Страница 136 из 212
Времени на молитву по четкам почти не оставалось. Я попросил отца Пимена ввести дополнение к распорядку: благословить всем, в периоды небольших перерывов в работе (а прерываться, чтобы немного передохнуть, все равно приходилось), тянуть четки или же читать Евангелие и Псалтирь для тех, кто незнаком с Иисусовой молитвой. Это правило состояло в следующем: мы работали до первой усталости, а потом каждый, в виде краткого отдыха, тянул две четки или читал Евангелие. Такое дополнение к нашим многочисленным попечениям позволило избежать аврального перевозбуждения, а также давало возможность в течение трудового дня помолиться. К тому же эти краткие молитвы хорошо настраивали душу к вечернему богослужению.
Пока по воскресным дням все причащались запасными Дарами, и каждый мог заниматься своими делами. Кто отдыхал с книгой, кто уходил на реку ловить рыбу, кто собирал в лесу грибы. Я даже не представлял, что в лесу может расти столько грибов, сколько их росло на Решевей. Достаточно было немного отойти от дома, как за пятнадцать минут плетеная корзина доверху наполнялась лисичками, сыроежками, белыми грибами, груздями и даже «царскими» грибами, как их называли местные жители.
Взяв четки, я отправлялся по воскресеньям в лес, где находил скрытые места, чтобы побыть в молитве одному. Но архимандрит чувствовал себя как-то неуютно, если не видел меня рядом. Время от времени он выходил из дома, и его зычный голос оглашал окрестности: «Симон! Симон!» Я выходил из кустов, пытаясь понять, в чем дело и почему я так срочно нужен. Причиной всегда оказывалась какая-нибудь мелочь: то молоток затерялся, то лопату не могут найти, то не могут вспомнить, где стоит банка с крупой. Все это было предметом общих шуток и смеха. Нередко всем братством овладевало любопытство отыскать место моего очередного уединения…
В один из погожих дней в нашем скиту собрались почти все мужчины с различных хуторов Псху: они начали делать крышу. Наша работа состояла в том, что мы волоком подтаскивали изготовленные нами стропила и балки и веревками поднимали их на верх дома. Опытные мастера устанавливали их и набивали дранку. Наше неумелое обращение с топорами вызвало много шуток со стороны плотников, которые, трудясь на крыше, посмеивались над неуклюжестью молодых ребят. В Сухуми отец Пимен выпросил у матушки подслеповатого послушника. И теперь он тоже работал на чердаке, постоянно проваливаясь сквозь тонкий потолок и делая в нем большие дыры. Несмотря на различные недоразумения, мне довелось многое узнать и запомнить важные детали в строительстве дома, а особенно приемы изготовления и установку стропил и каркасных балок. О способах рубки деревянного дома у меня остались некоторые познания еще с того времени, когда мы с экономом закладывали церковь в Лаврском скиту.
Крышу сделали в один день. Все, кто помогал нам, оказались отличными людьми. Архимандрит записал имена мастеров в наш первый скитский помянник, и мы пообещали местным жителям всегда поминать наших благодетелей вместе с их семьями. Оставалась еще одна работа, на которую никто из нас не решался, — устройство печи, от которой в доме сохранился только фундамент. В дождь становилось очень зябко и сыро, к тому же мы до сих пор готовили еду на костре во дворе.
Один из плотников оказался умелым печником. Он остался у нас ночевать и старательно отстоял все вечерние молитвы. На следующий день мы отправились по окрестностям в поисках подходящей глины. На обрыве в лесу печнику посчастливилось найти хорошую глину, и он дал мне задание принести в рюкзаках ее как можно больше. Песок он рекомендовал поискать по берегам реки.
Глины мы принесли много, так как она, даже с полным рюкзаком, была не слишком тяжелой. А вот с песком пришлось помучиться. Влажный и жутко тяжелый, он доставил нам немало хлопот. Пришлось неоднократно спускаться к реке и тащить вверх тяжелый неподъемный рюкзак с песком. Во время этих тяжелых грузовых рейдов я подружился с двумя ребятами, которые мне очень понравились. В дальнейшем именно с ними удалось построить келью и церковь на Грибзе. Одного звали Валера. Это был высокий, слегка неуклюжий белокурый парень с добрым лицом и улыбающимися глазами, удивительно тактичный и отзывчивый. Если случалось толкнуть его во время работы, или мокрый песок из поднимаемого нами с земли рюкзака попадал ему за шиворот, он всегда говорил: «Ничего! Ничего!» Ноги его постоянно цеплялись одна за другую, при этом Валера всегда восклицал: «Что это я сегодня такой неуклюжий?» Это выражение стало у нас ходячей поговоркой. Другой паренек помладше, Адриан, тонкокостный, расторопный и очень рассудительный, несмотря на молодость. Он намеревался стать послушником в Лавре, а пока состоял в духовных чадах отца Пимена, но вскоре стал для меня таким верным и преданным другом, что и по сей день я вспоминаю его с чувством глубокой благодарности.
Так прошел месяц в трудах и хлопотах. Труды были большей частью однообразными — выкашивание большого сада, сбор плодов с одичавших грушевых деревьев, ронявших мелкие, но очень сладкие груши. Эти высохшие плоды мы использовали вместо конфет. Архимандрит начал сооружать большую пристройку к дому в виде кладовой, что, конечно, оказалось совершенно необходимо, так как места в доме не хватало даже для нас, тем более для хранения в нем продуктов и инструментов. Он привез с собой бензопилу и довольно ловко управлялся с ней: валил большие прямоствольные осины и затем распиливал их вдоль на широкие доски. Это был очень трудоемкий процесс, но он увлеченно орудовал бензопилой, взяв меня в помощники. От запаха бензиновой гари у меня на всю жизнь появилась аллергия на любые выхлопные газы. Тем не менее работа шла дружно и быстро. Все братство впрягалось в веревки, и мы, подобно репинским бурлакам, вытягивали длинные бревна из леса к скиту, где мой друг распиливал их на доски.
К сожалению, постепенно в наших отношениях стали возникать недоразумения, вызванные моим неправильным поведением. Архимандрит, уж так сложилось с поры его экономства, предпочитал командный стиль управления, который обычно распространен в монастырях. Присмотревшись к нам, ребята стали держаться поближе ко мне, с удовольствием выполняли мои просьбы. Отец Пимен все чаще оставался один, и ревность начала проникать в его сердце. Это было видно по тому, как часто у него стали хмуриться брови. Я упрямо не хотел принимать отношения «подчиненный и начальник», твердо зная, что для лесной жизни они не годятся.
Моя вина состояла в том, что наших молодых помощников надлежало тактично обратить к искреннему послушанию и уважению к начальнику скита и моему другу личным примером в послушании, что, конечно, принесло бы пользу всем нам. Но во мне также возник ропот из-за того, что командные методы распространялись и на меня. Это начало сказываться на нашем общении. Мне стало интереснее общаться с простыми, не имеющими никаких претензий парнями, чем с суровым, нахмуренным архимандритом, которому необходимо было подчиняться. Однажды я, под действием душевного сопротивления, воспротивился какому-то его приказанию. Мой друг вышел из себя и закричал на меня:
— Когда же это кончится? Ты что это себе позволяешь?
Прости меня и мое упрямство, мой добрый старый товарищ! К вечеру мы помирились, и все же постижение сути истинного монашеского послушания пока еще мне упорно не давалось. Я понимал, что поступаю неправильно, но никак не хотел это признавать.
Начало нашей жизни на Решевей вызвало необходимость закупить емкости для хранения продуктов, так как по ночам полчища крыс сновали по дому и портили продукты и одежду. Мы с отцом Пименом вылетели в Сухуми, где матушка передала мне два письма. Мой отец сообщал, что он жив и здоров, ходит в Лавру на службы и молится обо мне у преподобного Сергия. Из монастыря к нему приходят батюшки. Экономский отдел, а также все столяры и слесари кланяются и просят молитв. Отец Кирилл писал, что мне следует довериться в послушании нашему архимандриту, уверяя, что Бог исправит его ошибки ради нашего единодушия и послушания.