Страница 3 из 100
- Постой ка. Как это не помнит ничего? А имя своё то вспомнил? - погрозив ему пальцем, спросил староста.
- Какой там. Говорю же, жена в календарь смотрела, а там именины Максимовы, в тот день, были. Ну, а когда мы разобрались, что он того, ну наоборот не этого, про это и вспомнили. Вот Максимкой кликать и стали. Человек всё же. Не Дутиком же его обзывать?
- Нет, Дутиком это не годится - задумчиво произнёс староста и на какое то время замолчал, но о чём то вспомнив, снова заговорил: - А чего ты от меня тогда хочешь? Чего я в бумаге то, про него, писать стану?
- Так напиши, что мол найден был Максим этот, там то и там то, чтобы хоть что то на руках у него было. А то сцапают по дороге или на рынке, всем тогда достанется.
- Это верно, сцапать могут. В государстве такое творится, это тебе не масленица, баловство допускать нельзя - согласился местный начальник. - Ну Максим то я напишу, это ладно. А отчество и фамилию, какие ставить?
- Так любые напиши. Отчество вон хотя бы Серёгино возьми, в следующий раз будет знать, как оглядываться. А фамилию? Можно Каменев поставить, он на камнях лежал. Можно Утёсов, мы же его возле утёса нашли - предложил проситель.
- Утёсов, мне вроде знакомо - встрял я в разговор, вытащив из своей памяти очередной осколок.
- Ты хоть бы помолчал! - махнув на меня рукой, сказал староста. - Утёсова ему подавай! Ишь ты, какой умный выискался. Может тебя ещё Романовым записать?
- Можно - скромно ответил я.
Мужики почему то сильно заржали, а староста, насмеявшись от души, сказал:
- Ладно без фамилии пока пускай ходит. Напишу, что мол найден Максим Сергеевич и всё. А там, кому надо, пускай сами разбираются.
В доме старосты было тепло. Печку, скорее всего, топили только вечером, но жар от неё шёл до сих пор, так что, когда мы вышли из него, одежда моя окончательно просохла и выданную бумагу я без боязни положил за пазуху, всем телом ощутив её магическую силу. Вот оказывается, как всё здесь устроено, без бумаги ты и шагу сделать не можешь, чудно, однако.
Дальше поехали без остановок и быстро. Мужики, переговариваясь, то и дело вспоминали про городской рынок, рассуждали о торговле на нём, расстраивались по поводу того, что хорошего места там сегодня, скорее всего, им не достанется. А я всю дорогу крутил головой, изучая красивые дома, построенные в основном из кирпичей, разного цвета, едущие по дороге телеги, среди которых попадались довольно странные, такие, у которых колёса были железными и конечно людей, идущих навстречу. Особенно меня интересовали те из них, у кого одежда отличалась от виденной ранее и к которой я уже успел привыкнуть, за это время.
Странная штука, это самое время. Казалось бы, не так много его прошло с того момента, когда привезли меня к себе в дом, в бессознательном состоянии, эти два человека сидящие рядом, но сколько всего изменилось во мне с того дня. До сих пор не забыл его, тот, самый первый день, своей новой, как мне все вокруг говорили, жизни. Помню, как страшно было от непонимания того, где нахожусь и чего вокруг происходит. Так и не стёрлись из моей памяти ужасные картинки, беспрерывно лающей собаки, громко мычащей коровы и жалобно блеющей козы. Не забыл и того, с какой добротой относились ко мне женщины и дети, первое время не отпускавшие ни на шаг от себя и старавшиеся предугадать все мои желания, и потребности. Но больше всего запомнился мне следующий день, тот, утро которого принесло новые запахи, незнакомые до этого ощущения и смутные воспоминания той, старой жизни. Именно тогда я стал осознавать, что окружающие предметы и до этого были знакомы, как раз в тот день полились из меня слова, прямо, как из рога изобилия и жизнь приобрела те краски, которые остались со мной до сих пор. А потом время вдруг резко сжалось и полетело очень быстро, меня загрузили работой, которая помогла вспомнить ещё больше, позволила передвигаться на большие расстояния без боязни, и одновременно с этим забыть о том, что со мной произошло совсем недавно. Через несколько дней, тогда мне так казалось, я вспомнил всё на свете, кроме того, как меня зовут на самом деле, кто я такой и каким образом оказался в этом странном месте. Разобраться с этим не могу до сих пор, хотя что то иногда всплывает перед глазами, какие то не знакомые люди, странные предметы, ещё более странные слова и фразы, от которых становится то очень страшно, то очень смешно. К этому я уже привык, так же, как и смирился с тем, что придётся до конца жизни носить это, данное с лёгкой руки доброй женщины, имя, работать там, куда пошлют и жить рядом с этими, не очень разговорчивыми, но очень добрыми и приветливыми людьми.
Не скажи мне один из братьев, что мы уже находимся в городе, так бы и не знал я про это. Узкая дорога, проходившая то через поле, то через жиденький лес, как то невзначай приютила на своих обочинах невзрачные, деревянные дома, с соломенными крышами, точно такие же, как мы и до этого видели, в двух деревеньках, оставшихся позади. Поэтому на них я совсем не глядел, а зачем, видел уже такие и ничего интересного в них не обнаружил. Но, когда меня известили, что это место не очередной мелкий населённый пункт, а самый, что ни на есть настоящий город, завертел головой, пытаясь найти чего нибудь примечательное. Однако сколько не старался, так ничего, эдакого, на глаза и не попалось. Мне уже стало казаться, что не оправдаются мои надежды, увидеть здесь хотя бы такие дома, какой был у старосты, но узкая улица вдруг взяла и словно расправила крылья. После очередного поворота она стала на много шире и на ней появились дома, из, ранее виденного мной, красного кирпича. Сперва они были высотой в одно окно, а чуть дальше и в целых два. Тут уж я не зевал, смотрел во все глаза, внимательно изучая каждую из построек. Особенно долго заглядывался на те, где крыша была выше, растущих рядом с ними деревьев, как казалось с телеги, подпирающих небо.
Вот теперь я знаю, что такое город и какие бывают в нём дома, думалось мне, глядя на проплывающие мимо, каменные громадины. Но каково же было моё удивление, когда вскоре появились строения ещё выше, высотой аж в три окна, а потом и в четыре, а в одном месте, где дорога была выложена камнем, даже и в пять. Да ещё, к этому в придачу, вдоль этих домов стали прохаживаться люди, по узким, каменным тропинкам, и не по одному или по два, как раньше, а в таком большом количестве, что у меня даже сосчитать их не получалось. Я только успевал поворачивать свою, внезапно разболевшуюся голову, заинтересованно зыркая то на приглянувшееся здание, с каким нибудь вывертом, под самой крышей, то на очередную, одетую в очень странную одежду, девушку, или мужчину с невиданной ранее шапкой, на голове. Ну а когда телега, неожиданно для меня, въехала на шумный рынок, оставив позади высокие ворота, с красочной надписью на самом их верху, тут уж меня и вовсе повело. Увиденное на нём чуть было не довело мои глаза до косоглазия, а гул, висевший над огромной площадью, точно бы лишил слуха, не закрой я ладоням, на время, уши.
Всё, что меня поразило и, в очередной раз, довело до умопомрачения, моих спутников не интересовало совсем. Хотя головами мужики вертели не меньше моего, но делали они это не из простого любопытства, как я, а по необходимости. Эти люди искали место, куда бы можно было пристроиться с телегой, на которой стоял скоропортящийся, как они не раз сами говорили, товар. Его им надо продать сегодня, до завтра он не доживёт, вот и торопятся братья начать торговлю, от этого и нервничают, может быть даже больше, чем я.