Страница 10 из 16
Сапер возился долго. Потом поднялся с колен, держа в руке деревянную коробку. Это была немецкая мина с нажимным взрывателем. Благодаря внимательности дозорного взрыва удалось избежать.
Однако диверсанты оказались опытными, перехитрили их. Про свежий гравий они знали и поставили первую мину типично, так, что ее можно было легко обнаружить. Ее и обнаружили. А вот в десятке метров от нее поставили вторую, тщательно замаскированную. Осторожно сняли верхний слой гравия, отложили его в сторону, а после установки мины присыпали ее этим замазученным гравием, и внешне закладка ничем не отличалась от окружающего фона. И мину установили из новых, со взрывателем, имеющим кратность. Диверсант мог сам установить цифры – от одной до десяти. Один поезд или вагон мог проехать благополучно, другой… Поставил диверсант, скажем, семерку – вот седьмой вагон и подрывался. Тут уж никакая контрольная платформа не выручала.
В дальнейшем мины с взрывателем кратности применялись и в морском деле. По знакомому фарватеру шли суда – одно, второе, седьмое… А под восьмым – взрыв.
После удачного разминирования все расслабились, да еще сумерки в ночь перешли, и видимость резко ухудшилась. Кроме того, убитые диверсанты были бывшие русские, военнопленные, завербованные немцами. А руководитель группы, эстонец, уцелел. Он сам в свое время пришел к немцам, потому что яро ненавидел Советы. Диверсантом он был опытным, прошедшим не одну заброску в тыл и совершившим не одну акцию. Потерей своей группы он не был огорчен. Это было даже лучше, НКВД сочло, что группа уничтожена.
Эстонец был жесток, очень хитер и предприимчив. Он-то и заложил первую мину-обманку, придумав поставить рядом тщательно замаскированную, с взрывателем кратности.
И вот теперь он сидел в лесу в двух сотнях метров и наблюдал. Он понимал, что рискует, но сам хотел полюбоваться на дело рук своих, доложить высшему руководству об успехе. Успешная акция – это награды, премия. А он хотел купить домик с большим участком земли, чтобы после войны стать помещиком, поскольку в победе немецких войск он не сомневался. Немцы уже заняли значительную часть европейской территории СССР, кто их сможет остановить?
Вот и сейчас он сам видел, как русские нашли и обезвредили первую мину. Но он ждал продолжения, он вожделел кровавого спектакля. Короткий состав тронется, контрольная платформа минует мину спокойно, а под паровозом она взорвется – он сам ставил цифру «4» на взрывателе. Мина с таким взрывателем использовалась диверсантом впервые, и он не был уверен в результате, хотел увидеть все сам.
Паровоз тронулся без гудка, без прожектора, при подслеповатых фарах.
Диверсант знал место закладки. Вот по рельсам прошла платформа с запасными рельсами и шпалами – с дозорным впереди.
Эстонец затаил дыхание. Паровоз – отличная цель, русские их много потеряли при отступлении, да и самолеты люфтваффе в первую очередь целились по ним. Встанет паровоз – обездвижится состав, и тогда делай с ним что угодно.
Взрыв прозвучал неожиданно и для паровозников, и для самого диверсанта. Под второй ведущей парой колес, прямо под серединой котла сверкнуло, раздался грохот. Контрольная платформа, абсолютно неповрежденная, прокатилась по инерции несколько метров вперед и остановилась. Паровоз же, буквально разорванный пополам по котлу на уровне песочницы, завалился одной стороной набок, но не упал. Из разорванного котла вырвалось облако пара, потоками хлынул кипяток.
Бригаде еще повезло. Сработай мина под следующей, третьей, парой колес, разбило бы топку и пар с кипятком хлынули бы в будку.
Взрывом бригаду оглушило. Василия немного контузило – мина была с его стороны. Из ушей помощника текла кровь.
Теплушка на рельсах устояла, ведь состав только тронулся и шел со скоростью пешехода.
– Это что было? – прокричал Виктор.
– Откуда мне знать? Взрыв!
Никто не понял сначала – снаряд ли прилетел издалека, бомба упала? Про мину и не подумали, ведь впереди паровоза неповрежденной прошла платформа.
Из кабины паровоза выбрались через левую дверь. Паровоз имел правый наклон, и люди опасались, что он может в любой момент рухнуть и придавить их.
Даже в темноте Сергей, разглядев паровоз, ужаснулся. Железо котла было разорвано пополам, как кости, торчали трубы, журчала вода. Рама, мощная и крепкая, была скручена взрывом, как конфетный фантик. Было понятно – паровозу конец, никаким ремонтом его не восстановить! И счастье, что сами уцелели.
Сергею стало обидно. Контрольная платформа цела, теплушка – тоже. Тендер и тот цел! А паровоз в утиль. Да еще и путь загородил. Теперь его или саперам подрывать, или другим паровозом под откос сталкивать. У него едва слезы из глаз не потекли. Он сжился с паровозом, как с живым существом, сколько лет на «Эрке» отработал. И вот теперь «безлошадный». Конечно, он будет числиться в бронепоезде, вполне вероятно, в боевой части. Но кем? Подносчиком снарядов? Военным специальностям он не обучен, стрелять только из винтовки умеет. К тому же машинисты в дивизионе бронепоездов, как и на гражданке, пользовались уважением. Все эти мысли вихрем пронеслись у него в голове.
Виктор подошел, обнял.
– Не печалься. Главное – сами живы. А железяку тебе другую дадут.
– Сам ты железяка! – Сергей двинул плечом, сбрасывая руку Виктора. – Я с этим паровозом столько дней и ночей провел, проехал… – Сергей не закончил фразу. Для него потерять паровоз – как друга закадычного. Но разве Виктор поймет? Он кочегаром без году неделя, для него паровоз – тяжелая и грязная работа, не более.
Сергей стоял в растерянности. К нему подошел командир отделения ремонтников-путейцев, сержант Рябоконь.
– Да ты не убивайся так, механик. Понимаю, жалко машину. Там война идет, люди тысячами гибнут. А машинку новую дадут, еще краше будет.
– Такой уже не будет. Я на этой каждый винтик знал.
– Я на «чугунке» двадцать лет, сочувствую. А сейчас что делать будем? Миной этой в бронепоезд метили, считай, ты удар на себя принял, важную боевую часть для страны сохранил.
– Что делать? – в растерянности повторил Сергей. – Наверное, к Горбачеву идти. Туда бронепоезд прийти должен, мы путь проверить должны были.
– Пока мы назад не вернулись, бепо в нашу сторону не выпустят, ждать будут.
– Мы километров на двадцать отъехали. Пешком к утру вернемся, – сообразил Виктор.
– М-да, верно.
Неожиданно Рябоконь хлопнул себя по лбу:
– Нас же пятнадцать человек – вместе с паровозной бригадой!
– И что?
– Будем толкать теплушку, тут с километр ровного пути. Потом легкий уклон пойдет, но он длинный, километров пять. Как ветер проскочим, все легче.
Они посомневались: ну а какой выход? Только пешком.
Отцепив теплушку от тендера, уперлись в нее плечами. Понемногу теплушка поехала.
Метров через триста они выбились из сил и остановились передохнуть. А когда отдышались, стали толкать спиной. И то ли привыкли уже, то ли невидимый пока глазу уклон пошел, только толкать стало легче. Парни повеселели, а теплушка тем временем стала набирать ход. Ее уже и толкать перестали, а вагон катится.
По одному по лестнице они забрались в теплушку. Последний уже вскакивал на хорошем ходу, за руки втащили.
Непривычно было: колеса на стыках постукивают, ветерок в распахнутые двери врывается, остужая разгоряченные лица и тела, а ни паровоза, ни мотора нет, впрочем, как и тормозов. Неуправляемая рельсовая торпеда.
Один из ремонтников взял сигнальный рожок – у всех путейцев, стрелочников такие есть – и стал дуть в рожок. Зазевается кто на путях – под вагон попадет. Хоть так оповестить о грозящей опасности можно.
Странно было так ехать, непривычно.
Уклон оказался длиннее, чем говорил Рябоконь. Потом пошла ровная площадка. Вагон проехал по инерции еще немного и встал.
– Тормозные башмаки на рельсы! – приказал Рябоконь, а потом обратился к Сергею: – Кого посылать в Горбачево будем?
– По мне – так хоть все идем.