключей оказалась в кармане брюк. Ева вытащила их короткими рывками, протянула руку Лепра. Встать без его помощи она не могла.

— Возьми их, — выдохнула она.

Он довел ее до кресла, и она рухнула в него, закрыв глаза.

— Все в порядке, — наконец прошептала она. — Но грабить покойника так гнусно.

Она встала, опираясь на подлокотники, и посмотрела на убитого.

— Бедняга! Дорого же обходится дружба с Морисом!… Она вышла, пятясь, следом за Лепра, потом медленно закрыла дверь. Они на цыпочках спустились по лестнице, перешли на другую сторону улицы и, только оказавшись на бульваре, замедлили шаги. Ева тяжело повисла на руке Лепра.

— Это недалеко, — сказала она. — Улица Сент-Огюстен. На третьем этаже. Я там часто бывала с мужем. Дай мне сигарету. Я буду смахивать на уличную девку. Тем хуже.

Дав ей прикурить из своих ладоней, он увидел на скулах Евы крохотные веснушки, проглядывавшие сквозь румяна. Но у него не было желания ее поцеловать. Она снова взяла его под руку.

— Кому было выгодно его убивать? — спросила она. — Он оставался последним из тех, кого мы подозревали.

— Сам не понимаю. После его смерти никто нам не прояснит эту историю с пластинками.

— Может, мы ошибаемся. И убили его по причинам, которых мы не знаем. А пластинки мы найдем у него дома.

Они разговаривали машинально, чтобы нарушить зловещее уличное безмолвие, заглушить страх в душе. Но страх звенел в их голосах, ощущался и в нетвердой походке. Они шли как пьяные. Ева протянула Лепра недокуренную сигарету.

— Докури. Меня от нее мутит… Ключи у тебя?

— Да.

— Это последний дом, угловой.

Они обошли дом, осмотрелись вокруг, повернули назад. Комната консьержки была освещена, в ней никого не было. Видна была открытая дверь, очевидно ведущая в кухню.

— Я пройду первым, — сказал Лепра.

Он, не таясь, вошел, пересек прямоугольник света, лежавший на плитах подъезда. Потом сделал знак Еве. Она присоединилась к нему.

— В самой глубине, — прошептала Ева. Пошарив в темноте ногой, Лепра нащупал ступени.

— Это на третьем, — заговорила Ева. — На каждом этаже только по одной квартире.

На площадке третьего этажа Лепра щелкнул зажигалкой.

— Попробуй плоский ключ, — сказала Ева.

Дверь сразу же открылась. Они бесшумно затворили ее, и Ева повернула выключатель. На стенах вспыхнули бра из кованого железа.

— Под нами люди, — сказала Ева. — Нельзя, чтобы они нас услышали.

Она сняла туфли. Лепра тоже разулся, потом посмотрел на часы.

— Скоро одиннадцать, — заметил он.

Ева вытянула руку вперед.

— Кабинет там, — сказала она.

Они прошли через просторную гостиную, увидели в большом венецианском зеркале свои движущиеся отражения. Лепра натолкнулся на столик, осыпались лепестки роз. Свет от ламп, горевших в прихожей, сюда уже почти не проникал. Ева пошарила вокруг.

— Это здесь, — сказала она. — Надеюсь, что ставни закрыты.

Она проскользнула в соседнюю комнату. Скрипнула половица, за ней другая.

— Можешь войти.

Лепра вошел. Настольная лампа рисовала светлый круг на огромном столе в старинном стиле. Освещенное боковым светом лицо Евы казалось маской.

— Займись полками, — сказала она. — Я проверю ящики стола.

Они бесшумно принялись за работу. Лепра перебирал книги. Ева рылась в бумагах.

— Здесь ничего, — сказал Лепра.

— Здесь тоже.

Он занялся тумбой, в которой стояли пластинки: Стравинский, Шостакович, Гершвин, Бела Барток… При свете лампы он читал наклейки, наклоняя каждую пластинку, чтобы рассмотреть звуковую канавку. Пластинки Фожера отличались узкой бороздкой — их было легко узнать.

— Мы ведь даже не представляем, чего мы ищем, — заметил Лепра. — Может, твой муж оставил письма.

— Мы бы их нашли, — возразила Ева.

— Может, Мелио арендовал сейф.

— Сомневаюсь!

Ева оглядела кабинет.

— Система.

И снова Лепра принялся разглядывать каждую пластинку.

— На проигрывателе пластинка, — сказала Ева. Лепра наклонил пластинку, рассмотрел ее сбоку.

— Ну и что? — шепнула Ева.

— Может, и она.

— Наклейку проверил?

— Наклейки нет. Ева поколебалась.

— Чем мы рискуем? — наконец произнесла она.

Она вновь положила пластинку на проигрыватель и включила контакт.

— Ты сошла с ума!

— Молчи!

Она на коленях возилась с проигрывателем. Кончиком пальца коснулась иглы, вызвав в микрофоне отзвук, который она постаралась приглушить. Потом опустила звукосниматель на пластинку, пластинка зашуршала… Они узнали голос Флоранс, такой слабый, что он казался далеким, нереальным. Голова к голове, склонившись над пластинкой, они слушали песню, они ждали того голоса… Но нет, голоса не будет. Это невозможно, ведь, когда Флоранс записывала «Очертя сердце», Фожера уже не было в живых. Слова, произносимые Флоранс, пронзали душу… Они были обращены только к ним двоим, словно Фожер мог угадать, что однажды вот так вдвоем, бок о бок, с бьющимся сердцем, они будут вслушиваться в эту полузадушенную музыку, повествующую об их преступлении. Лепра почувствовал, как что-то обожгло ему руку. Ева плакала. Он хотел прижать ее к себе. Она тихонько его оттолкнула. Песня шла к концу… Последний припев… Пластинка, щелкнув, остановилась. Они продолжали вслушиваться.

На безлюдной улице притормозила машина, хлопнули дверцы. Лепра выключил проигрыватель и выпрямился. Он провел ладонями по щекам, словно для того, чтобы согнать бледность. На тротуаре разговаривали люди. Лязгнула дверная пружина, в подъезде голоса загудели отчетливей. Говоривших было по крайней мере трое. Ева побежала в прихожую и погасила свет. Лепра хотел было погасить и настольную лампу, но ему не хватило мужества остаться в темноте. Кто-то на лестнице рассмеялся. Голоса поднимались все выше. Теперь они звучали совсем близко. На пороге кабинета показался силуэт Евы.

— Тсс!

Люди прошли по площадке.

— До чего же он уморительный, — произнес голос.

— А она, когда опрокидывает бутылку…

Слова стали невнятными. Кто-то споткнулся о ступеньку.

— Сегодня суббота, — шепнула Ева. — Они возвращаются из театра.

Шаги раздались над их головой. Послышался глухой шум запираемой двери. Лепра прислонился к книжной полке.

— Мы могли с ними встретиться, — сказал он, и ему почудилось, будто это говорит не он, а кто-то другой.

Они еще выждали.

— Ты уверен, что машина уехала? — спросила Ева.

— Я не обратил внимания.

— Продолжим! Столовая рядом.

Лепра покорно двинулся за ней, но у него не было сил продолжать обыск. Он был уже за пределами страха, усталости, отвращения. Он страстно мечтал об одном — чтобы эта ночь наконец кончилась. Ева зажгла люстру. Она быстро открывала ящики. Взглянет, закроет, возьмется за следующий.