Держи марку!

– …в прошлом году там была статья о подушечках для булавок, – проворчал Стэнли и ушел, топая ногами. Голем вышел следом.

– Он хороший парень, – сказал Грош. – В голове только немного чайник не в порядке. Дайте Стэнли его булавки, и никаких с ним хлопот. Иногда немного… перенапрягается, делов-то. Ах да, вот и третий член нашего дружного коллектива…

В комнату вошел большой черно-белый кот. Не обращая внимания ни на Мокрица, ни на Гроша, кот неторопливо побрел к потрепанной корзинке. Мокриц стоял у него на пути. Кот шел, пока его голова мягко не уткнулась в ноги Мокрицу. Тогда он остановился.

– Это Пис-Пис, сэр, – сказал Грош.

– Пис-Пис? – переспросил Мокриц. – Это в самом деле его кличка? Ты не шутишь?

– Не столько кличка, сколько описание, – ответил Грош. – Вы бы отошли в сторону, сэр, а то он так весь день с места не сойдет. Ему уж двадцать лет, и он в некотором смысле раб своих привычек.

Мокриц сделал шаг в сторону. Как ни в чем не бывало, кот продолжил путь и свернулся калачиком в своей корзине.

– Он что, слепой? – спросил Мокриц.

– Нет, сэр. Но он так привык и не изменяет своим привычкам, сэр, ни на секундочку. Очень спокойное животное. Не любит перестановок. Вы к нему привыкнете.

Чувствуя, что сказать что-то надо, но не зная, что именно, Мокриц кивнул на собрание склянок на верстаке Гроша.

– Алхимией балуешься? – спросил он.

– Нет, сэр! Я практикую народную медицину. Не верю я этим докторам, сэр. Ни дня не болел за всю свою жизнь! – Он громко хлопнул себя по груди с хлюпающим звуком, не свойственным живой плоти. – Байка, гусиный жир и горячий хлебный пудинг, сэр! Лучшая защита для бронхов против пагубных воздействий. Каждую неделю накладываю новый слой, и за всю жизнь даже не чихнул ни разу, сэр. Полезнее некуда, все только натуральное!

– Э… похвально, – сказал Мокриц.

– А хуже всего, – продолжал, понизив голос, Грош, – мыло. Ужасная гадость, сэр, смывает такие полезные соки. Я вам так скажу: оставьте вы все как есть. Берегите бронхи, кладите серы в носки и не забывайте о теплом нагруднике, и все вам будет нипочем. А вот вы, сэр, – такой молодой человек, как вы, должен беспокоиться о здоровье своего…

– Для чего вот это? – торопливо перебил Мокриц, взяв в руки горшочек с зеленоватой кашицей.

– А, это? От бородавок, сэр. Замечательное средство. Совершенно натуральное, совсем не то, что доктора прописывают.

Мокриц принюхался.

– Из чего оно?

– Из мышьяка, сэр, – невозмутимо ответил Грош.

– Из мышьяка?

– Натуральный продукт, сэр. Еще и зеленый.

«Итак, – подумал Мокриц, осторожно вернув горшочек на прежнее место, – в стенах Почтамта и во внешнем мире понятия о нормальности явно не совпадают по вектору. Как бы не запутаться. Пожалуй, здесь стоит примерить роль увлеченного, хотя и озадаченного управляющего», – решил он. Впрочем, за исключением «увлеченности», играть ничего и не приходилось.

– Поможешь мне тут разобраться во всем, Грош? Я ничегошеньки не смыслю в работе почты.

– А чем вы занимались раньше?

Воровал. Облапошивал. Подделывал. Жульничал. Но никогда – и это важный момент, – никогда не причинял никому боли. Никогда. Мокриц был очень тверд в этом вопросе. Он даже никуда не вламывался, если можно было обойтись. Покажется подозрительным, если тебя застукают в час ночи в банковском хранилище в черном костюме с кучей маленьких кармашков, так зачем рисковать? Распланировать все как следует, показать нужные документы, правильно одеться и, самое главное, правильно держаться – и тебя впустят туда средь белого дня, а управляющий еще и дверь придержит, когда ты будешь выходить. Сбывать кольца и использовать тупую сельскую жадность приходилось, просто чтобы не заржаветь.

Все дело заключалось в лице. У Мокрица было честное лицо. И он ничего не имел против тех, кто внимательно всматривался в его глаза, стараясь разглядеть его внутреннее «я», потому что у него было хоть отбавляй внутренних «я», на все случаи жизни. Что до крепких рукопожатий, за годы тренировок он выработал себе такое, что можно было лодки швартовать. Обычные навыки общения. Особые навыки общения. Прежде чем продавать людям стекляшки под видом бриллиантов, нужно устроить так, чтобы они захотели увидеть бриллианты. Вот в чем трюк, самый главный трюк. Ты заставляешь людей иначе взглянуть на мир. Помогаешь им увидеть его таким, каким они хотят его видеть…

Откуда, черт возьми, Витинари прознал его имя? Он раскусил фон Липвига как орешек! А Стража здесь… сущие дьяволы. И кто натравливает голема на живого человека?..

– Я был клерком, – ответил Мокриц.

– С бумагами, что ли, работали? – спросил Грош, внимательно глядя на него.

– Да, сплошная бумажная работа.

Что было честным ответом, если считать карты, чеки, рекомендательные письма, банковские бланки и купчие.

– Эх, еще один, – сказал Грош. – Что ж, делать тут особо нечего, мы можем потесниться и освободить вам место, нам не в тягость.

– Но мне поручено наладить работу почты, как раньше, господин Грош.

– Ну да, ну да, – ответил старик. – Тогда ступайте за мной, господин фон Липвиг. Сдается мне, не все вам о нас рассказали.

Грош повел его обратно в запустелый холл, оставляя за собой дорожку желтоватого порошка, сыплющегося из обуви.

– Мой папаша приводил меня сюда, когда я был еще совсем мальцом, – рассказывал он. – Тогда на почте работали целыми династиями. На потолке висели такие большие стеклянные штуки капельками, позвякивали так и горели. Знаете, да?

– Люстры? – предположил Мокриц.

– Может быть, – согласился Грош. – Две штуки. И везде были латунь и медь, начищенные, и горели как золото. А еще, сэр, были балконы, вокруг всего центрального холла, на всех этажах, из железа, узорчатые как кружево! А все прилавки были из редкого дерева, как отец сказывал. А людей-то! Тьма! Двери хлопали без конца. Даже по ночам… о, сэр, по ночам на заднем дворе, вам бы там побывать! Огоньки! Почтовые кареты приезжали, уезжали, лошади в мыле… вы бы только видели, сэр! Кто-нибудь отдавал распоряжения почтальонам… было у них такое устройство, сэр, что можно было впустить и выпустить карету со двора за минуту, сэр, за минуту! Беготня, сэр, кругом беготня и гомон! Говорят, можно было прийти на почту из Сестричек Долли или аж из самых Теней, отправить письмо самому себе, и пришлось бы бежать во весь опор, сэр, просто сломя голову, чтобы опередить почтальона! А униформа, сэр, темно-синяя и с медными пуговицами, ох, вы бы только видели! А…

Мокриц посмотрел неугомонному старику за плечо, на ближайшую гору птичьего помета, где застыл начавший было копать Помпа. Голем потыкал лопатой в смердящую громадину, потом выпрямился и, держа что-то в руках, направился к Мокрицу.

– …а когда приезжали большие кареты, сэр, из самых гор, их гудки были слышны за мили отсюда! Вы бы только слышали, сэр! А если им попадались разбойники, на почте были специальные люди, они шли и…

– Да, господин Помпа? – сказал Мокриц, оборвав воспоминания Гроша.

– Любопытное Открытие, Почтмейстер. Я Ошибался. Горы На Самом Деле Состоят Вовсе Не Из Голубиного Помета. Голуби Не Наложили Бы Столько И За Тысячу Лет, Господин Вон Липвиг.

– Из чего же тогда?

– Из Писем, Господин Вон Липвиг, – ответил голем.

Мокриц перевел взгляд на Гроша, который неловко поежился.

– Ах да, – сказал он. – Я как раз собирался вам рассказать.

Письма…

…им не было конца и края. Они переполняли все помещения Почтамта и лезли во все коридоры. Кабинет почтмейстера действительно был непригоден к использованию из-за состояния полов: они утопали в двенадцатифутовой толще писем. Они перекрывали целые коридоры. Ими были до отказа набиты шкафы. Стоило неосторожно открыть дверь – и ты мог быть погребен под лавиной желтеющих конвертов. Половицы подозрительно прогибались. Сквозь трещины в оседающих гипсовых потолках торчали бумажные углы.