Страница 55 из 60
За немцем, в ногу с сержантом, шагает солдат. Он на изготовку держит автомат и с гордостью посматривает то вправо, то влево, а лицо у него дочерна загорело, будто с курорта. Вся его поза и движения - это смесь нарочитой небрежности, подчеркнутого безразличия ко всему окружающему и гордости за миссию, которая на него возложена. Шутка ли, они с сержантом, оказывается, заметили и схватили в пленной солдатской массе спрятавшегося там Гитлера!
Сержант торжественно подошел ко мне, взял лихо и привычно под козырек, громыхнул тяжелыми сапогами, пытаясь изобразить прищелкивание каблуками, что всегда принято делать по команде "смирно", и столь же торжественно доложил:
- Товарищ генерал! Разрешите доложить! Вот фюрера захватили. Фашистского верховного главнокомандующего.
Я посмотрел на пленного. Голова у него была втянута в плечи, ноги дрожали, грязные струйки пота текли по лицу. Живого Гитлера я, конечно, никогда не видел, но показалось, что пленный очень смахивает на изображение Гитлера в карикатурах.
К тому времени толпа ездовых, шоферов и других солдат окружила конвой и меня с моими людьми. Все с любопытством, удивлением, радостью и презрением рассматривали захваченного немца, который стоял ни жив ни мертв.
- Гитлера поймали! - весело кричал солдат на всю улицу, выбираясь из толпы. Его, видно, распирало желание сообщить об этом всем, кто проезжал или проходил мимо.
- Где поймали?
- На передовой.
- Ну да, будет тебе Гитлер на передовой! Он, говорят, в бункере сидит.
- Да нет, в колонне пленных опознали.
- Дак ведь он не военный, как он туда попал?
- А вишь ремень с портупеей?
- Погоны вполне мог сорвать...
- Эти отломят по "Отечественной"!
- Нет, поболе, пожалуй, по "Знамени"!
- Вот повезло чертям!
- Под конец войны всем повезет!
- Всем, кто жив останется.
Мой адъютант непривычно подмигнул мне, по-дружески, что ли, по-свойски, чего он никогда себе не позволял, и тихо, с восторгом проговорил:
- Вам, товарищ генерал, повезло. У нас дивизий-то сколько? Штук четыреста, верно? А он вот именно нам, нашей дивизии, достался.
Наклонился надо мной (он был выше меня на две головы) и прошептал так, чтобы никто не услышал:
- За фюрера, товарищ генерал, меньше Звезды не дадут. Вторую, значит, получим.
Одну Звезду Героя Советского Союза я к тому времени уже имел. На какой-то миг я, может быть, тоже поддался влиянию толпы. Скажу тебе откровенно, и у меня сердце немного подскочило и запрыгало. Чем черт не шутит?
Но когда внимательно пригляделся к немцу, испытал состояние похмелья, иначе говоря, разочарование. Уж больно он выглядел жалким и доверия не внушал. Но все-таки надо было проверить.
- А ну-ка вызовите сюда переводчика! - распорядился я.
Прибежал молоденький розовощекий младший лейтенант.
- Сынок, - сказал я, - допроси его.
И тот быстро, по ответам, которые давал задержанный, и документам, имевшимся у него, разъяснил, что принятый за фюрера немец есть местный городской портной.
- Ты спроси его, - предложил я, - почему он эту дурацкую челку отпустил.
- Это красиво, как у нашего фюрера, и потому ото всех большое уважение имел.
- А френч и ремень с портупеей тоже для этой цели?
- Я, я, я, - угодливо улыбаясь, подтвердил портной.
- Вот подлюга, - сказал мой адъютант, капитан Корокотов.
Я посмотрел на адъютанта, и тот быстро поправился.
- Он, товарищ генерал, не только подлюга, он еще и дурак!
Я хотел уже распорядиться, чтобы этого человечка отпустили, но адъютант подлил масла в огонь затухающих наших страстей.
- Товарищ генерал, - сказал он, - а вы знаете, что у Гитлера на правом боку должен быть шрам?!
- Да ну? - удивился я.
- Его в первую мировую войну француз кольнул штыком, вот у него шрам-то и остался. Это нам в училище говорили.
И, можешь себе представить, я клюнул на провокацию этого мальчишки, этого хохмача-адъютанта. Может, он посмеяться надо мной захотел? Будет, дескать, генерал немца осматривать или нет?
Но я поддался: уж очень хотелось, чтобы это был фюрер, а не простой портняжка. Потому распорядился ввести немца в пустой дом, там мы внимательно освидетельствовали его кожные покровы с левого и с правого бока, но никаких травм не обнаружили. При этом немец, не понимая наших намерений, визжал, как поросенок, которого собираются резать и на виду у которого точат нож с этой целью.
Я приказал отпустить пленного. Он убежал под хохот, свист и улюлюканье солдат. Смотреть, как он удирает, было смешно и жалко.
Примерно часа через два, когда я собирался выдвинуться на наблюдательный пункт дивизии, портного снова привезли ко мне.
Только я переговорил с командармом по радио и углубился в карту, как услышал бодрый и уверенный голос:
- Товарищ генерал! Разрешите доложить?
Поднял голову от карты, смотрю: стоит здоровенный сержант, рядом с ним такой же верзила солдат, а между ними все тот же немец. Кривая, извиняющаяся и жалкая улыбка искажала его лицо. Адъютант хохотал. Я рассмеялся.
- Братцы, - сказал я, - этого пленного я уже видел. Вы думаете, это фюрер?
- Как две капли воды, - гаркнул сержант, отчего портной вздрогнул и присел от страха.
- Это городской портной. Отпустите его. Пусть идет отсюда.
Солдаты недоверчиво посмотрели сначала на немца, потом на меня, присвистнули. Я посмотрел на них. Они как по команде одновременно взяли автоматы за спину. Я предложил:
- Шагайте, ребята, в полк - настоящего фюрера добивать.
Неудачники взяли руки под козырек, схватили немца под локти и, недовольные, вынесли его на улицу.
- Корокотов! - крикнул я адъютанту. - Какого черта ты дурака валяешь?
- Я думал, товарищ генерал, - ответил тот, - что это другой фюрер. Может, подумал, настоящий...
Мы выехали на передовую.
Пошел косой холодный дождь. Солдаты закрылись плащ-палатками и по обочинам шли мимо забуксовавших машин. Части дивизии выступали из города. Когда мы надолго застряли в пробке машин и повозок, образовавшейся на перекрестке дорог, я увидел, как наперерез нам по разбитой танками дороге приближается трофейная фура - пара добрых вороных с лысинами кобыл легко тянут ее. В ней восседают три гордых и веселых солдата, и между ними выглядывает мокрый, как мышь, дрожащий от холода... местный портной.
Солдаты, увидев меня, дружно выкрикнули "тпру!". Ездовой натянул вожжи. Загнув колесом шеи, лошади остановились, тяжело дыша и фыркая раздутыми розовыми ноздрями.
Солдаты выскочили из фуры, торопливо подошли ко мне, и старший доложил:
- Товарищ генерал! Разрешите доложить? Фюрера поймали. Едем, а он бежит наперерез. Мы лошадей остановили и за ним. А он, сукин сын, деру. Я дал очередь из автомата вверх. Он и остановился. От нас не уйдешь. Понял, видно...
Другой солдат добавил:
- Я тоже дал очередь вверх. Застрелить мы его всегда успеем. Нет, он нам нужен живой! И третий солдат сказал:
- Мы все дали по очереди в воздух. Птица-то больно важная. Скрутили - и в фуру. Вот, привезли до вас.
- Пошли вы все к черту! - рассердился я. - Надоели: целый день таскают ко мне этого портного. Что вам, делать больше нечего?
- Так ведь похож, товарищ генерал!
- Отпустите его, в конце концов, - приказал я. Солдаты стояли виноватые и недовольные. Их взгляды, жесты и позы будто говорили: "Вот и старайся".
- А ты, - сказал я немцу, - сбрей свои проклятые усы да челку, портупею с ремнем выбрось к чертовой матери. А то ведь не только меня, но и тебя замучают. Или кто-нибудь возьмет да застрелит.
- Вас? - спросил немец.
- Не меня, а тебя, - сказал я, и все солдаты, которых опять сбежалось множество, захохотали.
- Вот дурень! - говорили одни.
- Ничего не понимает по-русски, - пояснили другие.
Тут подскочил переводчик. Удивительно много оказалось переводчиков у нас в войсках под самый конец войны... Одни пришли с курсов, другие сами за короткое время поднаторели в немецком разговоре.