Страница 123 из 154
— Геронда, как узнать, освободились ли мы от ада?
— Если мы ни за что не держимся, кроме Бога, мы не имеем привязанностей. Если мы не имеем привязанностей, то мы никого не осуждаем. Если мы никого не осуждаем, значит, ад потерял над нами власть. Тот, кто научился не осуждать, спасен еще живя на земле. Привязанный к миру и осуждающий других, осуждает сам себя на адские муки…
— Тогда, отче, нужно быть сумасшедшим, чтобы, зная о таких последствиях, поступать подобным образом! — воскликнул я, устрашенный таким положением дел. — Но люди считают сумасшедшими монахов, которые отреклись от мира…
— Мы все эти сумасшедшие, оставившие стяжание молитвы и священного безмолвия, помешавшиеся на осуждении других людей и одержимые помыслами богатства, похоти и гнева, а не те, которые избрали совершенное соединение с Богом. Так как мы запутываемся в этой жизни вследствие привязанностей и страстей, то наши мытарства начинаются с самого рождения из материнской утробы. Нужно помнить, что даже тот, кто стремится к добру и остается эгоистом, со временем становится лицемером. Остерегайся этого! Поэтому, отец Симон, каждое мгновение стремись ко все большему отречению от мира и стяжанию бесстрастия. Достигнув бесстрастия и обретя через него мудрость духовного рассуждения, ты все будешь постигать в свете благодати. Тогда ты вздохнешь с облегчением, поскольку земные мытарства, наконец-то, подойдут к концу…
— А как понимать, отец Григорий, что Христос пребывает посреди нас?
— Предполагать, что Господь Иисус Христос не находится в нашем сердце, в самых глубинах нашего сознания, все равно что утверждать, будто в нас появляется другой Христос, а не Тот, Который уже есть внутри нас с самого нашего рождения!
Я попытался осмыслить это утверждение.
— Для меня в этом есть какое-то противоречие, Геронда! Разве Господь не сходит с Небес в наше сердце, когда мы можем созерцать Его?
— Только в истинном созерцании снимаются все противоречия, поскольку их создает наш эгоистический ум. Когда ум спокоен и обуздан молитвой, Христос убирает все противоречия нашего мышления и благодать наполняет созерцание мудростью Боговедения. Главное правило — беспонятийность созерцания, которое являет нам нетварный свет Божественного присутствия внутри нас. Когда в молитвах говорится, что всякий дар и всякое благо свыше есть, это означает, что они приходят к нам из сокровенных глубин нашей личности, где пребывает Христос вместе с Отцом и Святым Духом. Личность человека или персона, как говорил старец Софроний, так же непостижима, как непостижим Бог, Который сотворил ее и пребывает в ней. Не ищи Христа нигде, кроме как в свободе духа и истине.
— Геронда, эти слова пока еще слишком абстрактны для моего понимания. Объясните, прошу вас, подробнее…
— Смотри сам, отец Симон: Христос, как Бог, есть абсолютное совершенство. Так?
— Так, отче. Понимаю и принимаю это утверждение.
— Следовательно, все Его качества также совершенны, включая и такие, как творение и сохранение. Значит, все сотворенное и хранимое Им, — совершенно. Так мы приходим к постижению всеобъемлющего совершенства всего сотворенного, где ни в чем нет исключения, а есть лишь отпадение от этого совершенства в греховное состояние. Поэтому наш дух, очищенный от грехов и возрожденный Духом Святым, возвращает свое прирожденное совершенство. Постигнув его, мы обретаем себя в совершенном единении со Христом, Спасителем наших душ. Однако непостижимость человеческого духа вызывает желание его как-то назвать, как если бы человека без имени назвали «никто» и это стало бы его новым именем. Но природа его постигается во всей полноте с помощью Святого Духа.
— Почему так происходит, Геронда? Потому что в нас усиливаются и умножаются действия Святого Духа?
— Мы усиливаем и приумножаем наши молитвы и созерцание, а не Святой Дух! Все процессы мышления ложны и относительны и также преходящи, как утренние облака. Но Христос, Солнце нашей души, открывает нам Свою славу, выходя из помышлений, как дневное светило выходит из темных туч. Все, что единственно и истинно существует — это Христос, чистая и совершенная любовь. Остальное не имеет самостоятельного существования. Появляются ли вещи, — Христос неизменен, изменяются ли они, — Христос во веки все тот же. Все слышимые звуки или слова — это Его энергии, все видимое, а также свет, позволяющий нам видеть, есть Его святое послание и святые письмена. Помнишь, как преподобный Антоний Египетский говорил: «Мне не нужны книги, потому что все видимое и есть моя книга»? Поэтому все явления и предметы, какие бы ни были, — святы и совершенны во Христе Иисусе, как об этом писал преподобный Симеон Новый Богослов в одном из своих гимнов. Непостижение того, что все во Христе и из Христа, называется заблуждением…
В горах глухо зарокотал гром. Занавес на окне вздулся пузырем.
— Прикрой окно, Симон, а то ветром может стекло разбить, — попросил монах.
Ветер действительно вырывал из рук створки, пока я закрывал окно. Когда я обернулся, то увидел, что глаза отца Григория закрыты. Я тихонько присел на стул. Некоторое время в комнате стояло молчание. Старец, наконец, открыл глаза и произнес:
— Я молился о тебе, отче Симоне. Пусть Бог устроит твое спасение, а Пресвятая Богородица сохранит от искушений… Впрочем, на все святая воля Божия… Пока есть силы, стремись лишь к спасению. Оставь всякую суету и попечения. Как сказано: «Когда ты был молод, то препоясывался сам, и ходил куда хотел; а когда состареешься, то прострешь руки свои, и другой препояшет тебя и поведет куда не хочешь». Захочешь в старости молиться, — не сосредоточишься. Захочешь созерцать, но внимание уже притупилось и ум не слушается. В старости поздно сожалеть о том, что не прилагал усилий в молитве, пока был молод. Следует хорошенько осознать это, прежде чем придешь в такой возраст, как у меня…
Шумный ливень с силой ударил в окно. Как и в прошлый раз, меня снова застал дождь в этом монастыре. Колокольный звон возвестил о начале вечерни. Я приподнялся, собираясь уходить, но старец остановил меня жестом руки.
— Сиди, Симон. Мне на службы уже не ходить… Совсем слаб стал… Скажи, какова сейчас в России жизнь православная? Я слышал, что у вас народ крепко молится…
— Отец Григорий, в России много сильных молитвенников и подвижников, а также хороших пастырей и духовников! Но что-то мы утеряли во времена гонений и преследований. Не зная, в чем состоит завершение духовной практики, и полагая достаточным лишь обретение непрестанной молитвы, находясь в горах Абхазии я зашел в тупик. Если бы отец Кирилл не благословил меня поехать на Святую Гору, чтобы ознакомиться с древней монашеской практикой, не представляю, что бы со мной стало… Здесь, слава Богу, нашлось, чему поучиться: как будто мое незрелое понимание спасения обрело новое видение, словно оно выросло в широту и глубину! Прежде мне казалось, что все лучшее в Православии — только в России, а на Афоне убедился, что есть чему поучиться у всякого православного народа, — взволнованно высказал я то, что зрело в глубине души.
— Вы, русские, удивительные люди! Страна мечтателей… Этим вы всегда отличались, какой-то неуемностью характера!
Лицо подвижника озарилось теплой улыбкой.
— А что тебе больше всего открылось на Святой Горе, отец Симон? — в свою очередь спросил монах Григорий.
— Во-первых, обязательность старчества в передаче православной традиции, во-вторых, важность послушания, и в-третьих, то, что монаху наглядно представлены все возможности для спасения в соответствии с его устроением: монастыри, скиты и кельи, вплоть до отшельничества…
— Это верно. Для нас Афон — это живая традиция, в которой ценен духовный опыт всякого православного народа. Еще отец Софроний говорил: «Если вы Христа сведете до уровня национальности, то знайте, что вы во тьме». Все подобные заблуждения возникают из нашей привязанности к миру! У тебя есть еще вопросы?
— А что с нами делают привязанности? Объясните, отец Григорий!