Страница 23 из 46
Европа была одной из главных причин этой болезни. В октябре 1961 г. Гарольд Макмиллан поручил Теду Хиту сложные переговоры по поводу членства Британии в Европейском экономическом союзе. В немалой степени благодаря силе воли Теда большая часть проблем, касающихся, например, того, что делать с британским сельским хозяйством и торговыми связями с Содружеством, казалась решаемой.
Затем в январе 1963 г. генерал де Голль наложил вето на наше вступление в ЕЭС. В то время Британия не питала большой любви к Европе. Было общее чувство, которое я разделяла, что в прошлом мы недооценили потенциальные преимущества Британии при вступлении в Общий рынок, что ни Европейская ассоциация свободной торговли (ЕАСТ), ни наши связи с Содружеством и Соединенными Штатами не могли предложить необходимое нам торговое будущее, и что нам было пора вступить в ЕЭС. Я была активным членом Европейского союза женщин, организации, основанной в Австрии в 1953 г., чтобы способствовать европейской интеграции, и заседала в ее судебной коллегии, где обсуждались вопросы закона и семьи. Но я видела в ЕЭС по существу торговую структуру – Общий рынок – и не разделяла сама и не принимала всерьез идеалистскую риторику, которая окружала «Европу».
По сути, теперь мне ясно, что генерал де Голль был гораздо более проницателен, чем мы были тогда, когда, к нашему огромному недовольству, он заметил: «Англия на самом деле островная, она морская, она привязана своим торговым обменом, своими рынками, своими линиями снабжения к самым разным и часто самым отдаленным странам; она развивает в основном промышленную и коммерческую сферу, и лишь чуть-чуть сельскохозяйственную… Вкратце, природа, структура, сама ситуация коренным образом отличают Англию от континентальных стран…»
Но еще он сказал: «Если Брюссельские переговоры в скором времени не приведут к успеху, ничто не мешает Общему рынку и Великобритании заключить соглашение о связи между ними, чтобы гарантировать торговый обмен, и ничто не препятствует ни поддержанию близких отношений между Англией и Францией, ни созданию и развитию их прямого сотрудничества в самых разных сферах…»
По сути, то, что де Голль предлагал, более соответствовало интересам Британии, чем те условия, на которых Британия в конце концов вступила в ЕЭС десятилетием позднее. Мы, возможно, упустили лучший европейский автобус, когда-либо проходивший мимо. В то время, однако, столько политического капитала было поставлено Макмилланом на европейскую карту, что этот унизительный проигрыш производил впечатление, что правительство совершенно потеряло ориентиры.
Лейбористская партия пережила трагедию, когда Хью Гейтскелл умер в январе 1963 года. Лидером был избран Гарольд Вильсон. Не завоевав еще того уважения, которое было у Гейтскелла, Вильсон был новой и смертельной угрозой правительству. Он был прекрасным и чрезвычайно остроумным участником парламентских прений, знал, как произвести впечатление на прессу и извлечь из этого пользу, умел бросать двусмысленные фразы, державшие лейбористов вместе (например, «запланированный рост доходов» вместо «политика доходов»), и он умел задеть Макмиллана за живое так, как Хью Гейтскеллу никогда не удавалось. Гейтскелл был скорее государственным деятелем, тогда как Вильсон был законченным политиком.
В результате всех этих факторов популярность консерваторов по данным опросов общественного мнения серьезно упала. В июле 1963 г. лейбористы опережали нас где-то на двадцать процентов, а в начале октября на конференции Лейбористской партии блестящая, но поверхностная речь Гарольда Вильсона о «белом калении» научной революции захватила воображение комментаторов. А потом, лишь несколько дней спустя – бомба: заявление об отставке Макмиллана, находящегося на больничной койке, было зачитано Дугласом-Хьюмом на партийной конференции в Блэкпуле, которая немедленно превратилась в гладиаторскую битву претендентов на лидерство.
Но настоящая битва за лидерство в Консервативной партии шла в другом месте. Незаметность хода событий объяснялась тем, что Гарольд Макмиллан дал понять, что он предпочитает Квинтина Хогга Рэбу Батлеру, таким образом, остановив торжество последнего и подготовив основания для «появления» Алека Дугласа-Хьюма.
В понедельник после конференции мне позвонили из офиса партийного организатора, чтобы узнать мое мнение о претендентах на лидерство. Я сначала сказала, что поддержала бы Рэба против Квинтина, потому что он просто больше подходил из них двух. Затем меня спросили, что я думаю об Алеке. Это открывало возможность, которую я не предвидела. «А это конституционно возможно?» – спросила я. Меня заверили, что да. Я не медлила с ответом: «Тогда я – за Алека».
Когда Алек Дуглас-Хьюм стал министром иностранных дел в июне 1960 г., я выразила свои сомнения в разговоре с Бетти Харви Андерсон (член парламента от Ренфрушир Ист). Я думала, что среди министров Палаты общин должен быть подходящий кандидат на этот пост. Я помнила, что Иден отказался отдать пост министра иностранных дел лорду Солсбери якобы на этих основаниях. Но Бетти сказала мне, что Алек выдающаяся личность и заслуживает эту должность. Тогда я решила прочесть первую речь нового министра иностранных дел в «Хансарде»{ Официальный отчет о заседаниях британского парламента.}. Это был мастерский обзор западно-восточных отношений, который придавал особое значение необходимости сдерживания Советского Союза, а также переговорам с ним и подчеркивал важность наших отношений с Соединенными Штатами. Алек тогда и позже умело совмещал дипломатический талант с ясностью видения, и у него были шарм, лоск и внимание к деталям, качества, необходимые для первоклассного ведения переговоров.
Кроме того, Алек Дуглас-Хьюм был хорошим человеком, а это не следует недооценивать, когда человек претендует на влиятельный пост. Он еще был, в лучшем смысле этого слова, «бесклассовый». Всегда чувствовалось, что он обращается с тобой не как с «категорией», но как с человеком. И он действительно слушал, это я узнала, когда обсуждала с ним больной вопрос о денежном пособии овдовевших матерей.
Но пресса была почти единогласно против него. Его легко было изобразить в карикатурном виде как недоступного аристократа, скачок назад к худшему типу тори-реакционера. К 1964 г. британское общество вошло в больную фазу либерального конформизма, выдаваемого за индивидуальное самовыражение. Только прогрессивные идеи и люди были достойны уважения со стороны все в большей степени самоосознающего и самоуверенного класса журналистов.
Как они смеялись, когда Алек сказал, что он использует спички, работая над экономическими концепциями. Какой контраст с экономическими моделями, к которым был привычен блестящий ум Гарольда Вильсона. Никто не задумался спросить, была ли слабость британской экономики фундаментально простой или лишь поверхностно сложной. На самом деле, если бы политики говорили честно и использовали простые примеры, чтобы люди могли понять их стратегии, мы могли бы избежать упадка.
При этом, несмотря на критику прессы, несмотря на хаотический конец правительства Макмиллана, несмотря на правильную, но несвоевременную отмену системы поддержания розничных цен, которая сильно настроила представителей малого бизнеса против консерваторов, – мы почти победили на парламентских выборах 1964 г. Это произошло потому, что при внимательном взгляде на программу Лейбористской партии было очевидно отсутствие в ней смысла. Но в основном заслуга нашего политического возрождения принадлежала Алеку.
В прессе ходили слухи, что я не смогу удержать Финчли. Либералы мертвой хваткой вцепились в старый городской совет Финчли, хотя в мае 1964 г. они добились гораздо меньшего успеха на выборах в новый муниципальный совет Барнета. Новый энергичный кандидат от либералов Джон Пардоу строил свою кампанию в основном на решении местных вопросов, тогда как я держалась национального масштаба, говоря о том, как обеспечить процветание без инфляции.
Я всегда нервничаю в день выборов, но в 1964 г. меня вопреки предсказаниям о моем поражении, звучавшим с самого начала кампании, волновала не столько моя победа в Финчли, сколько результат консерваторов в целом. Выборы подтвердили мою правоту. Я выиграла у Джона Пардоу большинством голосов с преимуществом почти в 9000. Но моей работе в министерстве на Джон Адам-стрит пришел конец, поскольку лейбористы обеспечили себе большинство, обойдя нас на четыре места. Тринадцать лет у власти для консерваторов кончились, и пришло время фундаментального переосмысления философии Консервативной партии, увы, не в последний раз.