Страница 58 из 78
– Как странно, что ты понимаешь, о чем поешь. Ты еще так молода... Впрочем, это быстро пройдет... – Она тонко улыбнулась залу, пожала руку недоумевающе молчащей Дашке и эффектным движением стряхнула с пальцев все кольца. – Прими эту пыль из моих рук. И пой всегда так, как сегодня.
«Пыль» Дашка сунула отцу, и Илья поспешил поскорее спрятать мерцающую пригоршню в карман, опасаясь, как бы актриса не передумала. А за Несветовой с воплями «Браво! Брависсимо! Бесподобно!» на эстраду ворвалась толпа студентов, которые тут же подняли Дашку на руки. Но тут дебютантка перепугалась по-настоящему и закричала в голос. Илье пришлось бесцеремонно растолкать учащуюся братию, схватить всхлипывающую Дашку в охапку и унести из зала.
Но зато что началось в уборной! Первым на Илью налетел, крича и размахивая руками, Кузьма, за ним накинулся Ванька Конаков, следом навалилась всеми семью пудами Стешка, и Илья чудом удержался на ногах. Дашку окружили молодые цыганки, которые смеялись, целовали ее наперебой, и, к своему изумлению, Илья не заметил ни одной завистливо прикушенной губы, ни одного нарочито презрительного взгляда. Тут же откуда-то появилось шампанское. Едва успели выпить – распахнулась дверь, и в уборную повалили друзья во главе с Толчаниновым. Крошечная комната мгновенно наполнилась цветами, приторный запах лилий стоял в воздухе, тяжелые красные розы покрыли стол. В сотый раз отвечая на поздравления, Илья вдруг услышал, как возле двери паршивец Яшка важно спрашивает у кого-то:
– Господа, вам моя невеста нужна?
Разозлившись, Илья тронулся было к двери с намерением выяснить, кто там кому невеста, но вдруг застыл на полушаге. Только сейчас он заметил, что Маргитки давным-давно нет в уборной – только ее шаль с кистями свешивалась со спинки стула. Илья взглянул на Дашку – та утонула в толпе поздравляющих. Отвернувшись, он быстро вышел.
Конечно, Маргитка была на заднем дворе. Конечно, с Паровозом. Вор облапил ее, словно девку с Грачевки, прижал к стене, и до Ильи доносился только сердитый шепот:
– Ошалел? Пусти... Какого тебе еще черта? Пошел вон, крик подыму, ей-богу!
Сенька что-то отвечал ей, но что, Илья не мог разобрать. Но и без этого потемнело в глазах. Он подошел к Паровозу и молча оттеснил его от Маргитки. Сенька проворчал «Какого черта?..» и оглянулся.
– А, ты... – без всякого удивления протянул он. – Что тебе, мора, заняться нечем?
– Оставь девочку, парень, – сдавленно сказал Илья.
– А ежели не оставлю? – растягивая слова, спросил Сенька.
– Семен! Илья! Христа ради, люди кругом! – заволновалась Маргитка.
Повернувшись к ней, Илья зашипел по-цыгански:
– Ты что же, потаскуха, последнюю совесть потеряла? Как сука! Под забором! И с кем?! Да что он тебе пообещал, этот кобель? Ты же цыганка, погляди на себя! Совсем истаскалась, шваль!
Первые мгновения Маргитка молча, изумленно слушала его. Ее глаза казались в темноте огромными и черными. Затем вдруг они сузились, верхняя губа по-собачьи вздернулась над некрасиво оскалившимися зубами, и прежде чем Илья успел заметить эту перемену, Маргитка набрала воздуху и завизжала на весь переулок:
– Что?! Как ты сказал? Кто я, повтори, сволочь паршивая! Повтори мне в лицо, что ты сказал! Я – сука? Я – потаскуха?! Да кто ты такой, чтобы мне это говорить? Да я тебе сейчас зоб вырву! Кто ты мне – отец? Брат? Или муж, может быть?! – Маргитка хрипло расхохоталась. – Муж ты мне? Да? Муж?! Да чтоб тебе сдохнуть, внуков не дождавшись! Чтоб мать твою из гроба выкинули! Чтоб тебе твоя Настька на навозной куче с золотарем изменила, гад вонючий!
Илья молчал, понимая, что девчонка зашлась и теперь ее не заткнешь. Оставалось лишь молиться, чтобы на задний двор не вышел никто из цыган. Сенька Паровоз стоял прислонившись к стене, озадаченно слушал поток непонятных для него слов, поглядывал то на Илью, то на Маргитку. А та вопила все громче, размахивая руками и скаля зубы прямо в лицо Илье. С заворчавшего неба упали первые капли, но Маргитка даже не заметила их.
– Ты мне всю жизнь разломал! Ты всю меня по ветру пустил! Ты из меня свою подстилку сделал, и я теперь – сука?! Да как у тебя язык не отсох, старый мерин? Как у тебя глотка не сгорела?! Да чтоб твои глаза полопались и вылезли, чтоб твоя печенка позеленела, чтоб кишки выпали наружу! Тер-петь тебя не мо-гу!!! – В ярости она сорвала с себя монисто – блестящие монетки брызнули в стороны, посыпались в грязь, одна ударила Илью по лицу. Он невольно зажмурился, а когда открыл глаза, Маргитка уже взбегала по крыльцу. Еще миг – и тяжелая, разбухшая дверь захлопнулась за ней. В наступившей тишине ясно слышался звон гитар из ресторана.
– Ох, огонь-девка... – послышался мечтательный голос, и Илья вздрогнул, сообразив, что Паровоз так и не ушел. – Что, мора, – огреб по полной?
– Замолчи.
– Я-то замолчу. – Паровоз закурил папиросу, розовый свет на миг озарил его лицо, забился огоньком в темных, в упор глядящих на Илью глазах. – Ты вот что, Илья Григорьич... Отвязался б ты от нее, что ли.
– Что? – Илья не поверил своим ушам. Паровоз знает?..
– Отстань от девки, говорю. – Сенька затянулся, выбросил почти целую папиросу в грязь. – Тебе она без надобности, поиграешь – выкинешь. И молода она для тебя, как хошь. А я...
– А с тебя ей какой навар? – взял себя в руки Илья. – Не сегодня-завтра по Владимирке пойдешь.
– Это как кривая вывезет, – ухмыльнулся Паровоз. – Но помяни ты мое слово – через неделю в хоре с тридцатью тысячами буду. С Дмитрием Трофимычем у меня давний уговор. Плачу деньги – и забираю девку. В Крым с ей поеду.
– Может, и женишься? – зачем-то спросил Илья.
– Может, и женюсь, – жестко, без улыбки ответил Паровоз. – И запомни, этот разговор у меня с тобой последний. Я долго упрашивать не обученный. И чичас бы с тобой не балакал, да Настасью Яковлевну жалко. Подошвы ее ты не стоишь. Все, прощевай.
– Ну, напугал... – сказал Илья в спину уходящему Семену.
Тот не оглянулся и вскоре исчез в темноте, только чмокнула невидимая грязь, когда вор перепрыгивал через забор. Илья постоял немного на крыльце, слушая, как в черном небе рокочет гром. А когда налетевший ветер затрепал ветки кленов и хлынул ливень, вернулся в ресторан.
Домой приехали глубокой ночью, под проливным дождем. Бежать с Грузинской на Живодерку было близко, но гитаристы боялись за инструменты, да и певицы закричали, что выстудят голоса, и молодым цыганам пришлось, обвязав головы рубахами, мчаться на угол Садовой за извозчиками. Со всем этим провозились больше часа, но когда пролетки, дребезжа и чавкая колесами по мокрой земле, подкатили к Большому дому, там горели все окна. Цыгане, прикрывая головы гитарными футлярами и шалями, толпой помчались в дом. Вместе с ними, забыв, что он сегодня в хоре за старшего, умчался и Ванька Конаков, и Илье, на свою беду задержавшемуся, пришлось рассчитываться с извозчиками. В дом он вошел один, мокрый и злой. Первым, кто попался ему навстречу, был отчаянно зевающий Митро.
– Ну, как? – спросил Илья, хотя унылая физиономия Митро говорила сама за себя.
– А-а, черти вас всех раздери...
– Опять?
– Ну да! Девятая уже! Совсем совесть потеряла проклятая баба! Назло мне, что ли, она это делает? Режет, без ножа режет, оторва! Все по миру пойдем! Где я приданого на этот Смольный институт наберу, где?! Чертова курица, семнадцать лет замужем, а рожать не выучилась! И все из-за тебя! Все ты! Зачем заставил меня ее из табора украсть?
– Да будет тебе... – Илья не обижался. – Какие твои годы, морэ? И приданого насобираешь, и сына еще одного родишь, а может, и двух... Твой Яшка один семерых стоит. И девки твои – красавицы, тебе за них господа сами заплатят – лишь бы отдал.
– Ай... – отмахнулся Митро. – Ладно, как спели? Как Дашка? Наши кучей влетели, орут, галдят – Дашка, мол, весь ресторан на уши подняла!
– Так и было. – Илья сунул руку в карман, вытащил пригоршню колец. – Все до единого, спроси хоть всех наших.