Страница 4 из 35
— Да вы же совсем больны! — воскликнула она.
— Нет, пустяки… Это все от жары…
— Вы хоть что-нибудь ели сегодня? — Конечно.
Она открыла сумочку и достала несколько ассигнаций. Я резко оттолкнул ее и заперся у себя в комнате. Мне хотелось оскорбить кого-то, ударить. Неужели все уже принимают меня за нищего? Да, конечно! А я скоро и стану нищим. Я ломаюсь, когда мне предлагают деньги, но через несколько дней, если я захочу уберечь свое драгоценное самолюбие, то буду вынужден заложить свою скрипку. Мне за нее дадут, вероятно, двадцать тысяч франков, это позволит мне продержаться недели две. А потом — полный крах. Вот до чего я дошел. И Франк это прекрасно знал, он знал все. Я растянулся на кровати. Припомнил эту нелепую историю во всех подробностях. Там не было явных несуразностей, но выглядела она на редкость ребяческой, хоть я и не мог понять почему. Я видел фотографию этого де Баера. И должен был признать, что мы с ним похожи друг на друга как две капли воды. Впрочем, если Франк месяц назад дал себе труд навести обо мне справки, значит, у него были очень веские причины сделать это. С другой стороны, де Баер, даже не страдая полной потерей памяти, мог вполне вести себя как человек, страдающий неврозом. Я кое-что читал об этом. Люди, забывающие то, что вызывает у них особую тревогу, — случай не такой уж редкий. В общем, каждая отдельная деталь была вполне допустимой. Но вся история в целом звучала фальшиво, в ней чувствовался какой-то обман. Но чем я рисковал? Этот вопрос, словно яд, отравлял мне душу. Ведь никто и не требовал от меня, чтобы я поверил этим бредням. Нанимали мое тело, а не мой ум. Этот ангажемент не так уж отличался от остальных. Вместо того чтобы играть на своей скрипке, я буду играть своими глазами, голосом, руками. Какая разница?
Я смочил голову холодной водой, причесался и взял свой футляр. Мне пора было идти. Машина Франка, как только я появился на тротуаре, тут же ловко отделилась от вытянувшихся в ряд машин. Франк ждал меня. Он следовал за мной до самого «Джамбеу». Я видел его в зале, как обычно, погрузившегося в чтение своей газеты. Мне плохо запомнился этот вечер. Я играл как во сне. Я смотрел на Франка. И думал о нотариусе, который сразу же вызовет полицию. Подлог и использование поддельных документов. Франк спокойно потягивал пиво… Он и вполоборота выглядел таким же массивным и упрямым, как бык. Он уже имел некоторую власть надо мной, благодаря своей невозмутимости, уверенности в себе, тяжеловесности. Я не стал противиться, когда он повел меня ужинать. Он заказал, как я и предполагал, обильный, сытный ужин. Однако ничего еще не было решено. Я пока еще был свободен и стал доказывать ему, чтобы не уронить своего достоинства, что у всей этой комбинации нет ни малейшего шанса на успех.
— Жена, даже после долгой разлуки, — доказывал я, — сразу же узнает своего мужа. Есть альковные тайны, которые не могут быть вам известны. Он улыбнулся и наполнил мой бокал рейнским вином.
— Уже многие годы, — сказал он, — Жильберта и Поль спят в разных спальнях. Жильберте слишком многое пришлось перестрадать. Уверяю вас, ваше возвращение не доставит ей радости. Она будет избегать вас, насколько это возможно.
— И все-таки она заметит, что я не тот человек, каким был прежде.
— Она решит, что вы поступаете так нарочно, стараетесь доказать ей, что вы для нее чужой.
Он положил бумажник на стол, и я еще раз собрал все свои силы, чтобы отказаться от чека, но он достал и положил передо мной новую фотографию. Жильберта. Она была очень красива. Красотой статуи. Бесконечно трудно описать красивую женщину. В ней все безукоризненно, безупречно, гармонично. Как бы это сказать? Все — совершенство. Именно такой была Жильберта. Даже глаза ее, очень светлые, которые смотрели и, казалось, не видели, были глазами статуи.
— Вы оскорбляли эту женщину… — сказал Франк. — Вы все сделали, чтобы она разлюбила вас. Вы всегда должны помнить об этом. И вот в эту-то минуту я решился.
Я решился, но в своем обычном стиле: то есть, когда казалось, что я совсем уже согласился, я снова поставил все под вопрос, испытав последнюю вспышку недоверия или, вернее, чувства собственного достоинства. Я не хотел, чтобы он подумал, будто я уступил из корыстных побуждений. Если я долго буду спорить, у Франка создастся впечатление, что я дал согласие по собственной воле. И потом, хоть я слегка осовел после сытного ужина, я прекрасно понимал, что Франка, несмотря на его внешнее спокойствие, бесили мои возражения. Таким образом, я брал реванш и не преминул этим воспользоваться.
— Допустим, — сказал я, — что в первую минуту Жильберта и будет обманута. Но она очень скоро убедится, что я не знаю, к примеру, расположения комнат на вилле.
— Вы ничего не поняли, — возразил Франк. — Вы потеряли память, у вас амнезия, я еще раз говорю вам это! Следовательно, вы чувствуете себя чужим в собственном доме, это же ясно. Все ваши ошибки, все ваши промахи пойдут лишь на пользу. И даже более того. Представим себе действительно больного де Баера, позабывшего свое имя, потому что, в сущности, это его устраивает, но не утратившего полностью свою память. Так вот, этот де Баер, если бы он существовал, постарался бы разыграть комедию человека, который ничего не узнает.
— Но почему?.. Я не понимаю вас.
Франк, который как раз подносил ко рту бокал, поколебался с минуту. Потом очень медленно, словно хотел дать себе время взвесить все «за» и «против», выпил вино. Наконец он тихо сказал:
— Де Баер ненавидел Жильберту. Видите ли, Кристен, между ними разыгралась ужасная интимная драма. Де Баер был человек властный, надменный, привыкший удовлетворять все свои прихоти. Жильберта любила его. Я убежден, она до сих пор его любит. Но он не сумел ее разбудить, если вы понимаете, что я хочу сказать. И он так и не простил ей ее холодность. Это… физическое несогласие на него очень подействовало. Многие годы он всячески старался унизить свою жену. Я скажу вам нечто поразительное: если бы де Баер не утонул во время кораблекрушения, он бы мог в конце концов действительно заболеть амнезией. Он старался всеми способами убежать от самого себя. Его бесконечные отлучки, его отъезд под чужим именем… То, что он никогда не имел при себе никаких драгоценностей, никаких предметов, которые могли бы помочь установить его личность… Все это говорит о многом с чисто медицинской точки зрения.
— А Жильберта понимала это?
— И да, и нет. Ода вынуждена была признать, что он ведет себя как-то странно. Но истинная причина такого его поведения не была ей понятна. Она думала, что Поля плохо воспитала его мать, что она исковеркала его характер. И в этом объяснении тоже была доля правды.
— Все так запутанно, — заметил я.
— Вот именно… запутанно.
Я почувствовал, что Франк немного успокоился. А сам я стал лучше понимать, что речь шла о реальной драме, а не о какой-то сомнительной комбинации. Но я все еще не собирался сдаваться. Я снова перешел в наступление.
— Пусть будет так! Де Баер не мог больше выносить свою жену. Но раз он умер, почему не сказать всю правду Жильберте? И почему не объяснить ей ваш план, который поможет ей вернуть свое состояние? Франк хмыкнул и пожал плечами.
— Может быть, вы и хороший музыкант, но в психологии вы полный профан. Вы видели фотографию Жильберты. Вы теперь немного лучше знаете эту несчастную женщину. И вы бы хотели, чтобы я сказал ей: «Ваш муж собирался исчезнуть навсегда со своей любовницей. Он так вас ненавидел, что решил никогда больше не давать вам знать о себе». Нет, есть поручения, которые невозможно взять на себя. А если бы я под конец предложил ей подыскать подставное лицо, чтобы обмануть нотариуса, она бы выставила меня за дверь.
— Вы признаете, таким образом, что вся история с наследством выглядит весьма подозрительно?
— Естественно, признаю. Если бы я мог за это дело взяться иначе, будьте спокойны, я бы к вам не обратился. Только у меня нет выхода. Я считаю, что Жильберта заслуживает, чтобы ей вернули ее состояние после всего, что ей пришлось пережить.