Страница 26 из 28
Прокопытив с десяток метров, оглянулся, как бы приглашая последовать за
ним. "Да ведь он хочет похвастаться своими красавицами", - сообразила
Настя, вспомнив, что там находится сарай для коз, о котором рассказывала
Яна.
Сарай из ошкуренных стволов березы был накрыт досками, поверх которых
уложили толь. Неказистое сооружение соседствовало с участком,
огороженным врытыми в землю стойкам из сосновых бревен, к которым
были прибиты гвоздями горбыли. Такие загоны для овец Настя видела на
Кавказе, когда ездила на штурм пещеры Пантюхина. Вспомнив обалденный
вкус солоноватой брынзы, которой спелеологов угощали тамошние пастухи,
Настя облизнулась. Ришелье, нетерпеливо топнув копытом, повел ее дальше
через лес по тропе, усыпанной круглыми катышками козьих какашек. Козел
шагал бодро и уверенно, время от времени оборачивался, проверяя, не
отстала ли гостья. Настя подумала, что он как бы отвел ей роль
разоблаченного шпиона: уважать стоит, но отпускать нельзя. Тропа вывела
на склон заросшего осинником холма и круто пошла вверх. Чем выше они
поднимались, тем меньше становилось деревьев. Когда растительность
окончательно расступились, открылась большущая поляна, заросшая
высокой травой. Узкая, не более полукилометра, она вклинивалась в лесной
массив. Ее длину трудно было определить, на глазок не меньше трех
километров. Никаких коз поблизости не наблюдалось, но Ришелье
решительно направился к южной оконечности поляны. Шагая за ним, Настя
подумала, что животные, в отличие от людей, сохранили ориентацию по
запаху. Вот она ничего не чувствует, а Ришелье наверняка унюхал, где
находятся его подопечные. А ведь у первобытных людей наверняка было
обоняние не хуже. Увы, сначала люди лишились чуткого запаха, а потом и
острого слуха.
Она где-то прочла, что пару веков назад люди слышали, как падают листья.
В том, что любой падающий предмет издает звуки, Настя не сомневалась.
Воздух, несмотря на прозрачность, настолько плотный, что любое сжатие
сопровождается каким-либо аккомпанементом. Оторвавшийся от
материнского ствола листок, кружась в воздухе, возмущает атмосферу и та
вибрирует, сигнализируя о его падении. Современным людям услышать сие,
увы, не дано. И кто может сказать, какие другие не менее значимые качества
были утрачены по мере того, как человек приспосабливал природу под
собственные нужды?
Взять тех же бабушек, способных с помощью заговоров излечивать
заболевания, которые нынешним эскулапам не по зубам. В восьмом классе
Настя выглядела гадким утенком: сверстницы похорошели, ударились в рост,
округлились, приобрели соблазнительные формы, включая задорно
выпирающие грудки. В классе образовалась элита из физически
сформировавшихся девиц, а она осталась похожей на подростка -
худосочного и костлявого. Вот и стала, волнуясь, грызть ногти. Сколько
мама ее за это не шпыняла, ничего не помогало. Закончилось тем, что
однажды у нее опух палец. Сначала она не обращала внимания на ноющую
боль, терпела до тех пор, пока палец не превратился в огнедышащую
красную сардельку. Пришлось пойти на прием к дерматологу. Тот
диагностировал панариций. От лекарств только тошнило, а краснота
неукротимо ползла по руке. Боль была нестерпимой, Настя готова была и
всю кисть отпилить. Ампутации удалось избежать благодаря соседке бабе
Клаве. Увидев руку девочки, старушка размотала бинты и запричитала: "Ой,
боженька, страсть небесная! Да как же тебя, девонька, угораздило подцепить
такую заразу?". Она затащила маму Насти в другую комнату и долго что-то
забористо ей выговаривала. Последующие события Настя запомнила плохо:
раннее утро, электричка, старенький деревенский домик и участливые
голубые глаза старушки в темном платке. Та приказала ей опустить больную
руку в алюминиевую миску с водой и, поглаживая багрово-красную кисть
тремя колосками пшеницы, что-то нашептывала. Потом настоятельно
посоветовала обернуть больную руку двумя платками: снизу красным, а
сверху пуховым, и ни в коем случае не снимать в течение недели. Три дня
Настя мужественно терпела, хотя свербеж был невыносимым. Не выдержав
пытки, со слезами объявила матери, что снимет платки. "Потерпи минутку" -
взмолилась мама и перепуганной птицей вылетела из комнаты. Явление бабы
Клавы было предсказуемым. Старушка присела на кровать, осторожно
приподняла ее руку. "Ты ничего не зришь, потому что видеть надо не
глазами, а сердцем. Душа у тебя, как у птички, безвинная и бесхитростная.
Но запомни: ты уже попала в черный круг, хоть и не по своей воле. Выход
один: смирись с мукой, позволь ей лютовать, сколько захочется, думай
только о том, что рано или поздно она исчерпается. А пойдешь поперек - зла
наживешь. Поняла?". Настя покорно кивнула. Единственное, что до нее
дошло, - нужно дотерпеть. Впрочем, к вечеру зуд утих и девушка спокойно
уснула. Через три дня избавилась от надоевших платков - поврежденная рука
ничем не отличалась от здоровой. С той поры грызть ногти перестала, а когда
волновалась, щелкала семечки. Вспомнив, что они тоже вышли боком -
пришлось устроить капремонт передних зубов - Настя невольно сбавила шаг
и пребольно бахнулась ногой о камень. Нагнувшись, потерла большой
палец, а когда поднялась, не увидела Ришелье. Огляделась, пытаясь понять,
куда он делся, но доходившая до пояса трава надежно скрывала животное.
Хуже всего было то, что она и понятия не имела, как вернуться на кордон.
"Козел - он и в Африке козел", - обозлилась девушка, хотя и понимала, что в
случившемся виноват отнюдь не Ришелье. Вспомнилось, как знакомый отца,
работавший в таксопарке, рассказывал, что можно проездить много лет и ни
разу не проколоть колесо, но когда везение заканчивается, то едва ли не
каждый день приходится ремонтировать пробитую резину. Что-то многовато
в этом году на ее голову свалилось напастей. Прямо-таки косяком пошли.
Что бы это значило?
Настю кто-то толкнул в задницу и хотя прикосновение было несильным,
она развернулась, как ужаленная. Перед нею стоял Ришелье. "Миленький
мой, ты вернулся", - расчувствовалась Настя и, присев, обняла козла за шею.
Девушка разрыдалась. Напряжение, в котором она пребывала последние дни,
вырвалось наружу, ей захотелось, чтобы ее пожалели. Навалившись на козла
всем телом, прохрипела: "Не хочу в тюрьму". Козел отступил на шаг и
потряс головой. Этот жест мог означать что угодно, но когда он снова
приблизился и начал осторожно слизывать слезы с ее щек, на душе
полегчало.
С той поры они подружились. Козел ходил за Настей по пятам, девушке
даже казалось, что он за нею приглядывает, чтобы не натворила глупостей.
Яна удивлялась: "Чем ты его околдовала? Ходит за тобой, как привязанный".
Настя только пожимала плечами, но чувствовала, что у нее с Ришелье
обоюдная симпатия.
Между тем жизнь на кордоне шла своим чередом. Сентябрь позолотил
листья кленов, пришла заготовительная пора. Втроем выкопали картошку и
сгрузили в погреб. Собрали яблоки, часть уложили в ящики, обернув каждое
газетной бумагой, а остальные замочили в бочке. Сено было просушено и
упаковано в амбар, Яна занялась домашней консервацией. В погожие дни
Настя с Яной в компании с Ришелье собирали грибы, которых расплодилось
в окрестностях в избытке. Белые сушили, а остальные мариновали и
закатывали в трехлитровые банки. Оказалось, что жизнь на кордоне - это
ежедневный труд, вставать нужно с рассветом и через не хочу заниматься
повседневными делами. Настю от каждодневной суеты всячески оберегали,