Ловзар

Неожиданно раздалась переливчатая трель дверного звонка. Арсен посмотрел в глазок и увидел стоявшего перед дверью Ису. Арсен крайне удивился – тот никогда не был у него в гостях, вряд ли даже знал адрес, кроме того, визит без предупреждения в эпоху мобильных телефонов был удивителен сам по себе. Арсен открыл дверь и отошел, впуская Ису.

– Салам алейкум, Иса, неожиданно ты.

Иса вошел в квартиру, внимательно посмотрел Арсену в глаза, сжал зубы и наотмашь ударил его в челюсть.

Арсен знал Ису около трех лет. Их познакомил тот самый Залик – его школьный друг. Как-то он приехал в Москву решать свои дела по поставкам продовольствия и остановился у Арсена. Процесс решения вопросов оказался крайне сложным, интересы Залика пересеклись с интересами крупной коммерческой структуры, и ему понадобилась помощь влиятельных сил. Первой влиятельной силой, о которой вспомнил парень, была московская чеченская диаспора. Многие отговаривали Залика от работы с ними, рассказывая истории про отрезанные головы бизнесменов, связавшихся с чеченцами, про пожизненную дань, которую они собирают с подконтрольных им «коммерсов», но Залим все-таки решился. В итоге вопросы решили на редкость мирно, почти полностью юридическими способами, вознаграждение за свои услуги взяли умеренное, причем приняли оплату по безналу, выставив счет за консалтинговое сопровождение.

Обрадованный Залик, перед тем как вернуться домой, закатил роскошную «магарычевку» в гинзовском ресторане, куда помимо прочих пригласил Арсена. Иса, который курировал решение вопроса с чеченской стороны, был почетным гостем и сидел во главе стола. Несмотря на то что Иса был на четырнадцать лет старше Арсена, они очень быстро нашли общий язык и расстались вечером почти друзьями.

Через какое-то время Иса позвонил Арсену и пригласил его вечерком «посидеть с хорошими пацанами». Посиделки были в ресторане на Новом Арбате. Концепт ресторана был несколько расплывчатым: в меню одновременно фигурировали паста, стейки, окрошка и суши, официанты щеголяли в строгих темных жилетах, галстуках и лакированных штиблетах, на стенах висели репродукции поп-арта, а на полу были расстелены восточные ковры. Ключевым элементом, сводящим эту стилистическую какофонию в цельную и, главное, востребованную концепцию, была публика, посещавшая заведение. Еще только входя в заведение, Арсен отметил обилие массивных часов, ярко-оранжевых женских сумок с буквами «H» в качестве застежек, сверлящих взглядов телохранителей в черных костюмах и других обязательных атрибутов обеспеченной публики.

В тот вечер Арсен познакомился с Хасаном, Беком и другими парнями, которые позже стали его компанией. Они просидели в ресторане всю ночь, шутя, покуривая кальян, говоря обо всем на свете. Попутно они вели негласное соревнование по собранным номерам телефонов девушек с соседних столов. В тот раз, и почти всегда в последующем, победу одерживал Бек. Была в этом осетине какая-то особая притягательность, какая-то скрытая сила, и когда он своими всегда немного грустными глазами смотрел в глаза девушкам, те редко могли сдержать ответную приветливую улыбку. Отец Бека занимал высокую должность в московской полицейской иерархии, сам же Бек с детства мечтал стать певцом. Когда-то он много занимался музыкой, записал даже альбом «Музыка сложных дорог», но в какой-то момент вдруг все бросил и стал помогать отцу в делах и делишках, которыми тот, по служебным ограничениям, сам заниматься не мог. О музыке Бек старался не говорить, и когда Арсен как-то попросил его дать послушать альбом, то в ответ получил неожиданно резкий отказ. Арсен лишь однажды слышал, как Бек поет. Они отмечали день рождения Хасана, и тот в течение часа всеми возможными способами убеждал Бека спеть: он льстил ему, упрашивал, даже встал перед ним на колени, предварительно положив на пол подушку с лежака. Через час, видя, что Бек отказывался спеть уже совсем не так категорично, как раньше, Хасан заставил официанта раздобыть гитару, для чего тому пришлось пойти в соседнее заведение, где по вечерам выступал ансамбль. Увидев гитару, Бек сдался.

Бек взял ее, повертел, потом сел, приложил к ней ладонь и замер, словно здороваясь с гитарой. Все, включая официантов, столпились вокруг Бека, ожидая, когда он начнет. Бек медленно провел пальцами по струнам, затем начал слегка, словно настраивая, пощипывать струны, прислушиваясь к гитаре, и вдруг, без какого-либо вступления, его пальцы стали проворно перебирать струны красивыми, почти хирургическими движениями, извлекая из гитары череду звуков. Вначале отрывистые, эти звуки быстро сложились в будоражащую своенравную мелодию, почему-то вызывавшую в голове Арсена образ танцоров фламенко, чеканивших ритм, гордо подняв голову.

Казалось, что в зале никто не дышит, и Бек, словно зная о магическом действии своей музыки, растягивал гитарное вступление уже почти на минуту. Но вот, доведя очередной виток соло до апофеоза, он вдруг замер и остановил легкое послезвучие гитары, прижав струны ладонью. На секунду повисла тишина – и вдруг Бек запел. Когда он пел, его голос сильно отличался от привычного говора. В песне голос захватывал глубиной, погружал в себя, искрился басовитыми переливами. Слова в песне были довольно просты и бесхитростны – банальная любовная история, немного пафосная серенада, но в исполнении Бека песня приобретала многозначительность и даже какое-то особое величие. Арсен запомнил слова припева: «Стая белых птиц принесет тебе мою любовь».

Когда Бек допел, раздались аплодисменты. Хасан обнял его и, пародируя кавказский акцент, сказал:

– Ты красавчик, братуха! Осетинский Джим Моррисон, жи есь!

Бек негрубо отстранил его и сразу же оборвал все начавшиеся уговоры спеть еще. Он даже сам отнес гитару обратно в соседнее кафе. Позже кто-то начал было обсуждать песню, но Бек резко попросил сменить тему.

Больше Арсен не слышал, чтобы он пел.

Арсена почти сразу же приняли в свою компанию, причем произошло это без инициации, без особых входных проверок – как-то само собой получилось, что на любые мероприятия его стали звать с собой. А проходили подобные посиделки довольно часто, обычно их инициатором были Хасан или Иса, они выбирали место, а остальные подтягивались уже позже.

В этой компании Арсена подкупало многое. Так, ему нравилась простота, с которой парни общались друг с другом, – не было той отстраненности, что свойственна московским компаниям, наоборот, они становились единым целым, которое сами же называли «наш толпняк». Когда они собирались вместе, хохот, громкие разговоры, порой и откровенно грубые поддевки не смолкали часами.

Однако из всей компании, сложившейся за три года общения, Арсен выделял двоих: Ису и Рустама. Рустама Арсен никогда не мог, что называется, прочувствовать, не понимая до конца, что он за человек, чем живет, что ему интересно, также он не мог понять, как тот относится к нему. Рустам почти всегда молчал, недоброжелательно рассматривая всех исподлобья. Несколько раз Арсен делал попытки сблизиться с ним, прощупывал, пытался завести разговор на личные темы, однако Рустам всегда отвечал односложно. Складывалось впечатление, будто Арсен безрезультатно пытался пробить хорошо прокачанный брюшной пресс.

Отношения с Исой, наоборот, были крайне теплыми, даже по-родственному близкими. Оба всегда искренне радовались встрече. Иса часто давал Арсену хорошие, правильные советы, избегая при этом нравоучений…

Сейчас Арсен лежал на полу, смотрел на Ису и пытался осмыслить, что произошло.

Иса шагнул к нему, Арсен инстинктивно сгруппировался, ожидая нового удара.

– Ты что, идиот?! – громко спросил Иса.

Арсен приподнялся и облокотился на локтях.

– Ты во что влез, осел?!

Арсен сел, потер лицо и, зажмурившись, затряс головой.

– Иса, спасибо, конечно, что заглянул, но выражайся, пожалуйста, конкретнее – я что-то теперь туговато соображаю.

Иса перешагнул через Арсена и пошел в сторону кухни. Арсен посидел еще немного, приходя в себя, и пошел вслед за ним. Иса наливал себе виски.