Страница 6 из 15
И только она собралась опять высказаться в том же духе, как вдруг ее здоровое ухо встрепенулось.
– Чу! Вроде бы калитка. Осока, глянь.
Ей показалось, что скрипнула калитка. Я подошла к окну: в саду было пусто. Возможно, она ждет почтальона, подумала я, хотя корреспонденцию мы получали не чаще, чем вести из космоса; приносили нам только квитанции. Она переживала из-за денег. Говорила, что, если лето не задастся, нам придется туго.
Кормились мы из разных источников; из слишком разных, жаловалась Мамочка, намекая на отсутствие стабильного, как у людей, дохода. Акушерством мы занимались нерегулярно, а сумму вознаграждения оставляли на усмотрение рожениц. Фиксированную цену не назначали, да и не могли бы, ведь Мамочка работала без лицензии.
Задолго до моего рождения карьера Мамочки рухнула, а вместе с ней и всякая надежда на получение профессиональной квалификации. Теперь еще и государство предлагало бесплатное медицинское сопровождение беременности по месту жительства. Эпоха повитух прошла, и Мамочка понимала, что только добрая слава среди местных дает ей шанс хоть изредка принимать роды. История трагическая, ведь акушерство она обожала и в нем не знала равных. Она обладала чутьем. Она обладала знанием. Ей только не давали их использовать.
За домом мы держали тощих кур, на корм которых тратили чуть меньше, чем выручали от продажи яиц и тушек. Варили джем из фруктов с нашего малюсенького сада и ягод, что собирали на окрестных болотах. Мы провоняли весь дом, выпаривая цветочные эссенции, которые тоже продавали; на пальцах наших появились мозоли от шитья. Еще мы иногда пекли: для свадеб, застолий и всего такого прочего, хотя в последнее время все реже. Не знаю почему. Случалось, мы стирали белье, но это было самое ненавистное. Мы тратили до неприличия мало, и все равно нам вечно не хватало денег.
Вы спросите, за что Мамочку лишили права заниматься любимым делом? За то, что иногда она спасала девушек в отчаянном положении. В этом была вся Мамочка. Без душеспасительной беседы она их, конечно, не отпускала, но никогда не отказывала.
Тем временем по округе разнесся слух, что на полуразвалившейся ферме Крокера поселились хиппи, или, как их упорно называла Мамочка, битники. Те самые, с которыми мы уже имели счастье познакомиться.
У деревенских они особой популярностью не пользовались. Да и кому понравится шайка грязнуль и лодырей! Но выселить их с фермы тоже никто не мог, поскольку одному из хиппи она досталась по наследству. Поместье Стоукс (которое, промежду прочим, владело и нашим домиком, и Мамочке казалось, что лорд Стоукс вместе с управляющим только и ищут повода, чтобы нас выдворить) пыталось приобрести этот участок, однако новый владелец не только устоял перед соблазном, но и позвал к себе приятелей-грязнуль.
После ознакомления с Мамочкиными взглядами на битников и прочих бичей деревенской жизни мы перешли к вопросу о некой Джейн Лоут. Надо было решить, чем ей можно помочь. Перед принятием решения я пошла в туалет; уборная у нас располагалась на улице. Открыв дверь, я увидела нечто такое, отчего сразу заорала, а дверь захлопнула.
Мамочка тут же примчалась с клюкой наперевес.
– Что ты там говорила про хиппи? – выдавила я.
– А что?
– Один из них у нас в сортире.
Мамочку передернуло, гигантская грудь заколыхалась. Потом она шагнула вперед и так брезгливо ткнула палкой в дверь туалета, будто за нею пряталась змея или крыса. На унитазе восседал тот парень, которого мы видели у сломанного фургона. Штаны у него были спущены до колен, темные очки на носу придавали сходство с насекомым, но я все равно его узнала по сломанному носу.
Он-то и оказался нашим вторым незваным гостем мужского пола, хотя, конечно, вовсе не таким напыщенным, как тот мужик из Кембриджа.
– Ты что здесь делаешь? – гневно спросила Мамочка, не закрывая двери.
Он облизнулся.
– Дам вам три попытки, – произнес хиппи. – Если с трех раз не догадаетесь, значит вы обе дуры.
– Я сейчас полицию как вызову, поговоришь тут у меня.
– И что вы им скажете? Что я украл ваш бак с дерьмом?
Видок у него был еще тот: в темных очках, без штанов, бледный как привидение, волосы слиплись. Весь потный.
– Ты не имеешь права, – продолжила Мамочка, – шляться, где тебе вздумается.
Тут парень снял очки и посмотрел ей прямо в лицо:
– А вот на эту тему я бы с удовольствием поспорил. Но можно сначала закончу?
Мамочка хлопнула дверью. Мы отошли в сторонку и подождали. Через пару минут он вышел.
– Как тут у вас спускается?
– Набираем воду в ведро из колонки, – ответила Мамочка. – Ты вообще, что ли, ни черта не знаешь?
– Да вы живете в каменном веке.
– Ну раз ты выше этого, – вступила я в дискуссию, – сри на улице.
Парень окинул меня взглядом, старым как мир. Пот лился с него ручьем. Он взял ведро, поставил его под раструб, опустил рычаг, набрал воды, отнес ее в уборную и вылил в унитаз. Потом швырнул ведерко на гравийную дорожку.
– Я живу на ферме Крокера, – сообщил он.
– Я знаю. – Мамочка сложила на груди руки. Она отчего-то развеселилась.
– У нас повально начался понос. Я как раз проходил мимо вашего дома, и тут мне приспичило. Я понимаю, что нужно было спросить, но было, простите, не до того.
– Мамочка, он весь мокрый, – заметила я.
– Я вижу. Вы воду из того ручья пили?
– Пили.
– Там ил гнилой, поэтому вода отравлена. Надо было хоть у кого-нибудь спросить.
– И что нам делать?
– Снимать штаны и бегать. Надо вырыть глубокую канаву и сбросить туда весь ил. Тогда ручей очистится. А пока придется качать где-то воду и таскать домой. Мы все тут так живем.
Парень ухмыльнулся:
– Вы не разрешите пользоваться вашей колонкой? А то откуда нам воду таскать?
Мамочка в раздумье выпятила нижнюю губу.
– Разрешу. Но только обещайте помнить, что негоже вваливаться в чужие дома, если тебя не звали.
Парень достал из кармана табак и начал скручивать сигаретку. Облизывая край бумажки, снова посмотрел на меня многозначительно.
– Клево.
Мамочка вздрогнула. Ей вряд ли раньше доводилось слышать «клево».
– Осока, тащи сбор от поноса. И что, ты думаешь задержаться у Крокера?
– Ферма принадлежит мне. И… всем нам. Хотим заняться фермерством.
– Ха, скоро перехотите, – провозгласила Мамочка.
Я возвратилась с пакетиком. Парень покосился на него с недоверием.
– Заваривай, как чай, – пояснила Мамочка. – Но долго не настаивай. Там лабазник, шалфей и кой-чего еще, если кому интересно. Закрепит как миленького.
Он приоткрыл мешочек и втянул ноздрями воздух.
– Нереально. Меня, кстати, зовут Чез. Может, подружимся?
– Как бы не так! – ответила Мамочка. – Проваливай.
Чез явно не ожидал такого поворота событий. Слегка кивнув, он развернулся и зашагал прочь, вальяжно махнув нам на прощание рукой.
– Одно слово, битники, – подытожила Мамочка, проводив его взглядом. – Нам с ними не по пути.
А я подумала: когда она успела составить мнение о битниках? Видать, успела. У Мамочки была богатая история. Такая, что о ней знали далеко за пределами нашей деревни. К ней посылали ученых дураков из университетов, хоть и без толку. Но меньше всего Мамочка хотела, чтобы ее история стала достоянием гласности.
Она ревностно охраняла подробности личной жизни, считая разговоры на эту тему опасными.
– Информация – сила, – говаривала Мамочка.
И ничего не рассказывала даже мне, своей приемной дочери, совсем не балаболке. Она, конечно, научила меня быть осторожной, спасибо ей за это. Но ее прошлое мне приходилось собирать по крупицам, буквально выдергивать из слухов, обрывков чужих историй, сплетен и ее собственных откровений, которые случались крайне редко и всегда внезапно. Ее главный принцип был «Не рассказывай», а жизненное кредо «Не говори ни слова».
Томящиеся в сердце страсти – вот что скрывалось за Мамочкиным молчанием. Выплескивать их она не собиралась. Она учила, что раскрытый рот, как и раздвинутые ноги, до добра не доведут. Не знаю чем, но эти хиппи или битники ее растрогали. Я удивилась и начала строить догадки. В моей голове рождались образы сродни фантазиям, но чуточку иного свойства. Догадки складывались из Мамочкиных заминок. Заминки выстраивались в алфавит, язык предположений и озарений. Конечно, не идеально точный, но все же. Картинки хаотично роились, лавировали, как груженные углем вагоны лавируют на запасных путях, и в результате выстраивались в требуемом порядке. Догадке вдруг находилось подтверждение, между событиями появлялась связь. Я видела проблеск правды. Причем с такою ясностью, что Мамочка сразу понимала. И страшно злилась, когда у нее не выходило что-то скрыть. Оказывается, она удочерила ребенка, способного приподнимать глухую завесу, которой она укрылась от мира много лет назад.