Страница 41 из 154
Со скамьи поднялся незнакомый монах и подошел к нам.
— Я, отец Симон, давно о пустыне думаю. Мне другого пути не нужно. Только я бы хотел сначала попробовать свои силы не в скиту, а где-нибудь в сторонке, — рассудительным баском заговорил этот коренастый крепкий сибиряк, внимательно присматриваясь ко мне.
— Кто ж этого не любит, отец Иосиф? Но сразу в уединение непросто попасть. Можешь для начала в скиту пожить, определиться на будущее и место подыскать…
— Договорились. Тогда благословите нам собираться в путь!
Условившись с монахами о дате отъезда, я поспешил на встречу с иеромонахом Игнатием и Валерой, а также москвичом Михаилом, пожелавшим присоединиться к поездке. То ли по молитвам старца, то ли так уж получилось, — с нами собрались ехать на Псху еще пять человек. Моего давнего друга Андрея уже не было в Лавре, и это окрасило печалью мои сборы.
Когда отец увидел всю нашу команду в полном составе, он заулыбался.
— Вот это я понимаю! Молодцы, что так дружно собрались на Кавказ! Может и мне с вами махнуть? — Он как будто помолодел, глядя на нас.
— Папа, а замерщики?
Отец шутливо ударил себя по лбу ладонью.
— А… ну, конечно, все забыл, эх я, Семен Семеныч…
Пока не придет укрепляющая и спасающая благодать Твоя, Боже, все дела мои — словно песок морской, из которого дети строят, играя, свои крепости. Тленны они и ничего не стоят в вечности. Не желаю я мзды за суетные дела мои, Господи, чтобы не удовлетворилась этим ленивая душа моя. Но углуби во мне покаяние, сделай огненными мои молитвы к Тебе. Ты — Тот, на Которого она уповает и Которого ожидает. Ни день ни ночь не принесут мне Тебя, поэтому отрекаюсь я не только от ночи и дня, но и от всякого времени, ибо Ты — единственный властитель Его, и отказываюсь от всех иных путей, ибо все они без Тебя — беспутья и тупики. Отрешаюсь от ничтожной жизни моей, которая вся есть смерть, ибо только Ты — жизнь моя и любовь.
«АФОН»
Нет иных виновников всего зла, что творится в мире, кроме меня, Боже! Ибо если бы я с юности моей уразумел смертельную опасность всякого греха, то не давал бы воли испорченному моему уму и не потворствовал бы бесчисленным своим помыслам. Тогда хотя бы малая часть этого мира очистилась от греха, и сам мир стал бы немного чище. А ныне не покладая рук исправляю я совершенные мною злые дела, подобные множеству трав по лицу земли, и с горечью вижу, как многоветвисты они и сколько корней поросло из них, и это убивает меня отчаянием. Теперь не верю я мыслям моим и не верю даже душе моей, а всю надежду возложил на Тебя, Господи, Трисиянное мое Божество, и жду, окаянный, свидетельства Твоего (Лк. 2:29): Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко, по глаголу Твоему с миром. Да не осмелюсь я ни по дерзости, ни по упрямству, а лишь по благодати Твоей, надеюсь, войти в несказанный свет Твой и да не опалюсь им, окаянный я грешник.
Пока мои друзья занимались сборами, позвонил из Москвы отец Пимен, радостный и взволнованный.
— Ты в Москву собираешься?
— Собираюсь, не один, с иноком. Нам старец благословил лошадь купить и денег на покупку дал, еще наместник помог. Нужно теперь седла купить и всякие конские принадлежности.
— Вот как, обзаводитесь хозяйством? Серьезная вещь. Я вечером на «Волге» к вам заеду. Потом в Москву отвезу, — великодушно предложил архимандрит.
— Спаси тебя Христос, отче! Будем ждать…
За чаем все вместе мы еще раз обсудили наше решение — перевезти отца в Адлер.
Мой друг, откинув назад голову, изучающее всматривался в нас.
— Значит, вы серьезно решили переехать? А не жалко от Лавры уезжать и от старца? А, Федор Алексеевич?
— Жалко, конечно, а что делать? Хочется к сыну быть поближе, — решительно ответил отец.
— Что ж, в этом деле есть что-то интересное… Вы пока дом приватизируйте. У меня, Симон, дел полно, сам понимаешь… Придется тебе этим заняться. Когда документы в мэрии будут готовы, тогда и я подключусь. — Архимандрит посмотрел на отца и пошутил: — Что, Федор Алексеевич, на Черном море, может, будете жить? Все к этому идет…
— Как Бог даст, отец Пимен, как Бог даст, — рассудительно ответил тот. — Получится переехать — хорошо, не получится — останемся здесь жить.
Вечером мы с архимандритом сидели в келье у духовника. Ему стало получше, и он полулежал на диванчике, опершись спиной на высокие подушки.
— Когда оформите дом, продавайте его и переезжайте в Адлер, как наметили. Бог вас благословит! А ты, отец архимандрит, помогай отцу Симону. Один он не потянет. — Старец с любовью смотрел на нас, радуясь нашей редкой совместной встрече.
— Есть у меня одна задумка, батюшка, — промолвил мой товарищ, слегка выгнув бровь и выжидательно смотря на отца Кирилла.
— Говори, говори, какая задумка!
— Помолитесь, отче, чтобы получилось открыть скит под Адлером! Хочу в горах подыскать место для полного уединения. Есть у меня большие любители уединенной жизни, особенно отец Херувим. Снова хочет на Кавказ переехать…
— Отец Херувим? На Кавказ? — Духовник задумался, сосредоточенно и глубоко. Затем сказал: — Передай ему, пусть ко мне приедет, побеседуем. А твоя задумка хорошая. Такое скрытое место в горах не помешает, да… А когда вы домом займетесь?
Мы переглянулись с отцом Пименом.
— А мы занимаемся, батюшка. Пока на стадии приватизации застряли. Если ее удастся оформить, то весной попробуем продать наше жилище. Сейчас нужно коня купить, братию в зиму продуктами обеспечить, также отцам Филадельфу и Иосифу устроиться на новом месте, — объяснил я положение дел.
— Бог вам в помощь, отцы!
Мы попрощались со старцем и уехали в Москву, забрав инока, искать конный магазин. В магазине конного завода пахло кожей и железом. Обилие всякой упряжи привело Евстафия в умиление.
— Боже мой, чего здесь только нет! И седла, и уздечки, и вожжи, и хомуты… Нужно выбрать самое подходящее! Дайте мне время, отец Симон…
После долгого осмотра удалось купить подковы, гвозди к ним, уздечки и вожжи. Больше всего капитану понравился хомут, который он сразу надел себе на шею. Однако седел для грузовых лошадей, как мы не расспрашивали продавцов, где их достать, по всей Москве не оказалось.
— Не унывай, отец Евстафий, еще раз навестим отца наместника. Он что-нибудь придумает! — посоветовал я приунывшему другу.
Услышав о нашем затруднении, отец Феофан вновь взял трубку:
— Это конюшня? Найдите седло для рабочей лошади! Есть? Выдайте два нашим монахам! — Он положил трубку. — Поезжайте на подсобное хозяйство, там возьмете два седла: одно грузовое, другое — для верховой езды!
— Отец наместник, не знаем, как вас благодарить, слов нет! — попытался я выразить свою благодарность, слегка подтолкнув локтем растерявшегося инока. — Благодари, Евстафий!
— Благословите, отец наместник! Очень вам благодарны, — оробел инок от неожиданности.