Страница 139 из 212
Эти первые встречи с дикими лесными обитателями у нас всегда вызывали оживленное обсуждение того, как вести себя при встрече с ними. Первые опыты говорили, что зверь всегда чувствует, агрессивен или нет встретившийся ему человек. Для того чтобы не иметь в сердце агрессии, лучше всего хранить в нем молитву. Мы единодушно договорились не увлекаться чрезмерно работой, а держаться молитвенного распорядка. Так лесная жизнь сама настраивала нас на молитву.
В нашей библиотеке на Решевей находилась небольшая книжечка, которую архимандрит купил в Сухуми в книжном магазине. Она называлась «Редкие дикие животные Кавказа». Моим послушанием стало читать эту книгу вслух, чтобы все знали, кто обитает в кавказских дебрях. Пока шло описание животных и их повадок, все шло нормально. Но когда я начал читать, что лесные звери могут болеть бешенством — лисицы, волки, кабаны и даже горные олени! — отец Пимен забрал у меня книгу и объявил ее запрещенной для чтения. В конце концов он сжег ее в костре.
— Слушать такое невозможно, Симон! — говорил он в извинение. — Как можно в лес пойти после этого чтения? А вдруг встретится бешеный олень?
Тогда мы посмеялись, и я думал, что этим дело закончилось.
На Грибзе большим подспорьем для нашего питания стала форель, которая в изобилии водилась в горной реке. Но вода была настолько прозрачна, что форель быстро замечала рыболова и уходила. Приходилось на опыте учиться ловле рыбы в быстрой прозрачной реке. Срезав длинные ветви лозы, мы привязывали леску, крючок и свинцовое грузило. Поплавок в горной реке был безполезен. Приходилось по натяжению лески определять, поймалась ли рыба. Это не всегда удавалось из-за бурного течения. Что было удивительно: сколько бы мы ни просиживали на реке в выходные дни, никогда не удавалось поймать больше семнадцати-восемнадцати форелей. Несмотря на различные ухищрения, многочисленные опыты ясно показали всем нам, что наше пропитание — в руках Божиих. Сколько Он даст нам рыбы, сколько мы найдем грибов — все зависит от Бога.
К концу лета начала поспевать крупная горная ежевика — кисло-сладкая ягода, висевшая на колючих лозах до первых заморозков. Ожидать, когда ежевика созреет полностью, у нас не было ни времени, ни сил. Приходилось есть ее недозрелой и очень кислой. Этой ягодой я надолго испортил себе желудок. Когда листва на буках чуть тронулась желтизной, начали созревать калина и рябина, не очень сладкие, почти безвкусные ягоды, но они служили хорошей добавкой к чаю. Продукты, занесенные нами на Грибзу несколько недель назад, подходили к концу. Голод давал себя знать: к вечеру дрожали руки и ноги, желудок сводило от сильной кислоты ежевичных завтраков. Пришла пора идти на водопад к тайнику за продуктами.
Господь утешительной благодатью всегда показывает душе, что Он всемерно принимает готовность души отказаться от своей воли. Если она решительно отвергается от самой себя, милосердие Божие готово отменить все последующие действия, принимая намерение души и ее готовность к самоотречению как уже совершенный поступок. Потому что самоотверженная душа своей решимостью явила Богу полное послушание — «и весь живот наш Христу Богу предадим».
ГОЛОДНАЯ СТРОЙКА
Все, что не есть Ты, Господи, не нужно душе моей, пусть даже этого будет очень много. Без Тебя, Единого, все это пустой звук и не более того. Ты наполняешь Собой земные и небесные просторы, и когда мы устремляемся в них, то неожиданно находим Тебя всего, непостижимо наполняющего просторы нашего сердца. И в сравнении с сердечными просторами ничто не может предстать таким цельным и благодатным, когда Ты открываешься неизреченно в тишине человеческого сердца, отринувшего внешние поиски и суету.
В молитве душа должна чувствовать себя смиренно и безпопечительно, не привязываясь ни к какой внешней деятельности. Преодолеть привычную обыденность и суету и устремиться к поискам Бога в основах свой души можно лишь удалясь от мира и покинув людей.
В тот год лето было сырым и дождливым. Костер плохо горел и дымил. Приходилось до изнеможения раздувать огонь походным ковриком. Зачастую обед или чай готовились так: один подкладывает хворост и следит за котелком, а другой постоянно машет ковриком, раздувая огонь. При этом у всех сидящих у костра текут слезы. Но вскоре варить стало нечего, и мы отправились к нашему тайнику у водопада. Валера, как всегда, спотыкался о свои ноги и недоумевал:
— Что это со мной сегодня?
По невнимательности я забыл, под какой камень мы положили продукты. Опавшие листья закрыли всю каменную осыпь. Пришлось немало поволноваться, отыскивая тайник.
«Внимательность в горах — это то же самое, что и молитва!» — упрекал я себя, решив отныне, что буду учиться ко всем своим действиям относиться со вниманием и ничего не делать рассеянно.
В тайнике мы с радостью обнаружили муку. Заботливый архимандрит добавил ее в наш список продуктов. Выпекать хлеб мы не умели, поэтому, неся свою ношу на поляну, мы обсуждали вопрос, каким образом муку превратить в хлеб. Еще в Таджикистане мне приходилось разводить муку водой и пить эту смесь, когда в горах не имелась другой еды. Она казалась до жути невкусной, но давала силы жить и двигаться.
Однако это предложение было молча всеми отвергнуто. Честь создания нашего первого хлеба по праву принадлежит Адриану:
— Давайте сделаем тесто и просто поджарим его, наколов на веточки, на костре! — догадался он.
До чего же вкусным был наш первый хлеб! Никакая другая еда не могла сравниться с ним. К сожалению, наша радость продлилась недолго: мука быстро закончилась и мы снова перешли на грибные похлебки, в которые добавляли горный щавель, а также съедобные листья лопуха, называемого «огуречник».
Крупы подошли к концу. Сахар-рафинад мы делили каждому по одному кусочку. Еще один кусочек добавляли тому, кто выглядел в тот день более слабым. Травные и грибные похлебки растягивали наши животы, не добавляя никаких сил. Вид у нас был ужасный: худые, тонконогие, с раздувшимися от травы животами, мы еле двигались. Тем не менее вниз уходить не хотелось никому. Пришла догадка добавлять в наш скудный рацион буковые орешки. Они были мелкие, с невероятно твердой скорлупой, о которую я сразу сломал зуб. Этот зуб меня сильно измучил на следующую зиму. И все же зерна орешков оказались вкусными и маслянистыми. Ими кормились полчища соней-полчков, поднимавших по ночам нескончаемый визг. Ползая под буками на четвереньках в поисках орешков, мы иногда сталкивались лбами, увлекшись добыванием еды. Но даже это казалось нам веселым и забавным занятием.
Удивительным для нас явилось другое: открытие реального чуда в нашей жизни, чуда строительства церкви Божией. Никто из нас, включая и простых мальчишек из Лавры, никогда не строил храмы своими руками. Строительство церкви оказалось самым благодатным на земле делом. Когда мы взяли в руки топоры, наивно пытаясь с ходу овладеть мастерством многих поколений плотников, произошло чудо. Мы самоотверженно отдали свои сердца Богу, стараясь искренно принести Ему свой неумелый труд и желания наших душ. Мы не стали профессиональными плотниками, но наши сердца ощутили реальную благодать, сходящую свыше. Гармония Божественной безпредельности, казалось, веяла над нашими головами своим небесным крылом.
Некоторые из парней просто застывали на мгновение с топором в руках, прислушиваясь к тому, что происходило в сердце.
— Батюшка, а почему так на душе хорошо, когда строишь церковь? — шепотом спрашивали они у меня.
— Братья, я сам впервые строю храм вместе с вами и тоже удивляюсь такой обильной помощи Божией! Нет более благодатного труда на земле, ничто не может сравниться с построением церквей: самый святой труд!
После таких благодатных переживаний во время работы чтение монашеского правила и акафиста становилось для нас живым приношением Богу и молитвой искренней благодарности за чудесные изменения, происходящие в наших душах. Поэтому мы предпочитали жить впроголодь, но не уходить с папоротниковой поляны, где с верой и благоговением трудились над сооружением церкви в честь Пресвятой Троицы по благословению нашего духовного отца.