Страница 11 из 76
В разговорах корреспондента ФРГ с Т. Беллем и Л. Копелевым нет вот какой немаловажной детали. Среди немецких войск в Восточной Пруссии находилось очень много бывших наших сограждан — предателей Родины: власовцев, бандеровцев, перешедших на сторону немцев — прибалтийцев. Вот это были лютые головорезы. Хорошо зная психологию и беспечность наших солдат, пользуясь родным языком, они проникали через боевые охранения в наши тылы, вырезали экипажи одиноких отставших танков, сжигали автомашины, стреляли в спину. Думается, что именно они разбойничали и среди гражданского немецкого населения. После войны я еще полтора года проходил службу в Северной группе войск на территории, отошедшей от Германии к Польше, и хорошо помню, сколько наших погибло от рук этих головорезов. Те, кто был в тех краях в первые послевоенные годы, подтвердят это.
И надо сейчас это помнить и многим понять: была крайняя необходимость в жесткой проверке всех возвращающихся из плена после войны. Далеко не все они были безвинны.
ТАНКОВАЯ АТАКА НА ДОЙЧЕНДОРФ.
После того как немцы предприняли в конце января отчаянную, попытку вырваться из Восточной Пруссии и чуть-чуть было не разгромили штабы несколь-
ких наших танковых бригад, после того как под угрозой захвата оказался и штаб 5-й ГТА, штабы стали усиленно охраняться. Где-то в последних числах января наш танк был срочно выведен из боев и направлен на охрану штаба 10 ДТК. В группу охраны штаба вошли 3 танка, батарея «катюш», противотанковая батарея, батарея скорострельных зенитных пушек и что-то еще. И все это было сделано не зря. Как только штаб переместился на новое место и мы стали занимать круговую оборону, сразу же появились 2 «мессера» и, пикируя почти до земли, пытались, видимо, установить принадлежность штаба. Первые два захода «мессеры» сделали без единого выстрела. Не было стрельбы и по ним. Зенитчики еще не развернули свои установки или еще не подошли, а весь штабной народ и вся другая охрана начали лихорадочно вытаскивать свое личное оружие и на третьем заходе — палить по «мессерам». И только на 5-м или 6-м заходе один «мессер» был подбит, тут же на поле ткнулся на брюхо, летчик остался жив и его вскоре приволокли на допрос.
Через 3 дня нас сменили, и мы должны были срочно вернуться в свою бригаду, которая вела непрерывные, напряженные бои, удерживая на своем участке окруженную группировку противника и медленно сжимая ее.
По пути в свою часть у нас отказала задняя скорость (срезало шлиц каретки задней скорости) и мы несколько раз из-за этого оказывались в нелепом положении. Один раз воткнулись на дороге в толстенное дерево и полночи пилили его тупой пилой, другой раз пушкой уперлись на развороте в карниз дома и сидели под улюлюканье идущей пехоты до тех пор, пока нас не сдернула назад проходящая самоходка.
В результате этих трагикомических дорожных приключений мы не укладывались в отведенный нам срок, т.е. не выполняли приказ на возвращение в боевые порядки. Командир танка и весь экипаж нервничали. Когда ранним утром еще в темноте, наконец, прибыли в свою бригаду, то все танки заняли уже исходные позиции для атаки метрах в 700 от населенного пункта Дойчендорф. До атаки оставались считанные минуты.
Командир танка Сергей из Москвы (фамилию не помню) принял решение не докладывать о том, что у нас совершенно не работает задняя скорость (боясь того, чтобы кто-то не упрекнул нас в том, что мы уклоняемся от участия в танковой атаке). Никто из экипажа не возражал против этого. Вот так без задней скорости мы пошли в атаку, и это обошлось нам очень дорого.
Атака началась и развивалась строго по боевому уставу. Танки рассредоточились по фронту с интервалом 30-50 м. На поле впереди был пологий бугор, за ним Дойчендорф, справа лес, на опушке — остатки сгоревшего дома, слева дорога, обсаженная старыми деревьями. Все покрыто глубоким, но рыхлым снегом. Начало чуть рассветать. Раздалась команда: «Заводи, вперед!». (Прогретые при занятии исходной позиции двигатели еще не остыли, заводятся, как говорится, с полоборота).
Получив взбучку за опоздание, стараемся загладить свою вину. Интенсивно стреляем с коротких остановок. Снег глубокий, но машина идет хорошо. Вырываемся вперед, немцы ведут по атакующим танкам интенсивный минометный огонь: сбивают с брони автоматчиков. Артиллерия молчит, танков противника не видно, значит — на окраине нас ждут фаустники.
До окраины Дойчендорфа остается метров 250—300. И тут вдруг машина резко наклоняется вниз, пушка упирается в землю, делает откат назад. Встали. Ввалились, как позднее установили, в старый(видимо еще довоенный) противотанковый ров, занесенный снегом и совершенно незаметный в предрассветной темноте. Назад пути нет. Остальные танки, увидев круто задранную корму нашего танка, остановились. Стреляют с места, затем отходят задним ходом за бугор. Мы остаемся одни. Пулеметный и минометный огонь сосредоточивается по нашему танку. Щелкают по броне пули и осколки. Хорошо, что на наш танк не посадили автоматчиков.
Наблюдаем из-за приоткрытых крышек люков за немцами. Башню не развернешь. Снизу начинает проступать вода.
Вскоре бригада(оставшиеся танков 20-25) начинает новую атаку слева от нас, вдоль дороги и врывается в Дойчендорф. Мы повеселели, открыли все люки полностью и внимательно наблюдаем за ходом боя. Бой идет на окраине. Немцы бьют по танкам фаустпатронами из подвалов. Все автоматчики сбиты с брони, фаустников из подвалов выкуривать некому.
Через полчаса все танки снова отходят и уходят назад за бугор. Совсем рассвело. У крайних домов теперь хорошо видны штук 6 тяжелых пушек. Прислуга немецкой батареи высыпает к орудиям и начинает стрельбу через наши головы куда-то по нашим тылам. В спешке танки почему-то не уничтожили батарею.
Настроение наше снова меняется к худшему. Командир танка связывается по рации с ротным, узнает, что дальнейшие атаки на Дойчендорф отменяются. Никаких распоряжений нам не отдается. Немцы по нам не стреляют. Ведем наблюдение за ними под прикрытием открытых крышек верхних люков. Пытаемся шутить, подбадривать друг друга, лишь командир танка невесел. Связывается опять с ротным, просит разрешения подорвать пушку и мотор гранатами и уйти к своим. Реакция ротного отрицательна, следует матерщина, запрет выходить в эфир, запрет покидать машину. Приказ обороняться, если немцы попытаются захватить танк. После настойчивых наших предложений все же взорвать машину обещает вечером, с наступлением темноты вытащить нас.
Сидим, «загораем». Перекусили. Командир совсем помрачнел, у остальных настроение пока бодрое, пытаемся развеселить его. Бесполезно (он чувствовал свою скорую гибель). Где-то ближе к вечеру со стороны сгоревшего дома, что остался справа от нас на опушке леса метрах в 500-х, вываливается какая-то толпа и направляется к нам. Насторожились. Неужели немцы, и почему толпой? Вынули из шаровой нижней установки и спаренный с пушкой пулеметы, но как стрелять? Башня неподвижна, крышки люков прикрывают нас с фронта, а фланг открытый. Лезть под танк? Там до самого днища снег. Но что-то по одежде не видно, что это немцы. Вскоре начинаем различать наши армейские телогрейки и свои родные шинели. Свои!!! Передовые солдаты подходят уже к танку. Начинаем переговариваться. Оказывается, сейчас пехотный полк (вернее — его остатки, человек 200) будет атаковать Дойчендорф. Немцы молчат.