Подробности войны

- "Третий", товарищ капитан.

- Слушай, "Пятый", - сказал комбат, - к тебе приедет Шаяхметов. Передай ему хозяйство. Карандаши, огурцы, семечки... Все по порядку. И иди в хозяйство Захарова. Отдохни недельку. Можешь забрать с собой ординарца. Петренко разрешил. Там найди Лазарева Колю. Он вернулся из госпиталя. Передай ему привет. Валяй.

Голос умолк. Конечно, я обрадовался неожиданной перспективе. Я сдам роту, возьму с собой ординарца и уйду в резерв офицеров полка, чтобы подучиться и - это главное - отдохнуть.

Оказывается, Коля Лазарев, мой старый и верный друг, возвратился из госпиталя. Надо сказать, я тосковал по нему. Шутка ли, больше года рядом командовали ротами.

Не успел ординарец уложить пожитки, как явился старший лейтенант Шаяхметов, маленький, широкоплечий, молодой.

- Вы получили приказание, товарищ капитан? - спросил он официально.

Я подтвердил и вызвал писаря. Тот долго и бестолково излагал, сколько в строю, сколько в расходе солдат и сержантов. Но мы так ничего и не поняли.

Я предложил подсчитать по пальцам - так мало было народу. Я называл фамилии, писарь записывал.

- В первом взводе: Аббакумов, Егоров, Долин, Кузьмин. Постой, Кузьмин в госпитале. Лапин, Мушкетов, Нолинский. Нет, Нолинский ранен вчера.

Вскоре списки были готовы. Пришли командиры взводов. Они с завистью смотрели на меня и уныло отвечали на вопросы. Я понимал их: они тоже устали. Только Шаяхметов бодро расспрашивал их о разных пустяках, которые вызывали у него интерес, а нам уже давно надоели.

Мы с Шаяхметовым зашли к солдатам - они помещались в трех землянках. Я представил нового командира. Узнав, что я уезжаю отдыхать, солдаты встретили это сообщение весело. Я думал, что они будут завидовать и обижаться. Казалось, мне будет неловко. Я уходил отдыхать, а они оставались на переднем крае. Может быть, завтра кого-то из них недосчитаются. Но они наперебой предлагали мне:

- Товарищ капитан, ни о чем не заботьтесь. У нас будет все в порядке.

- Говорят, там танцы бывают?

- Может, девочку какую?!

- Конечно, товарищ капитан. Говорят, их в медсанбате да в роте связи на выбор.

- Не теряйтесь, товарищ капитан.

До леса, где размещался офицерский резерв дивизии, было семь километров. Мы ехали и смотрели по сторонам. Вот выглядывает из болота затопленный танк, виднеется только занесенная снегом, будто шапкой закрытая, башня, не вся, а как большая опрокинутая вверх дном тарелка. Яма из-под крупного реактивного снаряда, заполненная водой. Что-то возвышается правильной четырехугольной формы, видно, затонувшая полуторка. Это из тех, что шли с нами зимой к высоте. Кругом - чистое болото, деревьев мало. Одни черные костыли: все, что осталось от рощиц.

Еще не начинало темнеть, когда мы с ординарцем подошли к рубленым деревянным домикам, разбросанным там и сям в редком редколесье. Из труб столбами валил дым.

- Смотрите, товарищ капитан, никакой маскировки, - удивился ординарец. - Живут же люди! Как в мирное время...

Домик, в котором жил капитан Лазарев, мы нашли с трудом: он был до половины засыпан снегом. Войдя в сени, тщательно отряхнули валенки от снега - топали, точно лошади. Когда я открыл дверь и вошел, Лазарев - я это сразу узнал - сильно схватил меня сзади за голову, зажал больно уши и наложил пальцы на глаза так, что посыпались искры. Руки были теплые, широкие, сильные и знакомые.

Я с трудом развел руки, стиснувшие мою голову, и обернулся. Коля Лазарев стоял с широченной улыбкой.

Мы сжали друг друга в объятия до боли, до треска в костях.

Хозяин раздел меня, усадил. Я облокотился на стол, тот зашатался и заскрипел. Подумалось: вот-вот пойдет в сторону и развалится. Лазарев положил на крышку широкую ладонь, отчего стол опять заходил как живой, и хвастливо сказал:

- Сам соорудил. Вот, своими собственными.

Поглядел на свое изделие, погладил и сказал:

- Когда хочешь, то все можно сделать. Только захотеть!

Я изобразил удивление, одобрение и сказал откровенно:

- Мне такого не сделать бы.

- Я тоже дома ничего не умел: не знал, как гвоздь забить. А вот сработал же. Одним топором. Самому интересно посмотреть...

Разговаривая со мной, Лазарев ловко открыл консервную банку ножом, который изготовил ему, видимо, какой-то умелец из солдат. Из-под подушки достал немецкую фляжку и, чтобы удостовериться, тяжело булькнул ею.

- Знаешь, - говорил он, продолжая собирать на стол, - вот за этим проклятым зельем ходил в поселок. Помнишь, Замковой заместителем у Постовалова был, в двенадцатом полку? Забыл, что ли? Ну, вспомни. Большим начальником стал. Его только что вывели с передка со всем хозяйством. Адъютант не пускает. Говорю ему, скажи, что Лазарев. Не забыл, оказывается, принял.

Приезжает, говорю, Перелазов, встретить бы надо по-человечески. Ничего не сделаешь: обычай такой. Он и тебя вспомнил. Вызвал какого-то из АХЧ. "Налейте, - распорядился, - товарищу Лазареву". Ну ладно, думаю, люди мы не гордые, можем постоять. Пусть будет "товарищ Лазарев", только бы водки дал. А когда уходил от него, то он встал, даже обнял меня и говорит: "Эх, хорошее было время, героическое, и люди были хорошие". А видно, что зазнался и возгордился. Чувствуется, к большой власти привык.

Тут Лазарев в рот палец взял и начал кровь отсасывать.

- Ты что? - испугался я.

- Да понимаешь, нож как-то соскочил с бортика, да по пальцу. Как бритва, нож-то.

И тут Лазарев крикнул ординарцу:

- Слушай, Заяц, ты опять ножи точил? Ординарец выскочил из какого-то закутка, увидел меня, обрадовался:

- Здравия желаю, товарищ капитан!

- Опять, говорю, ножи точил? - закричал на него Лазарев.

- А что, товарищ капитан, - ответил он весело, - какой же это нож, если тупой?!

- Ну ладно, иди, да сообрази нам чего-нибудь закусить.

- Так что вы, товарищ капитан, меня не разбудили, я бы вам давно все сделал.

Оказывается, это тот самый Заяц, который у нашего комбата, у Ивана Васильевича Логунова, ординарцем был. А когда комбата ранили и в госпиталь положили, он к Лазареву перешел.

- Ну как, Заяц, живешь? - спросил я.

- Очень хорошо, - ответил ординарец. - Вы же капитана-то Лазарева знаете, какой он человек, С ним можно хоть на край света!

Мы с Лазаревым выпили, опять вспомнили Замкового. Конечно, добром вспоминали, хвалили, поскольку его водку пили. Вспомнили и что-то такое, о чем подполковник наверняка забыть хотел.

- А ведь знаешь, - говорил Лазарев, - тогда, под Сутоками, не окажись меня рядом, не было бы Замкового. Я выскочил на просеку и вижу: солдаты, как бараны, бегут, винтовки побросали, а Замковой дует впереди и кричит: "Окруженье! Окруженье!" Мы с Малышевым - помнишь, командир взвода связи был у Тагушева? - положили их в снег и сами залегли.

Смотрим, три немца вышли из-за поворота и давай из автоматов с брюха строчить. Ну, мы их всех и уложили. Кончилась перестрелка. Замковой мне сказал: "Ну спасибо, выручил". Видно, стыдно ему было. Представляешь, когда я сегодня к Замковому вошел, он, показалось мне, как-то неловко себя почувствовал. Испугался, что ли? Неприятно, видимо, до сих пор. Я же свидетель. Как он в суде называется?

- Свидетель обвинения, - подсказал я.

- Ну вот видишь, обвинения. Конечно, разве приятно ему видеть меня сейчас? Не знаю, пьет ли сейчас. Раньше-то, помнишь, упивался. От страха, что ли? Сейчас много пить побоится - начальство рядом. Узнают, продвижения не дадут.

Мы просидели с Лазаревым до полуночи. Я больше слушал, он говорил много, но не о себе.

- Вот мы вспомнили Замкового, вояка-то никуда, а продвинулся. А мне в голову другой эпизод лезет, помнишь, из Коровитчина нас немцы выбивали? Ты бегаешь по траншее и кричишь: "Ребята, нам только сейчас отбить, а там подкрепление подойдет!" Я думаю: "Подкрепление? Где оно?" Смотрю, а у тебя правая рука в фуражке. "Что, - спрашиваю, - руку-то в фуражке держишь?" "Да так, - говоришь мне, - царапнуло! Не до того сейчас!"