Колодезная пыль

- Ну-ну, баранки гну, - жёстко молвила Лиса Вельможная. - Деньги где?

- Твоя мама...

- Ты стрелки не переводи. Па говорил, что из всех соседей самый хитрозобый Паша, но оказалось - нет. Мать, говоришь? Короче, вот как сделаем. Я там тебе денег сколько-то была должна, так теперь в расчёте. Если что, остаток слупишь с моих. Можешь квартиру нашу сдать пока суд да дело, свободна же. Всё. Некогда с тобой вошкаться, у меня скоро свадьба. Привет.

- До свидания, - выдавил Валентин, глядя, как Василиса спускается по четырёхстопной лестнице.

- Лучше прощай.

- Поздравля... - начал Ключик, но не договорил. Поздравлять некого, лиса вильнула хвостом, скрылась.

Валентин ободрал с ключа брелок, поискал куда деть, не нашёл и с досады швырнул в угол. "Чтоб я ещё раз! Ноги моей больше в их квартире не будет", - думал он, накручивая на кольцо связки последний соседский ключ. Тоскливо стало ему. Вспомнилось, какою Василиса была, когда впервые пришла просить денег в долг, и какою была, когда заглядывала по-кошачьи в окно кабинета, взобравшись на старую акацию. От акации остался корявый неохватный пень, а Василиса... "Когда успела остервенеть? Не заметил. Почему только она? Все мы".

На облитой осенним солнцем нижней веранде он стоял неделю тому назад и разглядывал связку с ключами всевозможных цветов и фасонов. Пытался вспомнить.

Рассобачились. Когда? Да вот же, когда потянулась бодяга с расселением. А началась она, как и положено, склокой.

***

Середина июля, жара. Солнце ушло, окна кабинета нараспашку, но это помогает мало, дворик раскалён, как жаровня. Утром - ничего, с восточной стороны дом закрыт высоченной стеною многоярусной дорожной развязки. Днём - ничего, с юга зеркальной скалой торчит новострой. Но часов после трёх, в самое пекло, солнце выглядывает из-за стеклянной грани высотки и заливает двор жаром. Нет спасения от него, не помогает зажатый в каменный угол ясень. Восьмой дом прикрыл бы, но он снесён, от строительного забора толку мало. Акация спасла бы, но её спилили давно, в полдневной тени пня может укрыться разве только мышь. И остаётся мучиться в зашторенной комнате от духоты, потому что клиенту всё равно, потел артмастер над заказом или нет. Но часам к пяти можно распахнуть настежь окна, чтобы хоть горячим ветром, но обдуло лицо.

В половине шестого, в середине июля Ключик полулежал в рабочем кресле, расслабленно следя за тем, как плавятся в восходящих потоках облизанные солнцем леденцовые грани небоскрёба. Заказ сдан, можно пожить на выдох.

- Куда это вы, Ядвига Адамовна? - услышал он и подумал: "Резиновая Зина не дремлет. Глаз да глаз".

Зинаида Исааковна Гольц из пятой квартиры редко упускала случай узнать цель соседских перемещений.

- К подруге, Зиночка, золотце, - ответил звучный голос Ядвиги Адамовны Вишневской, редкой красоты и душевности женщины, до старости ухитрившейся не растерять оба качества.

- А не в мэрии ли случайно работает ваша подруга? - пискнула Резиновая Зина тоном, не предвещавшим ничего хорошего.

"Чего она взъелась?" - лениво подумал Валентин. Вставать не хотелось.

- Она давно на пенсии, - ответила Ядвига. Вставать не было нужды, чтобы представить, как она остановилась на лестнице, подняла голову и заломила левую бровь.

- Значит, она подвизается там на общественных началах, - ядовито скрипнула Резиновая Зина.

- С чего это вы взяли, Зинаида Исааковна?

- А с того, Ядвига Адамовна, что сегодня принесли странное письмо. Признайтесь, вы тоже получили. Ведь так?

- А, вот вы о чём! Но, простите великодушно, какое я к этому имею отношение?

- А такое! Кто недавно сказал Павлику Зайцу, чтоб уже искал дом?

"Письмо? Какое-то пришло. Я ещё подумал, опять бумажный спам. В прихожей оставил, не посмотрел даже. Причём здесь Павлик и его дом?" Павел Петрович Заяц, жилец из квартиры номер один, всем успел надоесть уговорами продать разом все квартиры в доме номер десять и переехать в деревню. Всерьёз его болтовню никто уже не воспринимал.

Тащиться в прихожую за письмом у Валентина Юрьевича желания не было. Между тем, пикировка под окном перешла в новую фазу.

- Вы и ваши друзья из мэрии, подлецы-демократы, разграбили страну, - митинговала Резиновая Зина. - А теперь вы хотите выжить нас из дому? Не выйдет!

Несомненно, Зинаида Исааковна открыла дверь полностью, и, уперев левую руку с отставленной горстью в тощий бок, указательным пальцем правой изображала метроном.

- Что разграбили? После ваших друзей коммунистов от страны остались одни развалины, - приятным контральто возражала госпожа Вишневская. - Выселять из дому это ваши методы, Зинаида Исааковна. Нет, ну это же надо! У меня знакомства в мэрии?! Прошу прощения, а ваши связи, на которые вы вечно намекаете?

Вне всяких сомнений, Ядвига Адамовна вернулась на веранду и теперь стояла перед старой комсомолкой в третьей балетной позиции. Внизу грохнула дверь. "Зина вышла из себя во двор", - решил Валентин. И точно - после короткой зловещей паузы прямо под окном вскрикнули: "Мои связи! Она говорит - мои связи!" Слышно было великолепно, точно из первых рядов партера. Видеть необходимости не было, и без того понятно, что Зина спустилась по лестнице, затем, стоя к зрителям спиною, воздела руки к небу подобно королю Лиру и вскричала. Всё было как обычно. В открытое окно кабинета полетели либералы и кровавое энкавэдэ, плутократы и диктаторы, ночные бабочки и банные комсомолки; фурией Троцкий влетел, следом протиснулся Сталин, держа под мышкой товарища Берию, потом почему-то проскакал навстречу Петлюре батька Махно. Впрочем, до настоящего времени стороны не дошли - быстро выдохлись, дал себя знать возраст. За восемьдесят обеим. Вынужденное перемирие. За кашлем и оханьем донеслось до Валентина, как бы из-под земли:

- Вася-а! Вась!

Ольга Александровна звала кого-то: кота или мужа.

- Вася-а! Слышишь меня? Выдь во двор, мне отсюда не слышно!

Оленька Вельможная имела обыкновение в это время суток сидеть у окна своей квартиры - того, что во двор. После рождения дочери расплылась, выходить в мир стало ей тяжко, поэтому утром, подобно сказочной красавице, садилась к северному окошку - к тому, что выходит на улицу, а вечером перебиралась к этому, южному. И витязей посылала на подвиги.

- Вася! Выдь, послушай, про что они. С письмом чего-то. А я тебе говорю выдь! После расскажешь.

Значит, муж, а не кот. Кот, если что и услышит, ни за что не расскажет. Не так воспитан. Джентльмен.

Очевидно, Вася Вельможный, в мальчишестве Дубровский, поддался на уговоры. Ключик услышал как: "Василий Степанович, вот вы как человек высокообразованный скажите, кто виноват?" - слегка задыхаясь, выговорила Резиновая Зина.

- Философ-водопроводчик! - иронически прокомментировала неподражаемая Ядвига.

Василий Степанович Дубровский на самом деле получил хорошее образование, окончил философский факультет университета, но обзаведясь семьёй, сменил фамилию и сделался слесарем-водопроводчиком. Пристрастия к философским умопостроениям не утратил, однако под давлением обстоятельств и жены приобрёл новую склонность - ноблесс оближ! - запил.

- А что тут у вас такое? - хотел спросить Василий Степанович, но получилось у него только: "Ашот тутуас акоэ?" - поскольку конец рабочего дня уже был отмечен должным образом.

- Фу-у! - сказала Ядвига Адамовна. Надо полагать, вопрос угодил в неё вместе с выдохом.

- Ай! Да вы сядьте, Вася, - засуетилась Резиновая Зина, в которую угодил не вопрос, а сам Василий Степанович.

Во дворе завозились, покрикивая изредка: "Фсёяссам!" "Сюда, Вася, на крылечко. Осторожно!" "Ашот тутуас?" "Вот он, ваш пролетарий умственного труда, Зиночка, во всей красе".

- Траит суа квемкве волуптас! - звучно и неожиданно отчётливо изрёк, утвердившись на крыльце Вельзевулова логова, философ-водопроводчик.