Страница 73 из 212
— Папа, — бывало упрашивал я его, — Авлиекул не пьет вино и не ест сало, ему нельзя этого делать по своим законам!
— Знаю, что нельзя, — отвечал отец, — но когда я угощаю его, он не отказывается!
— Не отказывается, потому что очень тактичен и не хочет тебя обижать!
— Ну вот, сам видишь, как не угостить хорошего человека? — отвечал отец.
— Ладно, ваше дело… — махал я рукой.
Дружба с геологами вернулась ко мне неожиданной встречей. До отъезда в Пештову я обнаружил в почтовом ящике письмо. В нем женщина-геолог, у которой я состоял в помощниках на памирских маршрутах, убедительно просила меня встретиться с ее мужем-геологом. Он, по ее словам, крайне нуждался в поддержке. Мы встретились в городском саду. Рослый крепкий парень, волнуясь, сильно пожал мне руку и представился:
— Георгий. Спасибо, что вы нашли время. Можно на «ты»? Жена мне рассказывала, что ты верующий, это правда?
— Правда!
— А ты видел Бога?
Заметив такую прямоту, я не стал уклоняться от ответа.
— Видел!
— Тогда, может, возьмем пивка, и ты расскажешь мне о Нем?
— За пивом говорить не буду, а за чаем согласен!
Мы уселись в городской чайхане.
— Бог — это невыразимая совершенная красота, красота любви! Только не той, как ее понимают люди… Об этом вообще трудно говорить… — попытался я подыскать нужные слова.
— Ничего, я понимаю, — серьезно ответил геолог. — А как Он выглядит?
— Ну, как Свет, только гораздо ярче солнечного…
— Ага. Вот про красоту я лучше понимаю, — задумчиво начал говорить мой собеседник. — Мне кажется, что Бог — это что-то очень прекрасное и доброе… Однажды утром, на Памире, я любовался восходом в горах. Знаешь, как красивы эти горные хребты в утренней дымке… И тут у меня сердце как-то сильно защемило, даже слезы из глаз полились… — голос геолога задрожал. — И я внезапно понял, что Бог есть! И доказывать это мне не нужно… Это со мной приключилось два года назад, а поговорить не с кем. У нас геологи — народ ушлый, сразу на смех поднимут! Ты как считаешь, то, о чем я тебе рассказал, нормально? Или это у меня с головой не в порядке?
— Не то, что нормально, а удивительно! Все то, что ты почувствовал и понял — это твое личное настоящее чудо! — успокоил я взволнованного парня. — Только нужно знать одно: Бог — это Христос! Иначе легко запутаться…
— Вот именно! Я и сам так начал догадываться. Наверно, нужно что-нибудь почитать. С чего начать, не знаю…
— Начни с Евангелия! Если хочешь, я тебе достану эту книгу.
— Отлично! Только у меня есть проблема: в основном, моя жизнь проходит на Памире. Я занимаюсь добычей полудрагоценных камней и завтра улетаю. Давай встретимся месяца через два, сможешь?
— Постараюсь. Напиши мне письмо, когда прилетишь.
— Договорились!
Мы еще раз крепко пожали друг другу руки и расстались, веря, что расстаемся не навсегда. К сожалению, весной я нашел в почтовом ящике письмо от Георгия, в котором он писал, что управление отправляет его с женой на Алтай, — и больше мы не виделись.
Осенью ко мне на станцию заглянули двое русских геологов-охотников с собакой, восторженно рассказывая о своей находке. Их пес в одном месте на скале лапами начал сдирать мох. Они обратили на это внимание и, когда расчистили участок скалы, то обнаружили, что большой камень закрывает вход в скальный грот. Отвалив камень, внутри они нашли обитый железом старинный сундук со старыми вещами и множество рукописных книг на арабском языке, написанных золотом. Геологи спрашивали меня, не помогу ли я незаметно вывезти их клад на институтской машине, обещая мне некоторое вознаграждение за помощь. Книги они намеревались продать в Институт востоковедения, зная, что там принимают редкие рукописи. Я посоветовал любителям кладов не трогать эти книги, потому что у них, возможно, есть хозяин. Геологи ушли, о чем-то совещаясь друг с другом. По-видимому, они оставили пещеру в покое, потому что через несколько дней ко мне заглянули местные охотники и спросили, слышал ли я, что русские нашли в горах книги?
— Слышал, — сказал я. — Но посоветовал не трогать их.
— Если бы они посмели взять наши книги, то живыми бы не вышли из этих гор… — мрачно заявили охотники.
Как с этими найденными книгами, так и с многочисленными кладами Сари-Хосора, связан целый трагический период в жизни таджиков. Сюда, в глухой удаленный край, бежали остатки разгромленных басмачей, уходя в Афганистан. То, что они не могли унести с собой, прятали в горах. Некоторые старики, которых я встречал в кишлаках, были теми самыми состарившимися басмачами. Неподалеку от Пештовы, рядом с водопадом, находилось местечко «Муллоконы», по-арабски «Муллоконья», что значит — «Училище мулл». Советская власть выселила всех жителей этого края вниз, в жаркие долины, на хлопок, где все они умерли от тяжелого климата. Всю долину Сари-Хосора объявили заповедником и закрыли для поселения. Вот почему повсюду по берегам реки Сурхоб и по боковым долинам старые тополя указывают места бывших кишлаков, от которых остались одичавшие сады — приволье для пиршества медведей и кабанов. Старики говорили, что в пятидесятые годы сюда даже забредали тигры из поймы Пянджа и из Афганистана. В связи с вторжением Союза в Афганистан, зверь кинулся в дикие места Дарваза, меняя места своего обитания. Настроение населения тоже стало меняться в худшую сторону по отношению к России.
Радость от славы, получаемой от людей, — мимолетна, а отчаяние, при ее потере — убийственно. Радость от прославления Бога в словах и делах — неизменна и спасительна и приводит к молитвенному благодарению Премудрости Божией, все устрояющей во спасение.
Земное счастье улетучивается раньше, чем удается его достичь. Небесное счастье не покидает нашу душу, даже если мы оставляем эту землю. На путях вне Христа всякая добродетель имеет только вид добродетели, по сути — мнимой и ложной, только благодать Христова — истинна и неподдельна, проясняет ум, очищает сердце и спасает душу.
УСИЛИЯ И СТРАДАНИЯ
Тот, кто утешает и ободряет ближних — первый получает от Бога благодать и силу, а говорящий слова примирения и прощения — первый вкушает сладость душевного мира и внутреннего успокоения. Изрыгающий упреки — первым отведает их ядовитую горечь, а извергающий обличения и осуждения — первым ощущает омертвение своей души.
Приняв Церковь и ее Таинства в свою жизнь, я заключил с ней компромисс, как бы говоря так: вот, я посильно совершаю то, что положено в Церкви, посещаю время от времени службы, исповедаюсь и причащаюсь. Это — моя церковная жизнь. А Христос, молитва, горы и доверие своим решениям — это моя личная жизнь, и между ними я хотел бы сохранить границу. Но как бы там ни было, действие Святого Причастия, входящего в сокровенные и неведомые глубины моей души, исподволь меняло ее и настраивало на новое отношение к жизни.
Поначалу меня сильно увлекла идея делать добрые дела — ходя по городу замечать, не нужна ли кому моя помощь? Но пока ничего, кроме как переводить старушек через дорогу или помогать тащить им тяжелые сумки с базара, я не нашел. Затем мне пришла в голову мысль искать бедных людей и делать им неожиданный денежный подарок. Раздав несколько больших сумм нищим возле рынка, я погрузился в сомнения, правильно ли я поступил, если утром увидел их на том же месте. И только оказав помощь одной пенсионерке, которая на улице рассказала мне о своих бедах, мне немного стало легче.
В состоянии поиска добрых дел и раздумий над тем, не устроиться ли мне санитаром в больницу, чтобы служить больным людям, я продолжал встречаться с моим новым другом архитектором. В его доме меня всегда приветливо принимала его мама, преподаватель математики и парторг в общеобразовательной школе. Умная и тактичная женщина, она не препятствовала религиозным устремлениям сына и даже удивила меня мудрым высказыванием: «Если мой сын счастлив, то и я счастлива». Как парторг, свое мировоззрение она целиком строила на атеизме, но ее доброе сердце жило другими чувствами — любовью к людям и состраданием к их бедам, что способствовало в дальнейшем большим изменениям в ее жизни.