Парфянин. Испытание смертью

На ступенях княжеского дворца стояла моя мать, царица Михри, окруженная придворными и жрецами. Любой сын считает свою мать красавицей, а я полагал, что моя мать самая красивая из всех, и ее вид сегодня лишь подкреплял мою уверенность. Она была на два года старше отца и почти такого же высокого роста. На ней была белоснежная мантия, подпоясанная изящным золотым поясом. Мантия закрывала ей руки и ноги, а на голове у нее была золотая корона с выгравированным изображением Шамаша. Ее длинные черные волосы от природы кудрявились, но сегодня их умастили маслами, зачесали назад и закрепили золотой застежкой. Стоявший рядом с ней раб держал над ее головой большой зонт для защиты от солнца, которое уже высоко стояло в ясном синем небе. По обе стороны от матери стояли мои юные сестры – Адела и Алия. Так же, как наши родители и я, они обе были высокие и с оливковой кожей. Младшей, круглолицей Аделе, было шестнадцать, и она всегда улыбалась. В отличие от сестры, она казалась совершенно беззаботным созданием, а вот Алия, более тоненькая, всегда была очень серьезной. Слишком серьезной, как я всегда полагал, для девушки всего восемнадцати лет от роду. Сразу за матерью и сестрами стоял Верховный жрец Храма Солнца, Ассур. Ему было уже за шестьдесят, и его длинные волосы и густая борода поседели. Тонкий, как копье, с длинным, костлявым, почти змеиным лицом, он стоял сейчас, уткнув в меня пристальный взгляд своих черных глаз, наблюдал, как я спешиваюсь у подножья дворцовой лестницы. Когда я был еще мальчиком, он всегда ужасно меня пугал; сказать по правде, я считал его самим Шамашем, сошедшим на землю. Надо признаться, он и сейчас действовал мне на нервы, хотя сегодня, я надеялся, он доволен тем, что я привез в его храм драгоценный подарок.

Отец тоже спрыгнул с коня и подошел к супруге. Она поклонилась ему, и он обнял ее под одобрительные хлопки благородных парфян и членов их семей, стоящих на площади. Отец обнял моих сестер, потом повернулся и кивнул Ассуру. Жрец вытянул руки и поднял лицо к небу.

– Помолимся богу Солнца! – провозгласил он.

И мы все, как один, опустились на колени и склонили головы. Голос Ассура звучал громко, когда он читал молитву:

– О великий Шамаш, о свет среди великих богов, солнце, освещающее землю, высокий судья, почитаемый в высоких небесах и на земле! Ты, что даешь свет всем уголкам земли! Ты, что неустанно даришь нам свои откровения, каждодневно определяя судьбы неба и земли! Твой восход – пылающее пламя, ты затмеваешь все звезды на небе! Ты, пресветлый и великий! Никто из богов не может сравняться с тобой, великий Шамаш! Благослови же собравшихся здесь во имя твое! Благослови царя Вараза и царицу Михри, которые по твоей бесконечной милости произвели на свет сына и твоего слугу, принца Пакора, который ныне целым и невредимым вернулся сюда, победив своих врагов, чтобы вознести тебе свои молитвы!

Я был готов взорваться от гордости, когда эти слова разнеслись по площади. Ассур дал нам знак подняться с колен и приблизился к воину, державшему орла, забрал у него римский знак и направился через площадь к Большому храму. Поскольку Шамаш – бог Солнца, главный вход в его храм, большой портик, выступающий на площадь, был обращен к востоку. Шамаш видит все, что происходит на земле, он ведь еще и бог справедливости. У Шамаша и его супруги, Айи, двое детей: Китту, воплощение справедливости, и Мишару, воплощение закона. Каждое утро Врата Неба открываются на востоке, и из них появляется Шамаш. Он следует по небу и опускается затем в Подземный мир. Потом следует ночью через Подземный мир, чтобы на следующий день снова оказаться на востоке.

На спине белой жреческой мантии Ассура красовался золотой солнечный диск, как и у прочих жрецов, которые ему прислуживали и которые сейчас последовали за ним вверх по ступеням Большого храма. У входа в храм Ассур остановился и повернулся лицом к толпе, а прочие жрецы один за другим прошли мимо него внутрь.

– Этот дар Шамашу будет теперь храниться в его храме, чтобы он знал, что город Хатра любит и почитает его. Прославлен будь Шамаш, и да одарит он всеми благами тех, кто посвятил свою жизнь служению ему! Слава! – Толпа завопила «Слава!» и отправилась в храм на молитву. Большой храм – это земная обитель Шамаша. Оказавшись внутри, мы стали участниками довольно утомительной церемонии, выслушав скучную проповедь Ассура. Но как только она закончилась и мы вышли наружу, многие знатные парфяне и члены их семей подошли ко мне со своими поздравлениями. Эти знатные парфяне, их сыновья и внуки являлись становым хребтом гвардии моего отца, сливками общества Хатры – храбрые воины, люди чести, и я гордился, что служу вместе с ними. Любой из них в любой момент мог предложить свой меч, дабы служить моему отцу, но лишь те, кто родился и вырос в Хатре, могли попасть в число его гвардейцев-телохранителей.

В тот же вечер во дворце состоялся грандиозный пир, и я здорово напился. Я вовсе не собирался столько пить, но праздничная атмосфера, возвращение к матери и здравицы в мою честь как героя, провозглашенные самыми красивыми женщинами города, оказались сильнее меня. Да и почему бы не порадоваться жизни, решил я. В конце концов, это ведь я победитель, вернувшийся домой, разгромив римлян, посрамив мощь Рима, и мне при этом всего двадцать два года! Вот я и пил одну чашу вина за другой, пока не рухнул лицом на пол. Сказать по правде, я запомнил только начало пиршества; остальное прошло как в тумане. Но я хорошо помню каменные лица моих родителей и выражение ужаса на лице Ассура, когда я превратился в сущего идиота. Все дальнейшее кануло во мрак беспамятства.

Наутро я был грубо разбужен кем-то, кто в полной темноте плеснул мне в лицо ледяной водой. Я закашлялся, начал хватать ртом воздух, пытаясь наладить дыхание.

– Что это значит?! – слабо простонал я, пораженный, что у кого-то хватило смелости проделать со мной такое.

– Вставай. Тебе пора на утренние упражнения, – я узнал бесстрастный голос Виштаспа.

– Господин мой Виштасп, я…

– Вставай. Быстрее! Неужели ты думаешь, что наши враги станут ждать, пока некий избалованный мальчик справится с похмельем после того, как напился до полного отупения?! – Он ухватил меня за волосы, выдернул из постели и швырнул на пол. Сквозь ставни в комнату пробивались первые лучи солнца. Лицо Виштаспа в этом неясном свете являло собой каменную маску.

– Сотня уже в сборе, мой принц, – свирепым тоном бросил он с ноткой сарказма. – Одевайся. Через пять минут ждем тебя на площади. Полный боевой наряд, все доспехи. Щит, шлем, копье, – после чего он вышел из комнаты, оставив меня одного, мокрого и трясущегося.

– Гафарн, Гафарн! – позвал я. Во рту пересохло, меня подташнивало.

– Да, принц? – раздался откуда-то из-под окна слабый голос. Гафарн, по-видимому, спал всего в паре шагов от меня и едва успел проснуться, когда к нам вломился Виштасп.

– Ты что там делаешь?

– Выпил слишком много, мой принц, – ответил он.

– Тащи сюда доспехи и копье.

Ответа не последовало. Он явно снова заснул. Я подошел к нему и пнул в бок.

– Вставай и неси сюда мои доспехи и копье.

Он с трудом, пошатываясь, поднялся на ноги.

– Да-да, принц.

Выпив воды, я вышел из дворца и спустился на площадь. Заря уже занялась, но воздух все еще был прохладен. Я накинул плащ, взял в левую руку щит, а в правую – копье и надел на голову шлем. Времени, чтобы застегнуть его ремешок, у меня не нашлось, о чем мне очень скоро пришлось пожалеть. Когда я вышел на площадь, сотня царской гвардии уже стояла в строю, колонной в две шеренги по пятьдесят воинов в каждой. Виштасп возглавлял колонну. Он выглядел еще более суровым, чем обычно, а это кое о чем свидетельствовало.

– Благородный принц Пакор наконец-то соизволил появиться, господа. Но это вот что такое?! – Он подошел ко мне и ударом сбил шлем у меня с головы. – Разве так следует носить шлем?!

– Нет, конечно, – ответил я. Мой желудок вел себя просто отвратительно, и единственное, чего мне сейчас хотелось, это лечь и не шевелиться.