Потому что лень

Выскочив из конюшни, мы резво, старательно демонстрируя служебное рвение, подбежали к порогу кухни и остановились, преданно хлопая ресницами на нашего работодателя. Хозяин трактира, стоял слегка наклонив голову, чтобы не сломать лбом притолоку, и ехидно щурился на нас маленькими глазками, прячущимися за густыми бровями и большим, прямо-таки выдающимся, носом. Широченные плечи, мощные ноги-колонны и огромный пивной живот занимали практически всю ширину проема, поэтому свои руки-лопаты он не мог, как обычно, упереть в бока для пущей грозности. Однако, не дав им свободно болтаться, Секим сложил их на груди, отчасти прикрыв густой с легкой сединой бородищей. Настоящий медведище! Для довершения сходства и жилетка на нем была из шкуры медведя мехом наружу.

Обширная растительность на лице вообще-то не характерна для большинства жителей нашего королевства. Говорят, в Норстоуне подобное, наоборот, обычное явление, но не у нас. Жарко в Галсоро летом. Порой у себя в комнате нестерпимо хочется снять с себя последнюю деталь одежды, трусы, да перед девушками слегка неудобно. Однако, борода и усы на лице хозяина трактира выполняли ответственную роль маскировки старых шрамов, заработанных бывшим десятником королевской пехоты в многочисленных боях с супостатом. О том же самом, но на своем, железном, языке всем желающим рассказывает и огроменная секира, висящая вместе с боевым шлемом на стене за барной стойкой. Секира и шлем, помимо устрашения воров, желающих запустить лапу в кассу трактира, служат чем-то вроде карцера для провинившихся работников. Наказанные должны очистить оружие от старой смазки, отполировать металл и снова покрыть поверхности свежим маслом. А работу принимает Секим, никому не делая поблажек. Как от новобранцев, только что поступивших под его командование. Причем от обычных обязанностей провинившегося никто даже не думает освобождать. Нетрудно представить себе, как в свое время грозное оружие, выглядевшее в руках ветерана столь же естественно, как погремушка в ладошке младенца, некогда порхала бабочкой, выписывая смертельно сложные фигуры на поле боя.

Однако, несмотря на свирепый облик и грубый голос, сердце ветерана и хозяина трактира, было на удивление добрым. Достаточно сказать, что вполне хватило бы и половины того количества мальчишек и девчонок, которым он дал и работу и приют в своем трактире. Видимо, именно поэтому он так и остался трактирщиком средней руки, хотя сервис предоставляет на уровне лучших заведений Воськи.

Воськи (смешное название) — городок в двух днях пути от столицы. В нем я немного застрял в ожидании подходящих попутчиков, следующих за границу королевства. В Сорокар или Норстоун поеду — еще не решил. И там, и там есть академия. И там, и там, надеюсь, королевским тапкам (гостап) меня не достать. То есть не найти. Главное, нигде не оставлять следов. Не кричать на каждом перекрестке, что я бывший адепт, алхимик, маг и, вообще, виконт. У меня есть шпага, пара кинжалов и полдюжины метательных ножей, которые аккуратно завернуты в не слишком чистую и целую, то есть совсем непримечательную, холстину и покоятся в большом походном мешке самого простецкого вида. Есть еще плохонький «кишкорез», который я, наоборот, всем ненавязчиво демонстрирую, якобы гордясь собственной храбростью и свирепостью.

— Здесь мы, уважаемый Секим! Сено вот прибирали в сарае. Намедни, как лошадок кормить конюх возьми, да обвали его. Прям в проход.

— Болтай-болтай! Вижу, как вы там с сеном управлялись. Дрыхли небось, без задних ног. Вот ужо я вам! Бегом к воротам, пока выпороть не приказал!

— Тык! Хозяин! Мы ж весь двор от снега убрали. Вон, гляньте! Ни снежинки. Куда уж тут дрыхнуть-то?

— Бе-е-егом к гостям! — прорычал Секим. — Клочок — к лошадям! Ник — таскать вещи!

Развернувшись боком, хозяин пропустил нас внутрь и каждому выдал по подзатыльнику. По мне снова не попал, но только головой покачал. Уже привычно. В первый-то раз, когда я спокойно уклонился, он долго и недоверчиво рассматривал свою руку, потом снова попытался совместить свою ладонь с моим затылком и… снова у него не получилось. Теперь при каждом удобном случае Секим снова и снова пытается поймать меня на невнимательности и хоть разок, но попасть. Следует признать, несмотря на немалую массу тела двигался пожилой воин все также плавно и стремительно, как, наверное, и в дни молодости. Однако, я все равно был быстрее. По рассказам старых (по стажу, а не по возрасту) слуг, никому еще до меня не удавалось не то чтобы увернуться, даже просто заметить момент удара.

Такая вот игра с хозяином трактира у нас сложилась. И не надо думать, будто Секим хоть кому-нибудь своим подзатыльником сделал реально больно. Он очень хорошо умел соизмерять свою силу.

Проскользнув мимо хозяина, мы разбежались выполнять приказы. Добрый то он добрый, но лентяев и бездельников не переносит на дух и, как бы жалобно они ни скулили, какие бы обещания и клятвы ни давали, непреклонно указывал на порог. Так что, особо не забалуешь.

Еще был у славного хозяина своеобразный пунктик. Он почему-то считал правильным учить детей грамоте не ранее их совершеннолетия. И то в том случае, если признавал в учебе реальную необходимость. Дескать, научившись читать, младое поколение вместо того, чтобы учиться жизни у взрослых, умудренных опытом, людей, начнут забивать себе головы книжной премудростью, довольно далекой от суровых реалий. Говорят, в свое время его супруга — между прочим хрупкая и довольно сентиментальная женщина из семьи мелких купцов — начитавшись дамских романов, совершила крупную ошибку. Она прочитала мужу один из романов… вслух! И не отстала, пока не дочитала до финала, где прекрасный молодой ярл, положив своим двуручником в конном бою несчетное число врагов, задушив голыми руками трех драконов, и, порвав голыми зубами глотки дюжине вампиров, не слился в сладком поцелуе с прекрасной рыбачкой, нежные щечки которой тут же обагрились жарким румянцем. Там еще было про чужие белые ручки и бархат кожи, но последнее уже так достало несчастного мужчину, что он взревел буквально словами одного политического деятеля: «Когда я слышу слово „грамотный“, рука сама тянется за арбалетом! Ка-а-а-акие нежные ручки, щечки, глазки и бархат кожи у рыба-а-ачки?! Подумай сама-а-а! Море! Холод! „Нежные ручки“ тянут мокрые сети!». С тех самых пор и возникло у него это странное предубеждение против обучения грамоте несовершеннолетней молодежи. Книги он считал коварным искушением для слабых и неокрепших умов.

Клок очень хотел научиться грамоте и, увидев, как я свободно и без малейших усилий пишу письмо родным, упросил едва ли не на коленях научить и его. В банде, где он вырос, если и могли научить мальца, то исключительно за деньги. Просто так с ним возиться никто не стал бы. Да и мало кто понимал, зачем вору грамота? Вот воровской «профессии» научить — это сколько угодно. Даже просить не надо — сами воры берут на дело и там «по-живому» начинают натаскивать будущего помощника. К тому же у парня оказалась еще та наследственность. Если посмотреть со стороны честных граждан, так самая что ни на есть дурная, зато с противоположной — очень даже многобещающая. Мать Клока была легендарной щипачкой. Несколько раз она демонстрировала пару своих трюков экспертам в виртуозном лишении вполне трезвых и шибко бдительных граждан их честно (или нечестно) заработанных денег, перстеньков, кулончиков, подвесочек, медальончиков и прочих дорогих цацек. Ни один эксперт не заметил, как его самого обокрали. А кучка драгоценностей экспроприированных у них же и тут же выложенная кучкой на столе просто растаяла в воздухе после того, как мимо прошла мать Клока. Смотрели все и довольно пристально. Причем разделили внимание — часть смотрела только на золото, а часть только на воровку. И… опять ничего! Будто и не было на том месте ничего. Ничто не звякнуло, не блюмкнуло и не скрипнуло. Сама же воровка была в одном только тоненьком платьице и куда могла поместить все награбленное — до сих пор никто так и не узнал. Своими секретами делиться она категорически отказывалась. Кстати, маг, работающий на главаря банды, со своей стороны гарантировал отсутствие любых магических проявлений. Да и бездарна она была в этом отношении.