Страница 171 из 172
П а в о д о к. - Впервые в журнале "Юность", 1972, No 7 и 8. Под заглавием "Дни в конце мая" повесть опубликована также в книге: Осенняя ярмарка. Повести и рассказы. Новосибирск, Западно-Сибирское книжное издательство, 1972.
Сюжетная острота, напряженность коллизий, максимализм нравственных установок привлекли внимание подростков к повести. В монографии "Воспитание творческого читателя" (М., "Просвещение", 1981) приводится оценка восьмиклассницы: "Самая захватывающая, острая, психологически интересная повесть - "Паводок". Она и по форме необычная. Здесь как бы следствие, разбирательство дела проводится на глазах читателя с включением его в действие следователя и в переживания каждого из героев... Главное узнаешь о людях так много, что начинаешь судить о них иначе: не по внешней форме, не по одежке, не по умению говорить, не по внешней широте взглядов, не по демонстративному размаху, рассчитанному на показ, а по поступкам. Нет, и не по поступкам только, а по ситуации и действиям личности в данной ситуации".
Анализируя написанные по "Паводку" сочинения учащихся 69-й московской школы, критик Л. Белая ("Приговор в школьных тетрадках". - "Литературное обозрение", 1973, No 2) обратила внимание на то, что старшеклассников прежде всего увлек предметный разговор о нравственности: "В остроконфликтной ситуации каждый из героев стоит перед проблемой выбора: какое принять решение, как поступить?"
Особенно активную эмоциональную реакцию вызвала у юных читателей фигура Кирьянова. "Можно сказать, - писала Лена Т., - что эта повесть о печальных поступках человека, не имеющего, не чувствующего доброты к людям. Чем выше стоит человек на служебной лестнице, тем большую ответственность, и моральную и юридическую, он должен нести, так как тем шире круг не только его прав, но и его обязанностей". "Безнаказанность породила в Кирьянове, сильном и умном человеке, подлеца", - резюмирует свои выводы Ирина Б. Вопросами: "Почему Кирьянов не поинтересовался, как оснащена партия? Почему не придал значения радиограммам? Почему он передоверил все другим? Разве он не знал, что Храбриков - жулик, а Цветкова - слабая и бездарная?" - задается Александр Б. И отвечает: "Потому что он презирал людей! Он был равнодушен, а это, может быть, самое тяжкое, хотя и неподсудное преступление".
Повесть переведена на узбекский, чешский и французский языки.
Г о л г о ф а. - Впервые в журнале "Знамя", 1979, кн. 8. Отдельное издание: Голгофа. Повесть. М., "Советский писатель", 1981. Вышла также в "Роман-газете", 1981, No 9.
Сюжет повести восходит к эпизоду, рассказанному в "Чистых камушках" (1967): по соседству с Михаськой и его родителями бедствует семья старушка Ивановна и двое ее маленьких внучек, Катька и Лизка, отец которых погиб в начале войны на границе, а мать, работница хлебозавода, стала жертвой несчастного случая, попав под колеса потерявшего управление грузовика.
Ивановна, ее внучки Катя, Лиза и старшая (отсутствующая в "Чистых камушках") Маша становятся персонажами "Голгофы". Но на переднем плане оказываются не они, а невольный виновник трагедии - шофер Алексей Пряхин, его больная совесть, его природная чистота и чуткость, его деятельная самоотверженность.
"Повесть многолинейна, многолюдна. Большинство героев выписаны памятно, но, конечно, особо волнующий след в сердце читателя оставляет Алексей Пряхин, - пишет М. Прилежаева. - Оптимизм драматической и даже трагической повести о человеческих судьбах в том, что веришь: беды не сломят Алексея Пряхина, а доброта, справедливость с ним всегда" (Дороги, дороги... М., "Молодая гвардия", 1980).
Критика обратила внимание на пафос повести, целительный и для растущей, формирующейся души: "Дети "Голгофы" мучительно прозревают: видят, чувствуют - сами израненные и измученные - боль израненного и измученного Пряхина. И мощно звучит светлая мелодия, знакомая и по предыдущим произведениям писателя: прошедшие военное лихолетье, познавшие зло и горе должны - во имя будущего - вынести из всего этого светлый опыт, светлый урок человечности" (А. К о м а р о в. Познай свою доброту. "Октябрь", 1982, No 2).
В 1986 году на студии "Мосфильм" режиссером Н. Стамбулой по "Голгофе" (сценарий А. Лиханова) снят фильм "Карусель на базарной площади".
Повесть переведена на болгарский, венгерский, чешский и словацкий языки.
Б л а г и е н а м е р е н и я. - Впервые в журнале "Знамя", 1980, кн. 7. Вошла в книгу: Благие намерения. Повести. М., "Молодая гвардия", 1981. Тогда же вышла в "Роман-газете" (1981, No 9).
В интервью "Литературной России" (1981, 7 января) А. Лиханов говорил: "...новая повесть "Благие намерения" - о молодой учительнице, о маленьких сиротах, которых ей довелось растить. Впрочем, это скорее повесть о важных категориях, из которых складывается наша нравственность, - о добре и зле, ответственности и безответственности, о мире детей и взрослых и о том, что нет, не благими намерениями вымощена дорога в ад, а лишь намерениями неисполненными". Объясняя свое обращение к названным проблемам, писатель отмечал: "...главным в этой повести стал взгляд взрослого человека на детей, лишенных родительской ласки и нуждающихся поэтому в особом внимании и заботе" ("Единый хлеб общих истин". - "Литературная Россия", 1982, 20 августа).
Характерны суждения педагога А. Захарова из города Дмитрова Московской области, считающего, что повесть "была "первой ласточкой" в советской художественной прозе, обращенной к теме современного детского дома, причинам, порождающим появление детей-сирот. "Именно поэтому так и взволновала нас тогда эта книга, - вспоминает А. Захаров, - гражданственно искренняя, смелая, а главное, точная, правдиво отобразившая наш нелегкий воспитательный труд" ("Высшее человеческое". - "Советская культура", 1985, 26 марта).
Особенные симпатии читателей - юных и взрослых - вызвал образ главной героини, молодой учительницы Надежды Георгиевны. "Разговор об одержимости делом, верности призванию - как он своевремен и важен сейчас, - писала С. Николаева. - Но область педагогики - особый случай, тонкая материя, и Лиханов утверждает своей повестью благородный максимализм учительского призвания, рисует жизненный образ идеального учителя" ("Высший дар доброты". - "Литературная газета", 1980, 24 декабря).