Невыживший

«Сон был подсказкой. Так сказать, увертюрой к спектаклю».

Настя приложила ухо к двери и тут же отпрянула – внутри кто-то плакал. Она тихонько толкнула дверь, и, к ее удивлению, она открылась. В квартире было темно и прохладно, словно в погребе.

– Ау? – позвала она. – Владимир Борисович?

Плач прекратился, и Насте показалось, что впереди что-то передвинулось, стуча по полу. Будто…

«Женщина-собака. Из моего сна. Это она», – с нарастающей паникой вдруг подумала она. В квартире витал отвратительный запах – смесь плесени, мочи и испорченной еды.

Настя услышала, как хлопнула дверь одной из комнат, и ей пришлось приложить громадные усилия, чтобы не развернуться и не сбежать по ступенькам вниз.

Она пощелкала выключателем в прихожей, но свет не зажегся.

Настя достала из кармана мобильник, быстро нашла функцию «фонарь» и нажала клавишу. Вязкую темноту пронизал слабенький луч.

– Владимир Борисович! – уже громче позвала она. Откуда-то сбоку послышалось хныканье, и она, осторожно ступая по захламленному коридору, стала продвигаться вперед. Источник звука находился совсем рядом.

– Кирилл? – неуверенно спросила она, и вдруг дверь комнаты, расположенной по правую сторону, открылась. От неожиданности Настя отпрянула назад, блеклый луч «фонаря» устремился на застывшего в оцепенении мужчину. Он был на костылях, закрывая ладонью небритое лицо, и Настя поняла, что это Кирилл, сын Владимира.

– Папа, – прогундосил он и всхлипнул. – Папа.

– Что «папа»? – переспросила Настя. – Где он?

– Не плосыпается.

Он убрал от лица руку и, прищурившись, смотрел на Настю. Она была поражена, разглядев его вблизи. Глубокие морщины, седеющие волосы, полуоткрытый рот с черными зубами-штакетинами делали его похожим на больного старика. А ведь, по прикидкам Насти, ему было немногим более тридцати…

– Где он? – снова спросила она.

Кирилл продолжал глупо пялиться на нее, затем причмокнул. Настя с брезгливостью отметила, что вся грудь и даже живот давно не стиранной рубашки слабоумного были в заскорузлых пятнах слюны.

– Ты кто? – неожиданно задал он вопрос.

– Меня зовут Настя, – произнесла она. – Я дочь вашего соседа, Антона Сергеевича.

Посветила фонариком по сторонам, отмечая жуткий беспорядок. Все вещи хаотично свалены в кучу на пол, будто в жилище накануне ее прихода проводили обыск, не особо церемонясь при этом.

Кирилл облизнулся.

– Папа спит, – пожаловался он. Скрипнув костылями, он потащился куда-то в глубь коридора, и Настя после недолгих раздумий последовала за ним. Где-то глубоко внутри у нее уже зрело понимание происшедшего, но она все еще надеялась, что ее подозрения ошибочны. И тем не менее интуиция женщины настойчиво твердила, что с отцом этого умалишенного произошло несчастье.

– Вот, – пропыхтел Кирилл. Он ткнул костылем в какой-то продолговатый темный предмет возле перевернутого стула. Настя посветила и почти не испытала удивления, увидев тело Владимира.

– Темно. Мне стлафно было, – с трудом выговорил Кирилл, нервно топчась на месте. Настя скривилась, чувствуя исходящее от него зловоние. Она присела на корточки и, превозмогая отвращение, дотронулась пальцами до шеи распластавшегося мужчины, нащупывая вену. Кожа Владимира была холодной, никакого пульса не было и в помине. Глаза мужчины помутневшие, рот раззявлен, голова неестественно вывернута. Вне всякого сомнений, он был мертв.

Рядом с телом валялся фонарь с длинной рифленой рукояткой. Она взяла его, нажала на кнопку, и в стену тут же ударил мощный луч. Настя выключила свой телефон и осветила фонарем потолок. Из раскрошенной дыры торчал скрюченный провод с болтающимся электрическим патроном, и ей все стало ясно.

– Твой папа чинил свет?

– А? – переспросил Кирилл, наклоняясь ближе. Теплая капля слюны упала на руку Насти, и она скрипнула зубами. Вытерла липкую субстанцию, после чего по слогам повторила вопрос, хотя для себя и так уже все поняла. Свирин-старший полез чинить проводку, и его тряхануло током. Свалившись вниз, он сломал себе шею. Се ля ви, ребята. Кино окончено.

– Папа… – Кирилл задумался. – Папа уснул?

– Нет, – ответила Настя, выпрямляясь. – К сожалению, твоего папы больше нет.

– Нет? – Кирилл выпучил и без того круглые, как у рака, глаза. – Пофему нет? Он вот. Спит.

Спорить с дебилом не было ни желания, ни сил. Кажется, в таких случаях надо вызвать врачей и полицию, чтобы специально уполномоченный сотрудник составил протокол, а мертвое тело увезли в морг. А этого бедного идиота, скорее всего, заберут в интернат. Ну, и конечно, придется разбудить отца.

– Папа хотел Лену поколмить, – вдруг сказал Кирилл. – Лена куфать хочет. А папа уснул.

Настя медленно повернула голову в сторону инвалида, а тот тем временем с надеждой тыкал костылем в труп отца. Он, очевидно, все еще верил, что папаша сейчас очнется от этого странного и крепкого сна, потянется, зевнет и тут же вскочит на ноги, хлопнув его по плечу.

– Кирилл… У вас в доме. Живет. Кто-то еще? – членораздельно спросила Настя. Несколько секунд мужчина, нахмурившись, разглядывал Настю, будто она задала ему непристойный вопрос, затем начал ковыряться в носу.

– Кирилл! – повысила голос Настя.

– Ты кто? – снова спросил Кирилл, продолжая исследовать содержимое своего носа.

– Дед Пихто! – рявкнула она. – Кто такая Лена?!

– Лена хофет есть, – сказал умалишенный таинственным голосом и оглянулся, словно это было военной тайной и его, не дай бог, кто-то подслушает. – Помоги.

Насте показалось, что в ее кожу одновременно вонзились мириады невидимых иголочек, и у нее закружилась голова. Может, плюнуть на все и спуститься за отцом?

Нет.

Если тут есть кто-то еще, она узнает об этом сама. Нельзя оставлять этого сумасшедшего без присмотра.

– Где Лена? Пойдем. Мы покормим ее, – сказала она как можно беспечнее, хотя внутри Анастасию всю трясло. Кирилл послушно кивнул. Вытащив из ноздри клейкий палец, он вытер его об рубашку и заковылял дальше по коридору. Настя двинулась следом.

Остановившись у запертой двери, Кирилл принялся возиться с замком.

– Мне темно, – объявил он, поворачиваясь к Насте, и та посветила, с неудовольствием отметив, как сильно у нее дрожат руки. Она не должна ничего бояться. Может, и нет тут никого. Вполне возможно, что этот парень все напридумывал…

Послышался звук проворачиваемого ключа, и дверь открылась.

– Папа всегда заклывал двель, – гордо сообщил Кирилл. Из комнаты донесся хриплый стон, и Настя вздрогнула. Ее дыхание сделалось прерывистым, в горле стало сухо, словно оно было облицовано горячим наждаком.

Шаркая, словно старуха, она прошла внутрь. Нога задела что-то, послышался звук покатившейся бутылки. Ковер, постеленный на полу, был завален всевозможным хламом. Складывалось впечатление, что в квартире Свириных вообще никто никогда не убирался.

– Вон она, – сказал Кирилл, тыча костылем куда-то в угол. Настя направила в эту сторону фонарь, осветив облезлую коляску с погнутой рамой и кривыми колесами.

Настя закрыла нос рукой – вонь в комнате стояла непередаваемая.

«Там никого нет. Никого нет», – мысленно убеждала она себя.

Но в том-то и дело, что в коляске кто-то был.

Она шагнула вперед, и фонарик в ее руках дрогнул.

Существо, находящееся в коляске, недовольно захныкало. Кирилл подошел к столу, взяв с него полувыдавленный пакет сгущенного молока, и потащился к коляске.

– Лена голодная, – ухмыльнулся он.

Сюсюкая какой-то бред и роняя капли слюны, он вытащил откуда-то чумазую соску. Выдавил на резиновый сосок сгущенки, после чего подмигнул Насте:

– Будеф колмить?

Настя сделала еще один шаг. До коляски осталась пара метров.

– Кто это, Кирилл? – свистящим шепотом произнесла она.

Слабоумный открыл влажный от слюны рот, чтобы ответить, но его слова внезапно заглушил взрыв безумного хохота, который тут же затих.

– Она меня уфнала, – расплылся в идиотской улыбке Кирилл. Он подергал за резиночку с прицепленными на ней погремушками.