Страница 66 из 82
Это была каюта, соседняя с занятой когда-то Марией Франческой. Каждый раз, минуя её дверь, он невольно ускорял шаги, а сердце стискивало, как при сеньорите де Визелла.
Мучительные воспоминания. Особенно последние, после ареста Мартена в Ла-Рошели.
Первая любовь часто бывает неудачной или несчастной. Но эта оказалась жестокой, и не только по вине особых обстоятельств. Грабинский был влюблен без всякой надежды. С самого начала он сражался с этим чувством, упрекая только себя и никому его не выдавая. Мария Франческа однако заметила, что с ним что-то происходит. Поначалу её это забавляло, потом, когда она убедилась в несокрушимой верности Стефана Мартену, - прискучило, а потом стало раздражать. Имея для того немало возможностей, она ему мстительно докучала, стараясь выставить на всеобщее посмешище его тайну. Тессари, который обо всем понемногу догадывался, неоднократно был свидетелем этой забавы, и хотя они об этом не заговаривали, Стефан знал, что в нем имеет молчаливого союзника, который ему сочувствует, хотя помочь не в силах.
Да, Тессари многое понимал и часто парой слов, одним многозначительным пожатием руки, усмешкой или просто взглядом умел ему помочь, как делал это с самого начала их дружбы, когда Грабинский ещё не стал кормчим и помощником Мартена.
Усилившийся огонь картечниц и мушкетов с палубы "Вестероса" дал знать о подготовке нового штурма. Грабинский, укрывшись за толстым парапетом из дубовых балок, видел шведских офицеров в кирасах и шлемах, ровнявших строй.
"- Сейчас начнется, - мелькнуло у него в глове. - А может быть, сейчас все кончится?.." Он глянул в сторону приближавшися галеонов. Те были пока слишком далеко, но ближний вскоре мог попасть в зону обстрела с правого борта "Зефира". Стефан надеялся, что так или иначе сумеет послать в него хотя бы несколько ядер. Надежда эта несколько скрашивала ему мучительное ожидание.
Теперь он подумал о матери и о том маленьком домишке с садиком, который присмотрел для неё в Гданьске за Каменной плотиной.
- Куплю его, как только все закончится и можно будет вернуться в Гданьск, - сказал он себе, упрямо пытаясь чем-то заполнить нескончаемые минуты ожидания. - Да, вот вернуться бы, сойти на берег, хотя бы на несколько дней.
Но Стефан знал, что сам себя обманывает. Ведь никогда уже ему не видеть матери, "Зефиру" не вернуться в Гданьск, - все ясно!
"- Ну нет, так невозможно! - сокрушался он в душе. - Это слабость. Держись, парень. Не плачься над собой. Бывало ведь и хуже и сходило с рук! Хуже? По правде говоря, хуже не было. Хуже быть просто не могло."
"- Но все равно не в этом дело, - подумал он. - Нельзя подаваться сомнениям. Нельзя рассчитывать на возвращение; нельзя вспоминать маму, не стоит размышлять о крыше над её головой. Он должен быть решителен и хладнокровен. Ведь дело только в том, чтобы не струсить в последнее мгновенье."
Нет, он не трусил. Знал, что пока не трусит, хоть был почти уверен, что не доживет до полудня.
"- Нужно быть начеку," - подумал он.
Громкие команды и воинственные крики, донесшиеся с палубы шведской каравеллы, прервали его размышления. Густые шеренги солдат двумя волнами ринулись вперед к сцепившимся бортам кораблей, взобрались на них, полезли на надстройку и шкафут "Зефира".
"- Штурм!" - подумал Стефан.
Он услышал голос Мартена, перекрывший общий шум, а потом залп нескольких мушкетов. Заметил пролом, образованный картечью в наступавшем строю, который смешался и заклубился, как стремительный поток, налетевший на препятствие, пока его не зальют и не прикроют спокойные воды.
"- Нет, их ничем не удержать," - подумал он.
Но в ту же самую минуту за его спиной раздался громкий топот и три десятка корсаров, вооруженных топорами, клином ворвались в этот прорыв, отбрасывая в стороны наступавших шведов, как острый лемех отворачивает ломти вспаханной земли.
Грабинский на мгновение заметил Мартена, который мчался во главе своих людей, и Клопса с Броером Ворстом по его бокам. Почти одновременно с носа началась контратака, возглавляемая Германом Штауфлем, и рассеченные пополам шведские силы дрогнули и подались обратно к борту "Вестероса".
Стефан затаив дыхание следил за кровавым зрелищем. Сердце стучало у него в груди как молот, подступало к горлу, на миг словно останавливалось и вновь безумно билось. Тут он почувствовал, как кто-то дергает его за рукав, и пришел в себя. Канонир его о чем-то спрашивал. Стефан разобрал только одно слово: галеон.
- Галеон! - промелькнуло словно молния.
Он оглянулся. В полумиле от них шведский корабль сбавлял ход, перебрасывая реи - наверняка чтобы развернуться и подойти к левому борту "Зефира".
Нельзя было терять ни минуты. Стефан скатился вниз по поручням узкого трапа, увлекая за собой канонира.
- Наводить низко, под ватерлинию, - велел он обоим артиллеристам. - Я буду целить в гротмачту.
Присев у пушки, стал рихтовать её короткое дуло, прислушиваясь к нараставшему крику на палубе.
"- Увидели корабль! - подумал он. - Теперь пойдут в последний штурм."
Глядя вдоль дула полукартауна, сквозь орудийный порт в борту "Зефира", он видел маневрировавший галеон. Слабый ветер не способствовал повороту, паруса беспомощно полоскали, темный силуэт, казалось, неподвижно застыл прямо перед орудийными дулами, которые готовились к залпу.
- Огонь! - скомандовал Грабинский.
Сам отодвинулся, приложил дымящийся фитиль к запалу, и отскочил в сторону.
Могучий грохот ударил по ушам, орудие отлетело назад, и сразу прогремели два других.
Едкие клубы дыма поплыли по галерее и улетели сквозь открытый люк.
Стефан метнулся ближе к носу, желая видеть результаты залпа. Действительно, через тамошние порты он уже мог разглядеть шведский корабль. Дым относило к корме, и из-за черного расплывавшегося облака медленно выплывали высокий корпус, бизань, грот, и фокмачта - все неповрежденные!
- Промазали! - в отчаянии воскликнул он.
- Да где там! - раздался за спиной его голос канонира. - По крайней мере два попадания - смотрите!
И в тот же миг средняя пирамида парусов над шкафутом галеона медленно наклонилась, как крона срубленного тополя, и рухнула за борт.