Парфянин. Испытание смертью

Боевое знамя моего отца с белой конской головой держал всадник, сейчас стоящий позади, и подавал этим знак, что сын царя Хатры ведет бой. Тяжеловооруженные конники отхлынули назад и собрались вокруг меня – их было около полусотни, и они выстроились в одну линию. Я поднял меч и сорвал с себя шлем. И закричал во всю силу:

– Все на орла! Захватим орла!

Я надел шлем и дал Суре шенкеля, посылая ее вперед. Остальные воины сплотились вокруг меня, справа и слева, снова опустив копья, готовые к атаке. Через тридцать секунд мы ударили по римлянам, навалились на стену из щитов, и снова, как и в прошлый раз, наши копья пронзали легионеров, а подкованные копыта наших коней топтали их упавшие тела. На меня бросился римский воин и попытался ткнуть мечом в ногу, но я резко опустил клинок и отбил его выпад. Мой меч раздробил руку, сжимавшую оружие, и оно отлетело и упало на землю. Вдобавок он отрубил легионеру несколько пальцев. Тот вскрикнул от боли и упал на колени. Я проехал дальше, Сура копытом пригвоздила легионера к земле, а всадник, державшийся за мной, пронзил его своим копьем. И тут, совсем внезапно, орел легиона оказался прямо передо мной. Я поднял меч, намереваясь срубить воина, который его держал, но он оказался опытным и умело скользнул вбок, так что мой клинок лишь распорол воздух. Левой рукой я сжимал поводья Суры. Дернув их, я снова замахнулся мечом на знаменосца. Но он воткнул шест с орлом в землю, выхватил меч и прыгнул вперед, ударив меня в бок круглым щитом. Этого удара оказалось достаточно, чтобы выбить меня из седла: я кувырком полетел на землю и здорово об нее ударился. Сура отскочила в сторону и унеслась прочь. В памяти возникли слова Бозана: «Если ты оказался на земле, ты уже наполовину труп. Поскорее вставай на ноги, иначе тебя прикончат».

Я вскочил на ноги и повернулся лицом к знаменосцу. У него оказалось преимущество передо мной: он был вооружен мечом и щитом, тогда как я держал только меч. Он сделал выпад, и я парировал его удар. Я видел, что он весь в поту. Да и я тоже был потный. Он рванулся вперед, выставив щит, и налетел на меня. Удар пришелся в левую руку, и плечо скрутило болью. Он попытался всадить острие своего меча мне в шею, но я перехватил клинок гардой своего меча и отбросил его в сторону. Я вдруг понял, что страшно устал и с трудом могу дышать. Он снова бросился на меня, и снова я отбил его удар.

Тут я сам пошел в атаку, ухватив рукоять меча обеими руками, подняв его высоко над головой. И нанес рубящий удар, расколов щит моего противника и раздробив ему руку. Он вскрикнул, завизжал от боли, но все-таки ухитрился ткнуть меня мечом, угодив в нащечную пластину. Его уже шатало от боли. Я снова поднял меч над головой и с силой опустил, закричав. Клинок молнией сверкнул в воздухе и обрушился на незащищенную шею противника. Он вошел в тело под углом, разрубив плоть и шейные позвонки, так что отрубленная голова, кувыркаясь, полетела на землю.

Я встал над обезглавленным телом и выдернул шест с орлом из земли. И поднял повыше, чтобы все его увидели. Битва, которая свирепствовала вокруг, казалось, прекратилась сразу же, как только я поднял серебряного орла и покачал им в воздухе. У меня создалось впечатление, что это словно явилось неким магическим сигналом; впрочем, для римлян, видимо, так оно и было. Осознав, что все их командиры перебиты, многие легионеры начали втыкать свои мечи в землю, отбрасывать в сторону щиты и опускаться на колени в знак того, что сдаются. Наши воины, большая часть которых целый день сражалась под безжалостными лучами солнца, с радостью приняли их капитуляцию. Вскоре в плен сдавались уже целые группы римлян – утрата орла легиона окончательно подорвала их моральный дух.

Ко мне подошел Бозан и обнял меня. Его броня лишилась многих стальных пластин от полученных в бою ударов.

– Я знал, что ты меня не подведешь, Пакор! Отлично проделано!

Тут он скривился и отпустил меня. Его левая подмышка была в крови.

– Да ты ранен!

– Пустяк, – ответил он.

Воины нашей тяжелой конницы между тем соскакивали с коней и подходили ко мне с поздравлениями. Между ними был Вата, сын Бозана и мой лучший друг. Похожий на отца, приземистый и мощный, настоящая гора мышц, он, подобно отцу, легко и беззаботно относился к жизни. Но он носил, как и я, длинные волосы, так что черные кудри падали ему на плечи. Он обнялся с отцом, потом широко улыбнулся и заключил меня в свои медвежьи объятия.

– Что-то ты ничего мне не скажешь, – заметил он.

– Это потому, что ты мне ребра ломаешь, – сумел произнести я. Он расхохотался, выпустил меня и хлопнул по плечу, разглядывая захваченного орла.

– Вот, значит, ради чего мы проливали кровь. Немного мне таких встречалось в путешествиях. Надо полагать, римляне здорово расстроятся, когда узнают, что ты его захватил.

– Ну, пускай придут и попробуют забрать его назад, – ответил я, стараясь, чтобы это прозвучало впечатляюще.

– Да, пускай! – выкрикнул Вата. – И мы их снова побьем!

Тут я почувствовал, как странно ведут себя мои руки и ноги – они начали дрожать. И мне вдруг стало страшно. Может, я умираю? Может, меня ранили? Я упал на четвереньки и в отчаянии посмотрел на Бозана. Он опустился на колени рядом со мною.

– Не обращай внимания, мой мальчик. Тебя просто трясет.

– Трясет?

Он улыбнулся и сунул мне свой мех с водой.

– Попей. После боя многих так трясет. Когда сражаешься, все мышцы напряжены, как туго скрученная веревка, а когда бой окончен, они расслабляются и, так сказать, раскручиваются. Через несколько минут все снова будет в полном порядке.

Он оказался прав. Прошло несколько минут, дрожь прекратилась, и мышцы снова стали меня слушаться. Тем временем разоруженных римлян группами отводили в наш лагерь, а сюда начали прибывать оруженосцы и слуги. Подъехали также фургоны с водой, и их возницы уже наполняли ведра и раздавали истомленным всадникам и их коням, в то время как оруженосцы освобождали всех от доспехов.

Мой оруженосец, Гафарн, подъехал на лошади. Одетый в простую льняную тунику и мешковатые штаны, он помог мне разобраться с доспехами, после чего занялся Сурой, которую нашли и привели обратно. Спокойная кобыла терпеливо ждала, пока с нее снимут защитное снаряжение. После чего Гафарн накинул на лошадь шелковую попону, поскольку она сильно вспотела, а солнце уже начинало садиться, и его цвет изменился с золотого на красноватый. Невыносимая дневная жара начинала спадать.

– Твой плащ в седельной сумке, принц, – сообщил оруженосец. И ткнул пальцем в орла, которого я все еще держал в руке. – А это что такое?

– Это римский орел, Гафарн.

– Смотрится здорово. Наверное, стоит очень дорого. На рынке за него можно получить неплохие деньги.

Я был поражен.

– Такое не продается. Это же огромное сокровище!

– Если это огромное сокровище, тогда глупо его не продать.

– А ты всего лишь слуга и слишком много болтаешь! Как она?

Гафарн нежно погладил Суру по голове.

– Она очень красивая, принц, вот она какая. И она в полном порядке. В следующий раз постарайся остаться в седле, – он поднес ведро с водой к морде Суры и дал ей напиться.

Я подошел к лошади и погладил ее по шее.

– Да, она красавица. И другой такой нет ни у кого.

К войску уже прибыли ветеринары и занялись конями, получившими в бою ранения. Некоторых, раненных слишком тяжело, чтобы надеяться их вылечить, из милосердия предавали смерти, отправляли туда, где паслись бессмертные дикие стада лошадей, принадлежащие Шамашу[4], богу Солнца, кому мы поклонялись и кому принадлежала наша победа. Впереди я заметил большую группу римских легионеров – их посадили на землю перед нашими фургонами. Многие смотрели на орла, которого я по-прежнему держал за шест в руке. Я направился к Вате.

– Подержи его, – сказал я, отдавая ему орла.

– А ты куда собрался?

Я указал на римлян:

– Хочу поговорить с ними.

4

Шамаш – в ассиро-вавилонской религии и мифологии один из главных богов, символ справедливости. Здесь явный анахронизм: парфяне были зороастрийцами-огнепоклонниками и поклонялись своему верховному божеству Ахура Мазде и богу Солнца Митре.