Страница 12 из 61
На Северный флот прибыло много женщин-добровольцев, которые самоотверженно трудились в госпитале. А ведь на каждую медсестру в среднем приходилось до 50 раненых. Они носили и мыли подопечных, чинили белье, разгружали баржи с углем, и всегда могли найти для больных ласковое слово. Эти женщины писали за раненных письма домой, безропотно, совсем по-домашнему выслушивали потоки жалоб и житейских историй, старались выполнять большие и маленькие просьбы.
С начала войны главным хирургом на Северный флот был зачислен Д.А.Арапов, известный в то время хирург из НИИ им. Склифосовского, сколотивший и обучивший команду первоклассных врачей. Лечащим врачом Фрейзера стал хирург Лунц Сергей Витольдович - уже пожилой человек в старомодном пенсне. Внимательно осмотрев раны на руке американца, тот только молчаливо покачал головой, профессионально ощупав предплечье.
У Майкла от боли даже слезы на глазах выступили. До него сразу же дошло - что-то не так!
Через час за ним пришли и пригласили в операционную.
- Вы хорошо понимаете по-русски? - спросил сквозь маску на лице Сергей Витольдович.
- Понимаю..., говорю плохо!
- У вас в ране что-то осталось, именно поэтому она не заживает, как должно. Не думаю, что нужно пользоваться наркозом - и вредно, да и надобности особой нет! Потерпите?
И как не согласиться, даже если сердце вдруг забилось где-то в животе?
- Мы вам дадим спирту, голубчик! Лучшая анестезия, скажу я вам! Раньше больного вместо наркоза просто били по затылку деревянным молотком, а мы затуманим ваш рассудок солидной дозой, вы ничего и не почувствуете.
Майкл только криво усмехнулся, заслышав эти заверения. Но когда медсестра дала ему стакан спирта и посоветовала выпить его залпом - он понял, что слова доктора не были пустой попыткой успокоить больного. Жесткая как наждак жидкость так ободрала горло, что он ещё с минуту не мог закрыть рот, судорожно глотая воздух. Слезы изумления посыпались из глаз, а желудок загорелся адским пламенем, и пока он справлялся со всем этими сюрпризами, Сергей Витольдович что-то быстро разворошил в его плече, и в подставленный медсестрой лоток выпала окровавленная пуля.
- Вас что, очередью расстреливали? - спросил доктор своего застонавшего от мгновенной боли пациента.
- Да... "мессер"... парашют... океан!
- Вам ещё повезло, голубчик, что вы упали в морскую воду. Просолившись словно селедка, заодно и продезинфицировали раны. Плечо, как решето... к счастью, кость не задета!
Слово "решето" Фрейзеру было не понятно, но оно так походило по смыслу на крепкое словечко, говорившее, что дело - дрянь, что он решил пополнить им свой словарь ругательств.
И действительно, после этой неприятной процедуры Майкл быстро пошел на поправку. К нему вернулся аппетит, и хотя кормили в госпитале весьма скромно, он охотно ел и кашу, и тот самый экзотический русский борщ, к которому его приучила Люба.
Вскоре Майкла навестил один из помощников военного атташе полковник Ричард Паунд - довольно молодой человек с невозмутимым лицом профессионального английского дипломата.
Военно-морская британская миссия, возглавляемая контр-адмиралом Д. Майлзом прибыла в Полярный уже 25 июня. Впоследствии её возглавил Беван - старый морской офицер, получивший временное звание контр-адмирала (по должности, как принято в английском флоте). Когда-то он был командиром миноносца, но затем долгие годы провел на военно-дипломатической работе - морским атташе. Война застала его в отставке, занимавшимся сельским хозяйством. Подкреплен Беван был начальником штаба миссии коммандером Дэвисом - человеком энергичным, подводником в прошлом и разведчиком в настоящем.
И скорее всего, особый интерес Паунда к раненному летчику был инициирован именно Дэвисом, имевшим много всяких хитроумных комбинаций в голове. Но пока все выглядело вполне невинно.
- Мы послали запрос в 123 эскадрилью и недавно получили ответ. По заверению вашего командования "спитфайр" лейтенанта Фрейзера исчез с радаров в небе у берегов Ютландии. Как вы можете объяснить ваше появление недалеко от Исландии?
Майкл только пожал плечами - он бы и сам хотел знать ответ на этот вопрос!
- Отказали приборы - летел, сам не зная куда! И, наверное, упал бы в море, как только закончилось горючее, если бы не "мессеры"! Решил хоть умереть не напрасно, утянув за собой, сколько смогу фрицев. Как оказался у русских не помню! После того, как один из "мессеров" расстрелял меня в воздухе, потерял сознание.
Паунд все тщательно записал на лист планшета, и удалился, оставив на тумбочке у кровати шоколад, сигареты, тушенку и апельсины. Настоящее богатство по тем голодным временам.
В любой больнице лежать скучно, а уж в иностранном госпитале, в окружении говорящих на малознакомом языке людей, особенно тоскливо. Правда, были в этом томительном существовании и свои маленькие радости.
Несмотря на обычно хмурую погоду, в тот день серо-багровые облака рассвета вдруг прорезало солнце, украсив их палату веселыми пятнами солнечного света. Между рядами коек бродила девочка лет пяти - клетчатое платьице, почти скрытое большим серым фартучком с карманами и изрядно замызганная тряпичная кукла в руках. Туго заплетенные тоненькие косички, смешно поднимаясь, заканчивались маленькими бантиками из бинтов. Нежное аккуратное личико поражало взрослой задумчивостью. Девочка приходила в госпиталь вместе с матерью - санитаркой Дуняшей, которая не могла её ни с кем оставить.
В первые дни войны было эвакуировано почти все гражданское население Полярного - неработающие женщины, дети и старики. В городе находились только военные, жены некоторых офицеров и врачи. Но Дуняша не уехала, оставшись при госпитале - родственников у неё не было, муж воевал на подлодке, поэтому для Маши сделали исключение.
Девочка остановилась у кровати Майкла, серьезно рассматривая незнакомца большими серыми глазами. У Фрейзера губы растянулись в улыбке. Малышка была чуть младше его дочери, и у него горькой нежностью защемило сердце. Увы, его дети росли, практически не зная отца!
- Маша!- с трудом справился он с необычным словом, подзывая ребенка.
Девочка робко приблизилась, и Майкл достал из тумбочки апельсин. Глаза ребенка удивленно и восхищенно округлились при виде оранжевого плода. Она села на край его кровати и, положив на одеяло куклу, занялась подарком. Совместно они очистили апельсин, и тонкий цитрусовый аромат поплыл по палате, перебивая запахи хлорки и лекарств.
Маша задумчиво и увлеченно не столько ела, сколько разглядывала, что ест. И в этом незамысловатом действе было такое количество истинно женской сосредоточенности на всякой ерунде, что у Майкла растаяло умилением сердце. Какое это все-таки чудо жизнь, и как мало нужно человеку, чтобы почувствовать себя умиротворенным! Вполне достаточно солнечного денька и маленького ангела, перепачканного апельсиновым соком.
- Ой, Машка,- прибежала на запах её испуганная мать,- я ведь предупреждала, чтобы ты ничего не брала у больных!
Девочка моментально спрыгнула с кровати, виновато спрятав апельсиновую кожуру за спиной. Майкл огорчился, но у него не хватало словарного запаса русских слов, чтобы защитить ребенка.
На помощь пришел пожилой мужчина с соседней кровати. У него было что-то с легкими, и он часто не давал спать всей палате надрывным тяжелым кашлем.
- Успокойся, Дуняша, не обижай девчонку! Нам ведь только в радость её угостить - дома-то свои дочери остались. Эй, англичанин, у тебя есть дочь?
- Да, - с готовностью закивал головой Майкл,- да, дочь..., Мэйбл!
- Вот видишь, у него Мебль! Вот, прости Господи, назвали же ребенка! Ещё бы комодом окрестили! Не ругай Маню - пусть ест дитенок..., радуется!
С тех пор Маша часто приходила к кровати англичанина. Вскарабкиваясь, усаживалась рядом и показывала ему свои игрушки и книжки, лопоча о своих детских делах, а улыбающийся Майкл подкармливал малышку сбереженными после визитов Паунда лакомствами.